— Старший инспектор Барнаби. — Сержант Трой. — Гм-м, — промычал Лайонел, повернулся и пошел в дом. Его зеленовато-серое, до пола пальто сзади имело длинную шлицу, начинающуюся от талии, так что фалды энергично хлопали по бедрам, сверкая подкладкой в темную шотландскую клетку. Поскольку дверь он за собой не закрыл, полицейские беспрепятственно вошли и добрались до кабинета Лайонела. Энн Лоуренс сидела у окна в глубоком кресле с бледно-голубой обивкой. Неподвижная и спокойная. Неестественно спокойная, решил Барнаби. Он увидел, как женщина хмурится, силясь вспомнить, кто они такие. На секунду старший инспектор даже предположил, будто она пьяна. — Вы что-нибудь выяснили? — спросил Лайонел Лоуренс. — Есть какие-нибудь новости о Карлотте? Этот своего не упустит. Сержант Трой вытащил записную книжку и сурово уставился на взъерошенного пастыря. У нас тут убийство на повестке дня, между прочим. Потом он вспомнил, что на повестке дня, может статься, целых два убийства, если девушка утонула, и его неприязнь к хозяину дома немного утихла. — Возможно, — уронил Барнаби. — О! Слышишь, дорогая? — Лайнел лучезарно улыбнулся жене, которая медленно и осторожно повернула к ним голову. — Есть новости о Карлотте. — О Карлотте… Чудесно… — Говорить ей было тяжело, слова выходили медленные и неестественно отделенные друг от друга. Последовала длинная пауза. — Чудесно. Энн с трудом удавалось удерживать все три фигуры в фокусе. Нет, сами-то они не были расплывчатыми, но перемещались каким-то невероятным способом: то наплывали, то отступали, как будто во сне. Голоса у них были гулкие. Она слышала, как доктор предупредил Лайонела о возможной дезориентации. Он сделал ей укол и еще оставил таблетки — велел принимать три раза в день. Это было успокоительное, и оно, безусловно, подействовало. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой спокойной. До того спокойной, что была бы счастлива впасть в беспамятство и не возвращаться. Это Жакс заметил жену своего Лайонела, когда вез благодетеля домой. Энн ходила кругами возле стоянки такси перед каустонской библиотекой, качая головой, как сломанная кукла. Лайонел выскочил из машины и кинулся к ней. Энн бросилась ему на шею, сцепила руки в замок и завопила. Жакс помог посадить ее в машину, и они сразу поехали к врачу. — Ваша жена плохо себя чувствует, мистер Лоуренс? — осведомился Барнаби. — Энн? — переспросил Лайонел, как будто у него было много жен. — Просто немного устала. Расскажите мне… — Я хотел бы поговорить с ней о том дне, когда пропала Карлотта. Карлотта… Что-то всплыло в сознании Энн. Какой-то стройный белый силуэт. Чья-то рука… Она поднимается, выхваченная из темноты лунным светом, и тут же исчезает без следа. — Миссис Лоуренс, вы помните, что произошло перед тем, как ушла Карлотта? Вы, вероятно, поссорились? Безнадежно. Видно, сильное снадобье ей дали. Все сделано для того, чтобы он не смог с ней поговорить, решил Барнаби, но тут же запретил себе впадать в мелодраматизм. Никто в старом доме викария не мог знать о том, что в полиции восстановили письмо шантажиста и что дело приняло новый оборот. — Не могли бы вы рассказать мне какие-нибудь подробности, сэр? — обратился старший инспектор к Лайонелу Лоуренсу. — Боюсь, что нет. В тот вечер я допоздна задержался на собрании фонда. Когда вернулся, Энн уже спала. И как только она могла лечь спать, когда бедное дитя… — Лайонел печально покачал головой, потрясенный прискорбным равнодушием жены, которая пренебрегла своим долгом. — «Лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда»[21]. — Но ведь вы, наверное, говорили об этом на следующий день? Физиономия Лайонела сложилась в капризно-упрямую гримасу. Старший инспектор вопросительно приподнял бровь и приготовился ждать. Трой, устроившись с блокнотом за карточным столом отполированного до блеска атласного дерева, с удовольствием вдыхал мягкий, расслабляющий аромат мебельного воска. И наблюдал. Что-что, а ждать его старик умел. Однажды вытянул почти десятиминутную паузу. Трой, у которого терпения было не больше, чем у двухлетнего ребенка, потом спросил, как ему это удалось. Барнаби объяснил, что попросту отключился. Конечно, нужно поддерживать зрительный контакт и сохранять напряженную, даже слегка угрожающую позу, но ничто не мешает тебе думать при этом о другом. Можно, например, с пользой провести время, намечая себе, что предстоит сделать в саду за выходные. Бедный старикан Лоуренс был просто не готов к таким испытаниям. Он и десяти секунд не протянул, какие уж там десять минут. — Кажется, Энн подумала, будто Карлотта взяла ее серьги. Она спросила об этом девушку. Очевидно, получилось у нее очень неуклюже. Естественно, Карлотта испугалась… — С чего бы, — заметил сержант Трой, — если она не брала… — Вы не понимаете! — вскричал преподобный Лоуренс. — Для человека с ее прошлым быть несправедливо обвиненным очень травматично… — А вы думаете, это было несправедливое обвинение, мистер Лоуренс? — спросил Барнаби. — Я