Ее губы еще раз шевельнулись, осваивая это слово, и еще раз она попыталась произнести его: — Джан. — Да, — восторженно кивнул Данбер. — Джон. — Джан, — повторила Стоящая С Кулаком. Лейтенант Данбер откинул голову назад. Этот звук был так сладок для него — звук его собственного имени. Он не слышал его уже месяц. Стоящая С Кулаком улыбалась, несмотря ни на что. Ее недавняя жизнь была так полна потерь! Было совсем неплохо иметь что-то, неважно, как бы мало оно ни было, чему можно было бы улыбаться. Они с Данбером одновременно взглянули на Брыкающуюся Птицу. На его губах не играла улыбка. Но в глазах, хотя и не очень заметно, все же светился счастливый огонек. III Дело двигалось медленно в этот первый вечер в хижине Брыкающейся Птицы. Время прошло в терпеливых попытках Стоящей С Кулаком повторять простые слова и фразы за лейтенантом Данбером. Иногда для одного-единственного односложного слова требовалось не менее дюжины попыток, каждая из которых была утомительно скучной. И даже тогда ее произношение было далеко от нормального. Это было совсем не то, что можно было бы назвать речью. Но Трепыхающаяся Птица был вполне удовлетворен. Стоящая С Кулаком сказала ему, что она помнит слова белых людей хорошо. Только ей трудно пока справляться с непослушным языком. Шаман знал, что практика поможет избавиться от этих затруднений, и его мысли уже галопом неслись от, плана к плану и он ждал того времени, когда разговор между ними будет более свободным и наполненным информацией. Индеец почувствовал приступ раздражения, когда один из его помощников появился в вигваме с известиями о том, что его присутствие необходимо, чтобы проверить окончательные приготовления к ритуальному танцу, который должен состояться этим вечером. Трепыхающаяся Птица взял белого человека за руку и попрощался с ним, произнеся слова на языке белых и улыбнувшись на прощание: — Здроствай, Джан. IV Понять это было трудно. Встреча закончилась так неожиданно… И как чувствовал Данбер, она прошла успешно. Что-то, должно быть, имело важное значение. Данбер стоял около хижины Брыкающейся Птицы и смотрел на широкую деревенскую улицу. Люди, видимо, должны были собраться на открытом месте в конце этой улицы рядом с домом, носящем на себе метку-медведя. Данберу хотелось остаться, чтобы посмотреть, что здесь будет происходить. Но «Тихий» уже растворился в непрерывно растущей толпе. Данбер заметил женщину, такую маленькую даже среди невысоких индианок, идущую между двумя другими женщинами. Она не обернулась, чтобы взглянуть на него, но глаза лейтенанта следили за этим удаляющимся созданием, и внезапно он увидел в этой женщине двух человек в одном обличье — белую и индианку. Неожиданно лейтенант заметил Киско, приближающегося к нему. Он был удивлен, когда увидел на спине своей лошади мальчика, с лица которого никогда не сходила улыбка. Мальчик остановил лошадь, спрыгнул с седла, похлопал Киско по шее и сказал что-то лейтенанту. Это что-то Данбер принял за похвалу качеств своей лошади. Народ продолжал стекаться к площадке в конце улицы и мало обращал внимания на человека в форме. Лейтенант вернулся к мысли о том, чтобы остаться, но как бы сильно он ни хотел этого, он знал, что без официального приглашения это невозможно. А именно такого приглашения он и не получал. Солнце заканчивало свой дневной путь и опускалось все ближе к горизонту, и желудок Данбера давал о себе знать глухим урчанием. Если лейтенант хотел добраться домой до наступления темноты и таким образом избежать множества затруднений при приготовлении ужина, ему следовало торопиться. Он вскочил в седло, развернул Киско и направился прочь из деревни, послав лошадь легким карьером. Когда он проезжал последнюю хижину, то наткнулся на странное собрание. Около дюжины мужчин стояли позади одной из крайних хижин. Они были одеты во все разновидности одежды, а их тела были раскрашены крупными знаками. На голову каждого человека была надета голова бизона — с рогами и с покрывающими ее курчавым мехом. Только темные глаза да выступающие носы были видны из-под странных шлемов. Данбер поднял вверх руку в знак прощания, когда проезжал мимо. Некоторые из мужчин посмотрели в его сторону, но