VIII Она выжила и преодолела все лишения большей частью благодаря благосклонности молодого воина с видами на будущее, чье имя она случайно услышала и запомнила. Его звали Трепыхающаяся Птица. Со временем она начала понимать, что эти люди стали теперь ее семьей и что они имели огромную разницу с теми, которые убили ее родителей и друзей. Дакоты стали ее миром и она полюбила их так сильно, как ненавидела пауни. Но в то время, когда ненависть к убийцам поднималась в ней, воспоминания об утраченной семье неизменно понемногу растворялись, уходили, будто их засасывало зыбучими песками. В конце концов, эти горькие воспоминания навсегда оставили ее мысли. До этого дня, дня, когда она воскресила в памяти все свое прошлое. Насколько неожиданно всплыли все эти яркие образы из прошлого, настолько же моментально Стоящая С Кулаком перестала думать о них, когда поднялась с земли, где образовалась полянка примятой ее телом хлопковой растительности, и забралась в реку. Когда женщина ступила в воду и несколько раз брызнула чистой влагой себе в лицо, она уже не думала о своих отце и матери. Они давно ушли из ее жизни, и память о них сейчас ничем не могла помочь ей. Стоящая С Кулаком пробежалась взглядом по противоположному берегу реки. Сейчас все ее мысли были заняты лишь пауни. Она задавала себе вопрос: «Придут ли они этим летом на землю дакотов?» Втайне она надеялась, что так и будет. Это давало бы ей еще одну возможность для мщения. Такой случай уже представился ей однажды несколько лет назад, и она сделала все, что было в ее силах, чтобы отомстить. Надменный, высокомерный воин был взят в плен живым с целью получить за него выкуп. Стоящая С Кулаком и делегация женщин встретили мужчин, которые привели пленника на окраину лагеря. Она лично была предводителем разъяренных судей, считавших, что возвращение военного отряда невозможно. Они стащили пленного воина со спины его лошади и растерзали его на куски там же, на месте, куда он был приведен. Стоящая С Кулаком была первой, кто вонзил в него свой нож, и оставалась на месте казни до тех пор, пока воспоминанием от пауни остались лишь клочки одежды. Мысль о том, что она вернула нанесенные ее семье удары, наполняла ее глубоким удовлетворением. Но, однако, не настолько полным, чтобы она перестала постоянно думать о еще одном шансе для мести. Путешествие в прошлое послужило ей хорошим возбуждающим средством, и сейчас она чувствовала себя дакота больше, чем когда бы то ни было. Женщина возвращалась на свою полянку с примятой травой. Ее голова была высоко поднята, а сердце было очень сильным. Белый солдат, казалось, был сейчас для нее сущим пустяком. Она решила, что если и поговорит с ним, то в итоге это будет только удовольствием для нее. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ I Появление трех незнакомых молодых человек верхом на пони было неожиданным. Робкие и почтительные, они внешне выглядели посланцами, но для лейтенанта Данбера такого количества воинов было слишком много. Он еще не научился отличать одно племя от другого, и его нетренированный глаз мог принять их за кого угодно. С винтовкой, перекинутой через плечо, он прошел сотню ярдов, удаляясь от склада продовольствия. Данбер вышел встретить их. Когда один из молодых парней сделал ему знак приветствия, который делал «Тихий», Данбер ответил своим обычным коротким поклоном. Разговор жестами был коротким и простым. Индейцы просили его поехать с ними в деревню, и лейтенант согласился. Пока он запрягал Киско, они стояли недалеко от него и тихо обсуждали между собой достоинство маленькой гнедой лошадки, но Данбер не обращал на них особого внимания. Он был возбужден. Его снедало любопытство. Что произошло? Почему за ним прислали этих троих? Данбер был рад, когда они, оставив Форт позади, понеслись галопом. II Это была та самая женщина, и хотя она сидела далеко от них, повернувшись к задней стенке хижины, глаза лейтенанта постоянно устремлялись в том направлении. Платье из оленьей шкуры закрывало