— Возможно, этот тип очень скоро свернет налево, Беннет. Он, по всей видимости, направляется на Ломакс-роуд, семнадцать. Если войдет в дом, прекрасно. Просто ждите. Попытается скрыться — задержите его. Мы будем там минут через пять после вас. — Понятно, сэр. Сержант Беннет отключился, и как раз в этот момент «хамбер» проскочил перед светофором, а с ним — еще несколько машин, в том числе «элвис». «Эскорт» остановился на красный, но вскоре легко их нагнал. Движение было довольно ровное и спокойное, так что Беннет видел далеко вперед. Он заметил, как «хамбер» свернул налево, а через несколько секунд — и «элвис». Последовав за ними, Беннет действительно обнаружил их в конце Ломакс-роуд. Но дальше что-то пошло не так. Движение все замедлялось и замедлялось, пока не встало. Машины загудели. Водители высовывали головы и ругались… Бог знает на что и на кого. Сержант Беннет вылез из машины, прошел немного вперед, пытаясь понять, в чем причина остановки. Понял… и побежал. «Элвис» перегородил дорогу. Водитель просто остановил машину, вышел и куда-то ушел. Немного дальше Беннет увидел «хамбер», неловко приткнутый на стоянке. Он еле втиснулся между двумя машинами, задняя часть торчала. Сержант Беннет бежал по тротуару. Старший инспектор говорил, что объект направляется к номеру семнадцать. Сержант был за несколько домов до того, из которого доносились крики. У них в деревне вокруг уже собралась бы кучка соседей. Здесь прохожие безразлично шли мимо. Дверь была открыта настежь. Беннет заколебался. Ему велели просто ждать, но там явно творилось что-то противозаконное. А поскольку брошенный как попало «элвис» перегородил движение, один бог знает, когда сюда доберется старший инспектор. Между тем голоса, оба мужские, звучали все громче. В одном звенела ярость, другой словно задыхался от боли и возмущения. Когда брань сменилась звуками ударов, Беннет решил действовать. Мелькнула у него мысль, не позвонить ли старшему инспектору, но нет, решил он, не надо. Эти-то полсекунды промедления и оказались роковыми. Он открыл дверь в парадное, поднял голову и увидел на лестничной площадке двух схватившихся мужчин. Один упал спиной на деревянные перила. Они хрустнули под его тяжестью и совсем отломались. Мужчина перекувырнулся в воздухе и с силой ударился о каменный пол прямо у ног Беннета. Прошло довольно много времени, прежде чем Барнаби удалось поговорить с тем из двоих, кто уцелел в ужасной схватке. Местная полиция приехала на место происшествия на добрых полчаса раньше, чем Барнаби, который бросил Троя в пробке напротив паба «Уайт харт» и остаток пути до Ломакс-роуд, 17, проделал пешком, а отчасти бегом. Лондонская полиция вызвала врача, отогнала «элвис» и теперь пыталась разрулить все еще гудящую пробку. Мужчину с разбитым вследствие падения черепом должны были отвезти в морг Лондонской больницы, как только транспорт сможет проехать. А пока он лежал накрытый покрывалом, взятым из квартиры наверху, где и началась драка. Удрученный Беннет сидел на ступеньке лестницы. Ему было очень стыдно. Когда подошел старший инспектор, он вскочил: — Боже, сэр, простите. Не знаю, что сказать. Я слышал, как они ссорились, как входили в раж. Мне надо было вмешаться раньше. Я просто думал… Мне очень жаль. Барнаби наклонился, приподнял угол покрывала, посмотрел, потом аккуратно вернул его на место. Уходя, он на секунду дотронулся до плеча сержанта: — Не о чем жалеть. Беннет. Через несколько часов, по договоренности между полицией долины Темзы и лондонской, Валентина Фейнлайта, ранее задержанного, передали на попечение двух офицеров уголовного розыска Каустона. В участке он умылся, переоделся в чистую рубашку и джинсы, которые принесла ему сестра. (Она отказалась идти домой и уже почти два часа ждала в приемной.) Барнаби и Трой просидели в допросной на первом этаже примерно половину этого времени, пытаясь добиться от Фейнлайта хоть какого-то членораздельного ответа, но так и