никто не ответил ни единым жестом, и лейтенант поскакал домой. V Визиты Два Носка перестали ограничиваться только появлением поздним вечером или ранним утром. Теперь он восседал на вершине скалы в любое время, и делая это, старый волк чувствовал себя как дома. Он обходил маленький ограниченный мирок лейтенанта Данбера, как будто был просто лагерной собакой. Дистанция, которую он обычно сохранял, по мере продвижения их знакомства постепенно сокращалась. Все чаще волк находился не более чем в двадцати или тридцати футах от одинокого лейтенанта, который ходил по своему маленькому лагерю, выполняя самому себе поставленные задачи. Когда Данбер начинал заносить в журнал происшедшее в Форте и за его пределами, Два Носка обычно вытягивался на земле и лежал, глядя на лейтенанта. Его желтые глаза с любопытством следили за тем, как Данбер скребет чем-то по страничкам. Возвращение в Форт прошло в полном одиночестве. Неожиданно закончившаяся встреча с женщиной, которая сочетала в себе сразу двух человек, и таинственное возбуждение в деревне (в котором Данбер не принимал участия) вернуло лейтенанта к его старым мыслям, грустному чувству своей полной заброшенности. Всю свою жизнь Данбер был жаден до общения с людьми, и, как это происходит с каждым человеком, одиночество и оторванность от мира было той вещью, которая постоянно должна была заставлять его держать себя в руках. В его случае, одиночество становилось основной характерной чертой его жизни. И поэтому для Данбера было успокоением видеть рыжевато-коричневого Два Носка, который появлялся под навесом, когда лейтенант в сумерках въехал в Форт. Волк подбежал и сел, устроившись во дворе и наблюдая, как Данбер спрыгивает со спины Киско. Данбер сразу заметил, что под навесом есть что-то еще. Это была большая степная куропатка, неподвижно лежащая на земле. Когда лейтенант подошел, чтобы поближе рассмотреть ее, то обнаружил, что птица убита совсем недавно. Кровь все еще сочилась из ее шеи. Но кроме этой раны на теле птицы не было ни единого повреждения. Ни одно перышко не было потревожено, не было сдвинуто со своего места. Это была загадка, которой можно было дать только одно объяснение, и лейтенант посмотрел прямо на Два Носка. — Это твое? — громко спросил он. Волк поднял глаза и мигнул, в то время, как лейтенант еще раз взглянул на птицу. — Хорошо, — пожал плечами Данбер, — я полагаю, это наше. VI Два Носка стоял. Его узкие глаза следили за Данбером, пока тот занимался приготовлением птицы. Она была ощипана, выпотрошена и зажарена на костре. Когда птица была готова, волк последовал за лейтенантом в кораль и терпеливо ждал, пока Данбер насыплет в кормушку Киско его порцию зерна. Потом вслед за человеком волк вернулся к огню и сел в ожидании пира. Это была хорошая добыча. Птица оказалась нежной на вкус и очень упитанной, так что мяса было много. Лейтенант ел медленно, отрезая кусочки от куропатки тонкими полосками и время от времени бросая некоторые из них волку. Когда птица была съедена, и от нее остались только кости, Данбер положил этот скелет во дворе, и Два Носка унес его куда-то в ночь. Лейтенант сел на один из складных стульев и закурил, вслушиваясь в ночные звуки. «Удивительно, как далеко я продвинулся за такое короткое время», — подумал он. Не так давно эти же самые звуки держали его на грани истерики. Они не давали ему спать. А сейчас казались такими знакомыми, будто специально созданными для его удобства. Он еще раз мысленно пережил события ушедшего дня и решил, что это был хороший день. Когда погас огонек второй выкуренной им сигареты, Данбер осознал, как уникально его положение — он сейчас находился во взаимоотношениях с индейцами, и только с ними. Данбер позволил себе расслабиться и откинулся на спинку стула, думая о том, что он выполнил определенную работу как представитель Соединенных Штатов Америки. И без каких-либо планов в придачу, без предписаний и приказов. Неожиданно он подумал о Великой Войне. Вполне возможно, что он уже перестал быть представителем Соединенных Штатов. Может быть, война уже закончилась. Федеративные Штаты Америки… Он не мог представить себе подобное. Но это было возможно. Он уже долгое время не