ее колени, и Данбер не мог определить, зажила ли тяжелая рана на ее ноге. Внешне она выглядела отлично, но лейтенант не мог прочитать по выражению ее лица, не мог найти ключа к разгадке. На нем читались следы угрюмости, но ничего другого оно не выражало. Взгляд Данбера возвращался и возвращался к ней, потому что он был уверен теперь, что именно эта женщина послужила причиной для этого его визита в деревню. Он хотел, чтобы все наконец разъяснилось, но его ограниченный опыт общения с индейцами уже научил его быть терпеливым. Итак, лейтенант ждал, пока шаман методично набивал в свою трубку табак. Данбер снова посмотрел на Собранную В Кулак. На какое-то мгновение их глаза встретились, и он вспомнил, какими бледными они были по сравнению с глубокими, темно-карими глазами остальных. Потом он вспомнил вырвавшиеся у нес слова: «Не надо» в тот день, когда нашел ее в степи. Каштановые волосы неожиданно обрели для него новое значение, и мурашки пробежали у него от шеи по спине. — О, боже мой! — подумал лейтенант. — Эта женщина — белая! Данбер теперь с уверенностью мог сказать, что Трепыхающаяся Птица был более чем следовало озабочен присутствием этой женщины в полумраке хижины. Когда, закончив набивать трубку, он протянул ее Данберу, то сделал это с длинным взглядом в ее сторону. Лейтенант нуждался в помощи, потому что сам не справлялся с этой длинной трубкой, и Трепыхающаяся Птица проявил вежливость, указав, как правильно должны располагаться пальцы на се мундштуке. Табак полностью соответствовал запаху, не очень приятному, надо признать, но не лишенному некоторого аромата. Данберу такой способ курения понравился. И сама трубка была просто восхитительна. Поначалу с трудом удерживая ее в руках, после первой же затяжки лейтенант почувствовал, как она удивительно полегчала, и Данберу даже пришла в голову мысль, что она может запросто улететь — стоит ему лишь чуть расслабить пальцы, сжимающие мундштук. Несколько минут Данбер и Трепыхающаяся Птица передавали ее из рук в руки, а затем индеец осторожно положил трубку рядом с собой. Он твердо посмотрел на Собранную В Кулак и подал ей знак приблизиться к ним. Она заколебалась на какое-то время, а потом, опершись руками о земляной пол, поднялась на ноги. Лейтенант Данбер, будучи джентльменом, тут же вскочил с места, позабыв о том, что находится среди дикарей, не знающих обычаев белых людей. Все произошло в одно мгновение. Данбер не видел ножа до тех пор, пока женщина не прошла половины расстояния, разделяющего их. В следующее мгновение Трепыхающаяся Птица неожиданно резко толкнул Данбера в грудь, и лейтенант упал на спину. Уже лежа на полу, он увидел, как женщина припала к земле, перемежая слова, которые она шептала, со свирепыми движениями, ударяя кулаками о землю. Трепыхающаяся Птица быстро навалился на нее, и, вырывая одной рукой нож, другой прижимал женщину к земле. Когда лейтенант сел, шаман повернулся к нему. На его лице явно читался страх. Доведенный почти до безумия этой ужасной ситуацией, Данбер поднялся на ноги. Он несколько раз протянул руки взад и вперед, одновременно повторяя одно и то же слово — «Нет». Потом он отвесил один из тех маленьких поклонов, какими обычно приветствовали индейцев, приходящих в Форт Сэдрик. Он указал на женщину, лежащую на полу, и снова поклонился. Тогда Трепыхающаяся Птица все понял. Белый человек старался всего лишь быть вежливым. Он не хотел никого обидеть. Индеец сказал несколько слов Стоящей С Кулаком, и тогда она тоже встала на ноги, уставившись в пол. Она избегала любых контактов с белым солдатом. Некоторое время каждый член этого трио стоял в вигваме не двигаясь. Лейтенант Данбер ждал и смотрел, как Трепыхающаяся Птица медленно почесывает свой нос длинным, темным пальцем, обдумывая дальнейшие действия. Потом он мягко обратился к Стоящей С Кулаком и женщина подняла на него глаза. Они казались еще бледнее, чем раньше. И более пустыми. Сейчас она смотрела прямо в глаза Данберу. Шаман знаками попросил