Но вот и настало время поговорить о том, чего наша героиня желала больше всего на свете. Помните? Мы уже упоминали об этом, когда речь шла о рождественских подарках, но тогда было ещё слишком рано затрагивать эту тему, потому что Коре, родившейся второго января, не исполнилось и пяти. Но теперь ей было уже пять лет и восемь месяцев, потому что наступил август. Семья Коры отдыхала на море: они снимали дом на одной из улочек Лидо. За окном плескалось море – так близко, что сразу по приезде Джакомо, выстрелив из рогатки туфелькой Муммии, попал прямо в воду. – Помогите, тону! – воскликнула туфелька, прежде чем навсегда исчезнуть на дне. Кора заплакала и накинулась на брата, стараясь оцарапать побольнее, но Джакомо был слишком силен, чтобы она смогла его одолеть. Пляж тоже располагался очень близко: всего лишь перейти улицу, пройти через калитку, показав абонемент, – и вот уже кругом песок, зонтики, а из музыкального автомата в баре доносятся модные песенки. Хотя, по правде сказать, музыка начинала играть только к половине двенадцатого, а в восемь, когда приходили няня с Корой и близнецами, на пляже царило безмолвие, нарушаемое только тихим шумом прибоя да криками чаек. К этому времени спасатели уже заканчивали собирать водоросли в небольшие бурые кучки, оставляя на песке борозды от грабель. – Зачем вы приходите так рано? – спросили Водоросли Тайным Голосом. – Это из-за близнецов, – объяснила Кора. – Педиатр сказал, что младенцам можно находиться на пляже, только когда солнце поднялось ещё не слишком высоко. К одиннадцати им нужно идти домой или, в крайнем случае, гулять в тенёчке под соснами. А вот я могу остаться. – Одна? – Нет, с мамой. Она попозже подойдёт. Няня удобно устроилась в шезлонге под зонтиком, собираясь полистать очередной выпуск фоторомана. Она была застёгнута на все пуговицы, потому что не любила загорать: говорила, это глупая городская привычка, а в деревне у людей кожа и без того тёмная от работы в поле. Немного погодя близнецы заныли, что им не нравится лежать без движения в коляске, и Коре, которая уже сходила в кабинку переодеть купальник, пришлось покатать их взад-вперёд по бетонным дорожкам, тут и там пересекавшим песок, чтобы купальщики не обжигали ноги. Анджело с тоской смотрел, как визгливые чайки ссорятся между собой, иногда ныряя, чтобы поймать себе рыбы. – Пожалуйста, дай мне расправить крылья, – умоляющим голосом просил он сестру. – Ты что, с ума сошёл? Прямо здесь, у всех на виду? А если упадёшь в море? – Или эти уродливые птицы тебя поймают? – добавил Джованбаттиста, хотя Анджело знал, что тот ревнует, и никогда не слушал брата. – Даже разговора быть не может, – заключила Кора. – Сперва тебе придётся научиться плавать или, по крайней мере, надеть спасательный пояс. Она прыснула при мысли о малыше, который парит над зонтиками в спасательном поясе поперёк живота. К счастью, педиатр сказал, что младенцам нельзя загорать голышом, кожа у них ещё слишком нежная, и няня водила близнецов на пляж в тонких футболках и комбинезонах с застёжкой на спине. Поэтому можно было не бояться, что Анджело удастся высвободить свои крылья, так что Кора, устав толкать коляску, передала её няне и отправилась на берег поиграть с Паолеттой Гиганти. Вооружившись ведёрками и лопатками, они рыли глубокие ямы в песке, соединяя их сетью каналов. Паолетта тоже пришла на пляж пораньше – из-за отца, который при помощи солнечных ванн пытался вылечить ревматизм, но смущался, что все увидят его Искусственную Ногу. Поэтому он её отстегнул, прикрыл лицо беретом и вскоре захрапел. Потом Лючия и Кора потихоньку утащили Ногу и стали черпать ей воду для каналов: влезало в неё куда больше, чем в обычное ведёрко. Сказать по правде, наполнять Ногу выше колена всё равно не выходило, иначе она становилась слишком тяжёлой, и девочки не могли её донести. Когда Инвалид Войны проснулся, он, конечно, сразу же заметил отсутствие Ноги, но не рассердился, только попросил, чтобы её вернули сухой и тщательно вычищенной от песка: даже самая маленькая песчинка, попав под культю, вызывала невыносимый зуд. 2 К одиннадцати Паолетта с отцом, няня, близнецы и прочие купальщики с малышами отправились домой, уступив место дамам с детьми постарше и подростками. Джакомо, Артуро, Оттавио, Гавино, Никола и другие мальчики безрассудно бросились играть в мяч, не дожидаясь, пока завтрак полностью переварится у них в желудках. Иногда кто-нибудь из них оборачивался в сторону зонтиков и кричал: – А можно нам в воду? Одна из матерей поглядывала на часы: – Ещё двадцать минут, – отвечала она. – Да, не свезло мне сегодня, – жаловался Мяч, которому предстояло ещё почти полчаса пинков. Тем временем мальчики, не прерывая игры, потихоньку смещались к берегу, брызгались, падали в воду и насквозь промокли задолго до того, как им разрешили искупаться. А дамы в импровизированной гостиной под зонтиками обсуждали Кору и её Жгучее Желанье. – Видели, как она выросла с прошлого года? – говорила