получал никакой информации. Эти рассуждения привели его к мыслям о карьере, и сам Данбер бессловесно добавил, что думает об армии все меньше и меньше. Сейчас он находился на самом интересном месте в приключении, имеющем огромное отношение к этому недостатку информации. Сидя у затухающего костра и слушая жалобный вой койотов внизу на реке, лейтенант вдруг подумал, что мог бы начать новую, лучшую жизнь. В этой жизни ему так мало будет нужно… Киско и Два Носка не были людьми, но их ровного, благосклонного отношения к нему было вполне достаточно и некоторым образом это заменяло и даже превосходило человеческие взаимоотношения. Данбер был счастлив наедине с этими животными. И, конечно, индейцы. Они притягивали его к себе. По крайней мере, они были отличными соседями, с хорошими манерами, открытые и честные. И хотя лейтенант Данбер был слишком белым для того, чтобы понять их туземные обычаи, он чувствовал себя с ними уютно и вполне естественно. В индейцах была какая-то мудрость. Может быть, именно поэтому он был рад начать свою жизнь сначала. Лейтенант никогда не имел возможности быть учеником. Он всегда был исполнителем, иногда виновником чего-либо. Но он понял, что сейчас планка его возможностей поднималась. — Да, — думал он, — так оно и есть. У них есть чему поучиться. Они знают множество полезных вещей. Если армия никогда не придет, я не думаю, что эта потеря сильно меня огорчит. Неожиданно Данбер почувствовал себя лентяем. Зевнув, он затушил окурок, воткнув его в землю у своих ног, и потянулся, закинув руки за голову. — Спать, — произнес он. — Я сейчас буду спать, как убитый, целую ночь. VII Лейтенант Данбер проснулся в тревоге ранним утром. На улице было еще темно. Его дерновая хижина пошатывалась. Земля тоже вибрировала и воздух был наполнен глухими громыхающими звуками. Данбер выпрыгнул из-под одеяла и напряженно прислушался. Грохот раздавался совсем близко, и шел со стороны реки. Быстро натянув на себя брюки и ботинки, лейтенант выскользнул наружу. Здесь звуки были еще громче, наполняя степь громким, вибрирующим эхом. Данбер почувствовал себя ничтожно маленьким посреди бескрайней прерии. Звуки не приближались, и, не отдавая себе отчета, почему именно, лейтенант решил, что это не разбушевавшаяся стихия, не землетрясение и не наводнение является причиной этой необузданной энергии. Что-то живое производит эти звуки. Что-то живое заставляет дрожать землю, и он должен увидеть, что именно. Свет от его фонаря казался тусклым, а луч узким, когда он шел на этот гул, раздающийся где-то впереди. Данбер не прошел и сотни ярдов вдоль склона, как тоненький луч света выхватил что-то из темноты. Это была пыль: огромная, вздымающаяся стена пыли поднималась в ночи. Приближаясь к краю скалы, лейтенант замедлил шаг. Все, что он заметил сразу же, это копыта, которые издавали эти громовые звуки и пыль, поднимающаяся от передвижений животных таких огромных размеров, что Данбер не мог поверить своим собственным глазам. Бизоны. Одно из животных отделилось от пыльного облака. Потом другое. За ним еще одно. Лейтенант смотрел, как они проносятся мимо, и это зрелище так захватило его, что он не мог сдвинуться с места. Этот момент навеки запечатлелся в памяти лейтенанта Данбера. В это мгновение, все так же стоя одиноко со своим фонарем, он понял, что значат бизоны в том мире, в котором он жил сейчас. Они были тем же самым, что океан для рыб, что небо значило для птиц, что значил воздух для пары человеческих легких. Они были жизнью прерии. Тысячи животных лились сплошным потоком, скатываясь с берега в реку и пересекая ее с такой же осторожностью, с какой поезд проезжает по луже. Потом выскакивали на противоположный берег, покрытый травой, и устремлялись в им одним известном направлении. Масса копыт, рогов и мяса неслась, пересекая ландшафт, с силой, превосходящей всякое воображение. Данбер оставил фонарь на том месте, где стоял, и бросился бежать. Остановился он лишь раз для того, чтобы оседлать Киско, не подумав даже о том, чтобы надеть рубашку. Он вспрыгнул на спину лошади и пустил ее галопом. Пулей вылетев из Форта, лейтенант прильнул голой грудью к шее Киско, ухватился за гриву и отпустил поводья.