не добились. Еще в Лондоне его осмотрел врач, ссадины и порезы обработали, после чего сказали, что теперь он готов к допросу. Там он тоже отмалчивался. Физически готов. А вот во всех остальных смыслах?.. Барнаби сильно в этом сомневался. В полицейских кругах широкое хождение имеют термины «тяжкие телесные повреждения». «увечья». Но поддаются ли квалификации «душевные увечья»? А именно к этому привели Фейнлайта разрушительные отношения с Джексоном. Он сидел согнувшись, обхватив голову руками. Ему предлагали поесть, выпить чаю или воды — он от всего отказался, молча, лишь отрицательно качая головой. Барнаби уже устал включать и выключать магнитофон. Попробовал еще раз. — Мистер Фейнлайт… — Барнаби видел, что задержанный не отвечает не из упрямства. Старший инспектор подозревал, что Фейнлайт попросту не замечает ни его самого, ни сержанта Троя, хоть они и торчат здесь уже черт знает сколько времени. Валентина целиком поглотило глубокое, непроницаемое горе. Барнаби встал, сделал Трою знак остаться, а сам вышел. Задержанный не из тех людей, которые отказываются говорить с полицией из принципа. Когда он оправится от шока, расскажет все как было. Но скоро ли он оправится? Насколько пока мог судить старший инспектор, никто, кроме Фейнлайта, не мог засвидетельствовать обстоятельства падения Джексона и только Валентин способен рассказать им, что произошло. И это было в его интересах — чтобы он скорее заговорил. Не только в интересах Барнаби. Вряд ли Фейнлайт захочет находиться в камере до суда, а суд, вполне возможно, состоится лишь через несколько месяцев. Все это Барнаби объяснил Луизе Фейнлайт в холле. Увидев его, она вскочила со стула. Сестра Валентина очень изменилась. Барнаби раньше не видел ее без макияжа. Тем сильнее его поразило это беззащитное, серое, в морщинках лицо, искаженное крайним волнением. Если бы его спросили, сколько ей может быть лет, он бы предположил, что к пятидесяти. — Когда я смогу увидеть брата? — Надеюсь, скоро… — С ним кто-нибудь есть? Адвокат? Он ведь имеет право на адвоката, верно? — Да. У вас есть семейный адвокат? — В Лондоне. Когда я могу увидеть Вэла? — Сядьте, прошу вас, миссис Форбс. Он тронул ее за руку и указал на неказистую деревянную скамью с решетчатой спинкой. Луиза неохотно присела на самый краешек и нетерпеливо теребила край джемпера. — Я уверен, вы хотите помочь брату… — Конечно, хочу! — Мы надеемся, что вы уговорите его побеседовать с нами. — Что? Сейчас? — Чем скорее он ответит на наши… — Но вы уже несколько часов мучаете его. Ему надо отдохнуть. — Мы не можем его освободить… — Это правда, насчет Жакса? — Да. — О, бедный Вэл! — Она беззвучно заплакала. Не могло быть и речи о том, чтобы оставить Луизу и ее брата наедине. Но Барнаби позаботился, чтобы полицейский пригляд был, насколько это вообще возможно, ненавязчивым и доброжелательным. Он поручил присмотр сержанту Брирли, посадив ее не возле стола, а у самой дальней от Фейнлайтов стены. Барнаби не сомневался, что через несколько минут Фейнлайт и его сестра просто забудут о присутствии Одри. Так и случилось. Луиза взяла со старшего инспектора обещание, что ее разговор с братом не станут записывать на магнитофон. Она очень хотела, чтобы ее допустили к Вэлу, но не желала, даже непреднамеренно, усилить позиции обвинения. Барнаби, который устроился в соседней комнате, наблюдал за беседой сквозь маленькое оконце, затянутое проволочной сеткой. Фейнлайты сидели плечо к плечу на жестких металлических стульях. Луиза неловко обняла Валентина, он склонил голову к ней на плечо под неудобным углом, и она покачивала его взад-вперед, баюкая, как ребенка. Это продолжалось минут двадцать, и Барнаби уже готов был отказаться от своей идеи, как вдруг Фейнлайт запрокинул голову и у него вырвался ужасный даже не крик, а вой, за которым последовали хриплые всхлипывания. — Ага, началось, — сказал Трой. Он только что вошел. — Я попросил принести нам чаю. Хотите пока «марс»? — И когда я увидел, что дверь открыта, я решил, что это сигнал. Можешь себе представить, Лу, что я почувствовал. — По его лицу текли слезы, и он вытирал их рукавом. Стол и пол вокруг были завалены смятыми бумажными платками. Луиза взяла руку брата и прижалась к ней губами. — Я бежал, я так быстро бежал, что споткнулся и чуть не упал на лестнице, но там никого не было. И я понял, что дверь забыли закрыть случайно. — Он сжал ее пальцы, до того сильно, что она едва не вскрикнула. — Боже мой, Лу, если бы только я ушел тогда! Почему я просто не ушел? Если бы я ушел, он был бы сейчас жив! Луизе удалось не показать своей радости. Погасить блеск в глазах. — Я понимаю, мой дорогой, понимаю. — Потом я услышал щелчок, знаешь, такой бывает, когда трубку снимают. Я решил, что это он звонит. Может быть, мне. Клянусь тебе, Лу, я подумал, что он звонит мне! Я не шпионил, не подслушивал. Но когда я услышал, то сначала даже не поверил, что это его голос! Такой нежный, любящий… Он говорил слова, которые я никогда даже не надеялся услышать. Что она — единственное, что для него имеет значение, что она в его сердце сейчас и всегда. Он уговаривал ее не волноваться, уверял, что приедет к ней, как только сможет выбраться, что все будет хорошо… Сердце Луизы разрывалось от жалости. Она достала еще салфеток и опять терпеливо вытерла ему лицо. Ей придется быть очень терпеливой долгие недели, даже месяцы. Терпеливой и неискренней. Нежной, ласковой, любящей. — Я должен был узнать, кто это, я должен был ее увидеть. Нет, не причинить ей вред, хоть я и буквально ослеп от ревности, а просто увидеть, кто способен сотворить такое чудо. Поэтому я сел и стал следить за ним. И когда Жакс вышел из дома, я последовал за ним. Он приехал к себе на квартиру, в Ист-Энд. Я бросил машину где попало и побежал за ним. Они были в комнате наверху. Дверь была открыта, и я видел, как они обнялись, как обрадовались друг другу. Казалось, они не виделись долгие годы. А потом он заметил меня — на лестничной площадке. И все изменилось. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь был так зол. Он так орал на меня! Я пытался извиниться, но он только еще больше зверел. Как я посмел притащить… свою грязь, свою мерзость в ее дом? Я жалкий извращенец. Куча дерьма. Я недостоин того, чтобы жить. Он будто с цепи сорвался. А она все это время говорила спокойно, и его пыталась успокоить. А потом он ударил меня. Я упал, а когда поднялся, слышал, как она крикнула: «Терри, Терри, не надо!» И я увидел его лицо. И знаешь, мне никогда не было так страшно. Я подумал, что он убьет меня. И я стал отвечать на его удары, чисто инстинктивно, и мы были на лестничной клетке, когда он… Луиза нежно погладила его по плечу. Это был всего лишь тихий, утешающий жест, но он сжался, как будто его ударили. — Вэл, это несчастный случай… — Это я виноват! — Они должны понять, что это был несчастный случай. Ты не можешь провести остаток жизни в тюрьме. — Мне все равно, где я проведу остаток жизни. Дай бог, чтобы он оказался покороче. — Валентин замолчал на несколько секунд, потом произнес: — Шутка в том, Лу, злая шутка судьбы в том, что это я готов был умереть за него. В соседней комнате Трой допил свой еле теплый чай, а Барнаби внимательно изучил третий сэндвич (довольно жирная ветчина, бледно-розовый помидор и сливочный майонез) и положил его обратно на тарелку. Трой как раз составлял чашки и блюдца на поднос, когда Фейнлайт снова заговорил. Барнаби схватил сержанта за руку и зашикал на него. — Интересно, что я уже видел ее раньше, эту девушку. — Правда? — не поверила Луиза. — Где ты мог ее видеть? — В доме викария. Это была Карлотта. — Но… это очень странно, Вэл! Все считают, что она утонула. Надо будет рассказать Энн… — Она осеклась, вспомнив, что ничего не может рассказать Энн. — У нее волосы другие, такого смешного оранжевого цвета, коротко остриженные, как бы с шипами. Но это точно была она, Карлотта.