лейтенанта занять свое место. Все расселись в том порядке, в каком они сидели до этого маленького происшествия — лицом друг к другу. Еще несколько ласковых слов, сказанных Трепыхающейся Птицей женщине — и она передвинулась, легко устроившись в футе — двух от Данбера. Индеец в ожидании посмотрел на них обоих. Он приложил пальцы к губам, тыча другой рукой в лейтенанта. Наконец Данбер понял, что его просят сказать что-нибудь женщине, сидящей рядом с ним. Лейтенант повернул к ней голову, ожидая, когда она, в свою очередь, тоже повернет к нему свою. — Здравствуй, — сказал он. Женщина моргнула. — Здравствуй, — повторил Данбер. Стоящая С Кулаком помнила это слово. Но язык белых в ее произношении был таким же запущенным, как старый, заброшенный сарай. Она боялась того, что у нес может получиться, и ее сознание все еще сопротивлялось самой идее этих переговоров. Она сделала несколько беззвучных попыток перед тем, как произнести: — Здроствай. Женщина выдавила из себя это единственное слово и быстро опустила голову, коснувшись подбородком груди. Восхищение Брыкающейся Птицы было так велико, что он совершенно нехарактерным для индейца движением ударил себя ладонью по ноге. Он потянулся к Данберу и коснулся его руки, прося его продолжать. — Говорить? — спросил лейтенант, сочетая это слово с жестом, который сделал Трепыхающаяся Птица. — Говорить по-английски? Стоящая С Кулаком потерла висок и кивнула, пытаясь сказать Данберу то, что она думала. Она приложила два пальца к губам и покачала головой, стараясь рассказать о трудностях с языком, которые она испытывает. Лейтенант не совсем понял, что она хотела сказать ему. Выражение ее лица было все еще отсутствующим и даже, как временами казалось Данберу, чуть враждебным. Но сейчас в ее движениях была легкость, которая позволяла ему думать, что женщина хотела продолжать общение. — Я… — начал Данбер, указывая на себя пальцем, — я Джон. Я — Джон. Взгляд женщины задержался на его губах. — Я — Джон, — повторил он снова. Стоящая С Кулаком зашевелила губами, не издавая звука, практикуясь в движении губ. Когда она наконец произнесла слово вслух, оно прозвучало достаточно четко. Но это слово шокировало ее. И оно повергло в изумление лейтенанта Данбера. Женщина сказала: — Вилли. Трепыхающаяся Птица по выражению лица Данбера понял, что здесь какая-то осечка. Он беспомощно смотрел на Собранную В Кулак, которая повторяла без конца одни и те же движения: она закрывала лицо и глаза руками. Она зажимала нос, будто пыталась избежать какого-то запаха, и дико трясла головой. Наконец она положила руки на землю ладонями вниз и погрузилась в себя, снова и снова выговаривая тихо слова своими маленькими губами. В этот момент сердце Брыкающейся Птицы дрогнуло. Может быть, он потребовал слишком многого от этой несчастной женщины, затеяв такой эксперимент? Лейтенант Данбер тоже не знал, что делать дальше. Он думал, что долгая изоляция бедной девушки от белых людей, возможно, сделала из нее лунатика. Но эксперимент Брыкающейся Птицы, хотя и ужасно сложный, тем не менее не был обречен на провал И Стоящая С Кулаком не была лунатиком. Слова белого солдата и ее воспоминания, а также смущение из-за своего языка — все это вместе взятое давило на женщину. Она с трудом могла разобраться в этой путанице. Это было похоже на путешествие с закрытыми глазами. Она боролась за то, чтобы ухватить конец путеводной нити, и смотрела в никуда, сосредоточившись на своих мыслях. Трепыхающаяся Птица начал было что-то говорить, но она оборвала его с прямотой, присущей дакотам. Ее глаза закрылись, и так она просидела еще несколько секунд. Когда же они открылись и женщина посмотрела сквозь свои спутанные волосы на лейтенанта Данбера, он заметил, что они изменили свое выражение — стали мягче. Легким взмахом руки она сопроводила свою просьбу, сказанную на языке дакотов, произнести это слово еще раз. Данбер прочистил горло. — Я — Джон, — сказал он, и еще несколько раз внятно повторил: — Джон… меня зовут Джон.