Д-р Конрой: Вы не могли бы выразиться точнее, Виктор? № 3643: На мой… пенис. Д-р Конрой: Вот так, очень хорошо, Виктор. Мужской член, половой орган, который служит для совокупления и мочеиспускания. № 3643: В моем случае только для второго. Д-р Конрой: Уверены, Виктор? № 3643: Да. Д-р Конрой: В прошлом так было не всегда, Виктор. № 3643: Прошлое пусть остается в прошлом. Я хочу все изменить. Д-р Конрой: Почему? № 3643: Потому что такова воля Божья. Д-р Конрой: Вы действительно верите, что воля Божья имеет отношение к этому, Виктор? К вашей проблеме? № 3643: Воля Божья проявляется во всем. Д-р Конрой: Я тоже священник, Виктор, и считаю, иногда Господь уступает поле деятельности Природе. № 3643: Природа — вымысел просвещения, которому нет места в нашей религии, доктор. Д-р Конрой: Вернемся в демонстрационный зал, Виктор. Расскажите, что вы почувствовали, когда к вашему телу присоединили датчик. № 3643: У психолога были холодные руки. Д-р Конрой: Холод, и все? № 3643: Все. Д-р Конрой: А когда на экране появились изображения? № 3643: Тоже ничего не почувствовал. Д-р Конрой: Знаете, Виктор, передо мной лежат результаты плетизмографии, и на диаграмме зафиксирована выраженная реакция здесь и здесь. Видите эти зубцы? № 3643: Я испытывал отвращение, наблюдая некоторые кадры. Д-р Конрой: Отвращение, Виктор? Минутная пауза. Д-р Конрой: Не торопитесь, если вам нужно обдумать ответ, Виктор. № 3643: Сексуальные сцены вызвали у меня отвращение. Д-р Конрой: Какая-то конкретно, Виктор? № 3643: Все до одной. Д-р Конрой: Вы осознаете, почему они вас покоробили? № 3643: Потому что они наносят оскорбление Господу. Д-р Конрой: Тем не менее на фоне определенных раздражителей прибор зарегистрировал увеличение объема вашего полового органа в связи с приливом крови. № 3643: Такое совершенно невозможно. Д-р Конрой: Грубо говоря, у вас встает, когда вы видите определенные картины. № 3643: Подобные выражения оскорбляют Господа и ваш сан священника. Следовало бы… Д-р Конрой: Что следовало бы, Виктор? № 3643: Ничего. Д-р Конрой: Сейчас вы почувствовали прилив гнева, Виктор? № 3643: Нет, доктор. Д-р Конрой: А тогда в вас проснулась ярость и вами завладело желание все сокрушить? № 3643: Когда? Д-р Конрой: Конечно, прошу прощения за неточность. Вы готовы согласиться, что в тот день, когда вы напали на психолога и били его головой о пульт управления, вы поддались ярости и впали в неистовство? № 3643: Этот человек искушал меня. «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его», — сказал Господь. Д-р Конрой: Евангелие от Матфея… № 3643: Абсолютно верно. Д-р Конрой: А как насчет самого глаза? Он ведь тоже мучается. № 3643: Я вас не понимаю. Д-р Конрой: Его зовут Роберт, у него есть жена и дочь. Из-за вас он попал в больницу с тяжелым сотрясением мозга. Вы сломали ему нос и выбили семь зубов. Слава Богу, надзиратели сумели вас вовремя остановить. № 3643: Кажется, я слегка погорячился. Д-р Конрой: Полагаете, в настоящий момент вы могли бы снова в припадке ярости впасть в неистовство, если бы ваши руки не были привязаны ремнями к подлокотникам кресла? № 3643: Если желаете, мы можем это проверить, доктор. Д-р Конрой: Лучше нам закончить беседу, Виктор. Городской морг Вторник, 5 апреля 2005 г., 20.32 В прозекторской стоял холод. Стены, выкрашенные неуместной здесь нежно-розовой краской, ничуть не оживляли тягостную атмосферу этого мрачного места. Над анатомическим столом горел мощный шестиламповый прожектор, проливая потоки света на тело, вкушавшее в его лучах последние минуты земной славы перед лицом квартета зрителей. Им предстояло выяснить, кто убрал героя со сцены. Понтьеро передернуло, когда патологоанатом переложил в лоток желудок кардинала Робайры. Гнилостный запах распространился по секционному залу, когда тот вскрыл желудок ланцетом. Густой смрад заглушил даже вонь формальдегида и смеси химикатов, которыми обычно дезинфицировали инструменты. Диканти, у которой появилось стойкое ощущение, что она стала персонажем пьесы театра абсурда, ломала голову, зачем так тщательно стерилизовать инструменты для проведения вскрытия? Весьма сомнительно, чтобы мертвец мог подцепить заразу. — Эй, Понтьеро, знаешь, почему мертвый ребенок побежал через дорогу? — Да, dottore, потому что до смерти испугался. Вы мне рассказывали этот анекдот шесть… нет, семь раз, считая нынешний. Посмешнее хохмы не найдется? Манипулируя над телом, патологоанатом что-то мурлыкал себе под нос. Голос у него был хрипловатый, он напомнил Паоле Луи Армстронга, тем более что исполнялась мелодия «What a wonderful world»[20]. Прерывался эскулап только чтобы подколоть Понтьеро. — Смешнее всего смотреть, как ты борешься с тошнотой, vice ispettore. Хе-хе-хе. Не думай, что меня это не веселит. А этого парня здорово отделали… Паола и Данте переглянулись. Анатом, старый упертый коммунист, был профессионалом экстра-класса, но порой ему не хватало почтения к мертвым. Складывалось впечатление, будто смерть Робайры он находит чрезвычайно забавной. Диканти это совсем не понравилось. — Dottore, вынуждена попросить вас сосредоточиться на работе. Как нашему гостю, суперинтенданту Данте, так и мне ваши потуги на веселье кажутся оскорбительными и неуместными. Патологоанатом покосился на нее и продолжил препарировать содержимое желудка Робайры. Сомнительных комментариев далее не последовало. Впрочем, сквозь зубы анатом поминал недобрым словом присутствующих, их предков и родственников. Паола к его бормотанию больше не прислушивалась, поскольку у нее появилась более серьезная забота: лицо Понтьеро приобрело зеленовато-бледный оттенок. — Маурицио, не понимаю, зачем ты себя так мучаешь. Ты всегда плохо переносил вид крови.