тётя Карла. И в самом деле, дядя Титта, отвечавший за измерение роста племянников, всякий раз, когда они приходили обедать, был вынужден ставить карандашом новую отметку на дверном косяке. – Жаль, что она не родилась неделей раньше, – добавляла тётя Джулия. – Год кончается в декабре, через месяц уже могла бы пойти в школу. – Что за абсурдное правило! – возмущалась тётя Лючия, фыркая и выдыхая сигаретный дым через ноздри, словно дракон. – Из-за двух дней! Кора совершенно готова к школе: она дисциплинированна, умна и очень хочет учиться. – Мне кажется, несправедливо заставлять её ждать ещё целый год, – говорила мама. – Правила есть правила, – возражала синьора Мехильда, жена полковника, – их нужно уважать. – А почему бы не отдать девочку в частную школу, к монахиням? Я слышала, в «Благоговение» берут с пяти лет, – предложила тётя Джулия. – Но Джакомо ходит в обычную школу. И её подружки, Гиганти, тоже ходят в обычную школу... – нерешительно сказала мама. – И ты хочешь, чтобы из-за этого она потеряла год? – воинственно поинтересовалась тётя Лючия. – Подумайте о том, как она, бедняжка, расстроится, когда узнает, что и в этом году её не берут в школу, – вздохнула тётя Карла. В конце концов мама сдалась и пообещала сестре и невесткам, что с первого сентября запишет Кору в школу «Благоговение». 3 И вот Великий День настал. Кора с самого утра не могла усидеть на месте от радости. Ей купили ранец, тетрадь, карандаш, ластик и коробку цветных карандашей – всё новое, а не как Паолетте Гиганти, которая пойдёт в обычную школу с тем, что унаследовала от родных и двоюродных братьев и сестёр. Ей даже форменный халатик достался в наследство: чёрный – потому что в обычной школе с самого первого класса носили чёрное. А вот Кора наденет белый («Слишком уж пачкающийся», – сокрушалась няня) с розовым бантом в небесно-голубую крапинку. И у неё будет букет цветов, тюльпанов из сада бабушки Иды, которые она подарит учительнице. Няня, узнав, что брат с сестрой пойдут в разные школы, фыркнула: решила, что теперь ей придётся, каждое утро провожая детей, слишком уж много ходить пешком. Джакомо, однако, ещё летом с боем отвоевал право ходить в школу самостоятельно – точнее, не совсем самостоятельно, потому что пообещал всегда держаться вместе с Николой и Гавино Гиганти. Впрочем, в первый день в школу Кору всё равно провожала не няня, а мама, да не одна, а с тётей Лючией: та безумно гордилась своей рвущейся учиться маленькой племянницей. Монастырская школа «Благоговение» стояла на бульваре, чуть в стороне от центра города, в окружении вилл и садов. Классы располагались на первом этаже, возле Капеллы. На первом этаже жили монашки, никогда не выходившие на улицу с непокрытыми головами, – и зимой и летом они носили корнеты, белые головные уборы из накрахмаленной ткани, издали напоминавшие воздушных змеев. – Твоей учительницей будет монашка, – говорила Коре Донателла. Но, видимо, она была не слишком-то хорошо осведомлена, потому что на пороге первоклассниц встречала синьора в сером платье. Волосы у неё были столь же серыми, но отливали металлом, а на носу красовались очки в стальной оправе. – Доброе утро, синьора Сфорца, как ваше здоровье? – по-дружески поприветствовала её мама: вероятно, они уже были знакомы. – Вот она, наша крошка. Доверяем её вам, – сказала тётя Лючия, стараясь не показать, что волнуется. Учительница вежливо поздоровалась, потом наклонилась и поцеловала Кору. На щеке остался отпечаток пунцовой помады. – Опусти руку! И не вздумай стереть! – предупредил её Тайным Голосом Ангел-Хранитель с картины на стене, в самый последний момент схвативший за рубашку крестьянина, который падал с моста в реку. Кора, уже потянувшаяся к щеке, застыла, – Осторожнее с ней, – добавил Ангел-Хранитель. – Эта Синьора-В-Сером очень обидчива. А если она обидится, то сразу же рассердится. И будет больно. Но синьора Сфорца, напротив, всем своим видом излучала доброту и нежность. Одним поцелуем она не ограничилась – ласково погладила Кору по голове. Рука оказалась прохладной и мягкой, словно бесплотной. – Вы не пожалеете, что поступили к нам. В этом году мне достался замечательный класс, – радостно сообщила она маме. – И ты, малышка, не стесняйся. Давай, улыбнись мне! – О, увидите, эта застенчивость быстро пройдёт. Кора очень резвая девочка, – гордо заявила тётя Лючия. – Ой-ой-ой! – вздохнул Тайным Голосом Ангел-Хранитель. – Чую, будет буря. Синьора-В-Сером не любит резвых девочек. Вот ни капельки! Но учительница, чей тон и внешний вид так и сочились мёдом, взяла из Кориных рук букет и сказала: – Давай, сокровище моё, иди в класс и выбери место. А вы, синьоры, можете спокойно возвращаться домой. Ваша девочка в хороших руках. – Почувствовала, какие руки? Мягкие и холодные, как водяные змеи, – заметил Ангел-Хранитель. Кора не знала, что и думать. Зачем это нарисованное существо пытается её напугать? Учительница выглядела доброй и понимающей. Но разве могут Ангелы врать?