Похоже, что так. Ах, почему она несколько месяцев назад не догадалась, как трудно брату выносить ее страх и неприязнь к Жаксу? Даже у одержимых бывают просветления, и в один из таких моментов Вэл, вероятно, понял, что она лишила его своей любви и поддержки, именно сейчас, когда он так в них нуждался. Если бы только она вовремя сделала поправку на его состояние. Если бы слушала с бо́льшим сочувствием. Если бы умела выждать. Но поскольку между ними никогда раньше не было притворства, ей это просто не пришло в голову. А пришло только сейчас, когда уже слишком поздно. — Прости, Вэл, что? — Она слышала, как брат что-то сказал, но слова пропустила мимо ушей. — Я тебя перебил. Ты что-то говорила о том, что случилось в Каустоне? — А, да! Ни за что не догадаешься, кого… И тут зазвонил телефон. А после звонка было уже невозможно продолжать разговор. Ни этот, ни любой другой. От ужасной новости про Энн Лоуренс не только слова застыли на губах у Луизы, ей показалось, что застыло сердце. — Как вы, Лайонел? — Что? — Как вы себя чувствуете? Только по-честному. — Не знаю. Хороший вопрос. Вопрос проницательного человека. А действительно, как он себя чувствует? Он знал, как должен себя чувствовать. И возможно, чувствовал бы, не обойдись с ним бы Энн так жестоко. Ужасно волновался бы, молил Господа об исцелении, боялся бы, что сердце его разобьется, если он потеряет любимую супругу. А он ведь любил ее. Все эти годы он был хорошим, верным мужем. Беда в том, что, как показала вчерашняя безобразная сцена, она его не любила. Так что вряд ли его можно упрекнуть в несколько смазанной реакции на ужасную новость. — Мне надо было туда поехать, да? — Дело в том, Лайонел, что она даже не узнает, приехали вы или нет. — Это правда. — Вот если придет в себя, ну, тогда… — Да, тогда конечно. — Разумеется. И если вы не сочтете это неуместным, я бы хотел сказать, что глубоко сочувствую вам. — Я знаю, Жакс. Для меня очень важно, что ты здесь. — По какой-то неизвестной причине я никогда не нравился миссис Лоуренс. — Она была… то есть она нервная. — Но я не из обидчивых. Я только молюсь о том, чтобы Господь сейчас был на нашей стороне. — Спасибо. Час с небольшим тому назад, услышав от человека на другом конце провода, что случилось, Лайонел застыл как громом пораженный с телефонной трубкой, приклеившейся к уху, и долго в тупом недоумении смотрел на поблекшие обои. Потом, когда прошел первый шок, он почувствовал себя совершенно опустошенным. Сел и стал ждать, что будет дальше. А дальше Лайонел понял, что должен с кем-то поделиться новостью. Любой намек, будто в этом есть что-то помимо нормального человеческого желания разделить с кем-то бремя горя, привел бы его в ярость. Лайонел точно знал, что остро нуждается в утешении и поддержке. Но кто его утешит и поддержит? Единственная, о ком он подумал, была Вивьен из фонда «Каритас». Всегда simpatico[43], когда ему требовалось облегчить душу, а такое случалось все чаще и чаще. Лайонел набрал номер вполне твердой, что радовало, рукой. Но стоило ему заговорить, как Вивьен его оборвала. Она сейчас занята по работе и будет занята потом. Когда Лайонел промямлил, что, может, тогда перезвонит попозже, ответила, что позвонит ему сама. Может быть. Весьма озадаченный, он повесил трубку. И так, кто еще у нас есть? Только через мину ту-другую он вспомнил о Жаксе, в основном потому, что в роли утешителя всегда выступал сам. Но попытка не пытка. Возможно, Жаксу как раз будет приятно отплатить за все добро, которое он видел от Лайонела. Так и оказалось. Жакс вбежал через несколько минут, с бутылкой в руке. Лайонел был до того признателен, что не стал возражать, когда Жакс откупорил красное вино и настоял, чтобы благодетель выпил немного. И, «поскольку тут такой необычный повод», даже согласился составить Лайонелу компанию. Теперь бутылка была почти пуста. — Просто чудесное. — Лайонел выпил третий бокал, не замечая, что Жакс и не притронулся к своему. — Оно, безусловно, притупляет боль. — Мне его