не думаю, я знаю! — Его заявление прозвучало не по-христиански горделиво и самодовольно. — Всем известно, как Энн беспечна и невнимательна. Обычная вещь для человека, никогда не знавшего нужды. — Однако всякое бывает, — проговорил Трой, испытывая жалость к заторможенной, давно выключенной из разговора миссис Лоуренс. В награду он получил недоверчивый взгляд, дающий ему десять из десяти очков за чуткость и бонусные очки за заботу. — Не могли бы вы нам рассказать о прошлом Карлотты, мистер Лоуренс? — попросил старший инспектор. — Все данные есть в агентстве «Каритас». — Да, и мы, разумеется, свяжемся с ними. Но сейчас я разговариваю с вами. Видно было, что преподобный опешил, уловив ледяные нотки в голосе собеседника. — Не вижу, как это копание в прошлом девушки поможет ее найти. — Он неуверенно заморгал. — Здесь все начинают с чистого листа. — Я так понимаю, что она часто получала письма авиапочтой. — О, я, знаете ли, сомневаюсь. — Лоуренс снисходительно улыбнулся. — Кажется, она выбрасывала их нераспечатанными, — добавил сержант Трой. — Кто, скажите на милость, наговорил вам такого? — Впрочем, Лайонел довольно быстро перебрал в уме возможных подозреваемых. — Я удивлен, что вы слушаете сплетни прислуги, инспектор. И тут последовала реакция из глубин голубого кресла. Энн Лоуренс сдавленно вскрикнула и попыталась выпрямиться. Она силилась что-то сказать, но язык, огромный неуклюжий комок, еле ворочался у нее во рту. — Херри… нет… не… прислуга… — Посмотрите, что вы натворили! — Лайонел подошел к жене, движимый, как показалось Барнаби, больше раздражением, чем заботой о ее здоровье. — Я отведу тебя наверх, Энн. — Он сверкнул глазами на полицейских, но те спокойно выдержали его взгляд. — Если захотите поговорить со мной или моей женой еще раз, договаривайтесь, как это принято, заранее. — Боюсь, что так не пойдет, сэр, — возразил старший инспектор. — И должен предупредить вас: если вы будете и впредь уклоняться от сотрудничества со следствием, вам придется встречаться с нами в полицейском участке. — Нам с вами не мешало бы соблюдать осторожность, шеф, — усмехнулся Трой, когда они вышли. — Эти их «тайные рукопожатия»! Барнаби кратко, содержательно и очень образно выразил свое мнение о масонских связях преподобного Лоуренса. Из-за этой-то самой образности и трепетали подчиненные, когда старший инспектор вызывал их к себе на ковер. Трой от души посмеялся и несколько раз повторил услышанное, чтобы запомнить и рассказать потом в столовой. Он успел заучить все наизусть к тому времени, как они оказались у двери квартиры над гаражом. На этот раз он их видел. Видел, как подъехали, как вошли в дом. Он был готов к их приходу. Помня, как Лоуренс помешал им в прошлый раз, Барнаби рассчитывал, что следующие минут двадцать преподобный потратит на увещевания жены. Мысли сержанта Троя катились по тем же рельсам. Еще один тошнотворный спектакль в исполнении шофера — и абрикосово-малиновая «Павлова» из «Красного льва» образует на стильном кремовом ковре изысканную мозаику. И чистить ковер будет уж точно не сержант. Дверь была открыта. Джексон стоял за ней в серебристом твидовом пиджаке и черной хлопковой водолазке. Лицо его излучало искренность и прямоту. — Надо же, инспектор, когда вы сказали, что еще вернетесь, я подумал, что вы меня разводите. — Здравствуйте, мистер Джексон. — Для вас Терри. — Он вежливо посторонился. Они вошли и поднялись наверх. Квартира выглядела почти так же, как в прошлый раз, разве что на кухне у стены стояла новая гладильная доска. Двери на кухню и в ванную были широко распахнуты, как будто Джексон давал понять, что скрывать ему нечего. На кофейном столике желтел вчерашний номер «Дейли стар». Джексон сел на диванчик, весь мягкость и уступчивость. Но взгляд у него был сосредоточенный. Сидел он подавшись вперед, руки лежали свободно, вот только костяшки пальцев упирались в колени, как у спринтера перед стартом. — Вы всегда возите мистера Лоуренса, Терри? Джексон сначала удивился вопросу, а потом напрягся. Он ожидал чего угодно, только не этого. — Да, мистера и миссис Эль. Он не удосужился научиться водить. — Расскажите мне, что случилось сегодня. — Что вы имеете в виду? — То, что закончилось визитом к врачу. Джексон замялся: — Не знаю, понравится ли это мистеру Лоуренсу. — Я услышу об этом здесь или в следственном изоляторе, — невозмутимо осведомил старший инспектор Барнаби. — Выбирайте. Терри Джексон рассказал им, как вез Лайонела с совещания в Каустонском городском совете, где обсуждались меры по усовершенствованию подготовки магистратских судей. Проезжая по Хай-стрит, они увидели жену преподобного, которая бродила по улице в невменяемом состоянии. Лайонел хотел посадить ее в машину, но она стала кричать и размахивать руками. — Что кричать? — Ничего, всякую бессмыслицу. — Да полно! Что-то, наверно, имело смысл. — Нет, честно! Что-то совершенно неразборчивое. Тогда я вышел, чтобы помочь ему, но от этого, похоже, ей стало еще хуже.