дал мистер Фейнлайт, — сказал Жакс, — я кое-что сделал для него… Лайонел посмотрел на часы: — Как ты думаешь… — Нет, это не старое вино, ничего такого особенного… — Наверно, мне нужно позвонить. — Они же сказали, что свяжутся с вами, если что-нибудь изменится. Лайонел этого не помнил. Он сидел и хмуро озирался. Жакс взял бокал и сел на диван рядом со своим благодетелем. — Вижу, мне придется присмотреть за вами, Лайонел. — О, Жакс. — Пока миссис Лоуренс не станет лучше. — Джексон помедлил и добавил: — Возможно, мне стоит сегодня ночевать здесь. — Ой, правда? Мне иногда бывает так одиноко. — Я замечал это, Лайонел. И, поверьте, мне неоднократно хотелось предложить вам дружбу. Просто я боялся переступить границы. — Даже не знаю, как благодарить тебя. Джексон гордился своим умением правильно выбрать время. Наступит такой момент, когда он подскажет Лайонелу, как именно тот может выразить свою благодарность. Но момент еще не наступил. Слишком мало времени прошло после печального события, к тому же преподобный порядочно наклюкался. А Джексону нужны были не пьяные обещания. Такие часто не живут дольше похмельного утра. Благодарность, оформленная в трезвом и спокойном состоянии, — вот конечная цель Жакса. Поскольку бокал Лайонела снова опустел, Джексон предложил ему поменяться бокалами, зашел так далеко, что сам вложил свой бокал в руку Лайонела. Сомкнул потные пальцы благодетеля на ножке, и глаза его одобрительно, даже вдохновляюще засветились. В дверь позвонили. Лайонел так и подскочил, вино расплескалось. Джексон попятился, на лице его отразилась с трудом скрываемая ярость. Он пошел открывать. Даже в нынешнем своем состоянии Лайонел узнал двоих мужчин, которых впустил Джексон. Он попытался с достоинством встать, издавая при этом непонятные, булькающие звуки. Некоторое время преподобный качался, пока одной рукой не нашел опору. — Мистер Лоуренс? — Барнаби изумленно смотрел на Лоуренса. — Да, он здесь живет, — съязвил Джексон. Барнаби позвонил в дверь дома только после того, как в квартире над гаражом никто не ответил на стук. — Почему вы не в больнице, сэр? — Что… что? — Вам не звонили из больницы Сток-Мэндевилл? — Да… это вот… — Лайонел повернулся к Джексону. — Они сказали, что миссис Эль без сознания. — Джексон обращался прямо к Барнаби. — Они позвонят, если что-то изменится. И если изменится, естественно, он сразу отправится туда. Презрительно-покровительственный тон Жакса очень обеспокоил старшего инспектора. Как и состояние Лайонела. Встрепанная, беспорядочно дергающаяся тряпичная кукла, вся в пятнах, неприятно похожих на кровь, блаженно улыбающаяся Джексону, истово кивающая на каждое его слово. — Как бы то ни было, — Барнаби не старался скрыть презрение, — я здесь для того, чтобы повидаться с вами, Джексон. — Сколько угодно, инспектор. Вам стоит только попросить. — Умеете ездить на велосипеде? — Никогда не пробовал. Я сразу перешел от скейтборда к угону автомобилей. Еще что-нибудь? — Да, — подключился сержант Трой, — нам нужна ваша одежда. Верхняя одежда, нижнее белье, носки, туфли. Содержимое карманов. Все. — Ну, это уже фетишизм. — Просто смиритесь с этим. — Терпение Барнаби не знает границ, считал Трой. — Вы имеете в виду… — Джексон потрогал свою красивую кожаную куртку, — эту одежду? — Если именно в этой одежде вы были сегодня в три часа, то да, — сказал Барнаби. — Я вам уже говорил, что сегодня днем работал в саду. Вы же не думаете, что я буду заниматься грязной работой в таких шмотках? — Значит, мы возьмем шмотки, в которых вы занимались грязной работой, — произнес сержант Трой. Подражая шефу, он говорил тихо и спокойно. Чего ему действительно хотелось, так это подойти к мерзавцу, взять его за горло и сдавить так, чтобы слезы дождем полились из детских голубеньких глазенок. — Одежда в моей квартире, инспектор. — Так принесите ее, — велел Барнаби. — И перестаньте называть меня инспектором. — Без проблем, — ухмыльнулся Джексон и поплыл к двери. — Должно быть, цикл уже закончился.