– Не совсем. Мы ведь конкурируем жестко. Не стесняемся воровать идеи. Сам не знаю точно, кто у кого что и когда украл, но схожие результаты говорят сами за себя. – Можешь не волноваться, вашим конкурентам ничего не светит. Как, впрочем, и вам. Мы здесь навсегда, если во Вселенной что-то не изменится очень серьезно. – Но ты говорил, что разгадка причины затруднения переноса может скрываться именно здесь. Если ты поймешь, в чем дело, это и может стать тем изменением. – Я не намерен искать эту разгадку. И даже больше: я мешал это делать другим и буду продолжать мешать, не стесняясь с методами. По крайней мере так будет в обозримом будущем. – Почему? – Эта планета как паук в паутине, сотканной с игнорированием границ Вселенной. В нее легко угодить, но невозможно вырваться. Ее нити тянутся не только по нашей тетраэдрической системе, они уходят в другие пространства, о которых мы недавно вообще не подозревали и о которых даже сейчас почти ничего не знаем. Оттуда приходят такие же путешественники, мы используем одну дорогу. Но они – не мы. Другой вид. Настолько другой, что мы не имеем представления об их природе. Я уже говорил, что в нашей Вселенной единая биосфера. Я говорю об основе, а не о мелочах. Но у них все иначе. Какие вещества задействованы в их биохимии? И можно ли вообще говорить о какой-то биохимии, как и о веществах? Вдруг это энергетические формы жизни, причудливые искривления физических полей или вообще неведомо что. Мы понятия не имеем, какие там физические законы, что это вообще за миры. Об их существовании мы можем судить лишь по косвенным признакам. Звук упавшей капли ничего не расскажет о процессах, протекающих в облаке над твоей головой. – Эти, чужие… они уже здесь. Они пришли по этой дороге. – И да, и нет. – Погань. Все, что с ней связано, – самая серьезная здешняя странность. – Не самая. Самую серьезную я уже уничтожил. – И что это было? – То, с чего чужаки здесь начинали. Одни из чужаков. Вначале, когда путь еще не был закрыт, они сумели притащить сюда нечто материальное. Оттуда, из своего мира. – Что? – Я не хочу вспоминать подробности. Поверь, о таком лучше забыть и не вспоминать никогда. Это действительно не люди. И то, что они здесь делали, не похоже ни на что привычное нам. Ради того, чтобы это уничтожить, я пожертвовал всем, что создавал значительную часть своей здешней жизни. И собой тоже пожертвовал. Но благодаря случайности выжил. Начал во второй раз уже здесь, на севере, создавать все заново, но слишком сильно расслабился. Забыл, что лишился многих возможностей в тот раз, когда испепелил все чужое… или то, до чего смог дотянуться. – Не все, погань осталась, она даже процветает. – Это уже совсем не то. Ты считаешь, что это и есть чужие? – А разве нет? – Нет, все не так просто. Я уже говорил, что они не люди. Перенос сознания – капризный процесс. Ты не сможешь найти укрытие для своей души в том случае, если новое тело занято полноценным хозяином или значительно отличается от твоего. Единая биосфера позволила нам с тобой найти подходящие вместилища, но чужакам здесь ничего не светит, у них ведь все не так. – Прости, что перебиваю, но тут назрел животрепещущий вопрос: в женщину попасть можно? – Лишь в том случае, если тело с очень схожими параметрами и при этом должны присутствовать ярко выраженные мужские признаки. – То есть в гермафродита? – Да, в той или иной мере. Но даже при таких совпадениях шансы ничтожны. Скорее в теории возможно, чем на практике. – Спасибо, а то при подготовке такие, как я, больше всего побаиваются именно этого. Хотя, думаю, кое-кто о таком только и мечтает. – Ваша медицина не умеет менять пол? – Умеет кастрировать, потом делать косметические изменения и гордо называть полученный результат женщиной. Обратный процесс аналогичен, разве что можно обойтись без кастрации, оттого имеют место курьезные ситуации с рожающими мужчинами. – Понятно. – То есть чужие не могут захватывать местные тела? Я видел тут кое-что, и не раз. Да и ты тоже. Насчет захвата тел. – Это все не то. Путь для переноса настоящих тел для них закрыт. Как и для нас. Они ищут альтернативы, исследуют возможность приспособиться к местным телам. Приспосабливают сознания, но толку от этого нет. Есть у них еще программа создания более подходящих вместилищ. Как я подозреваю, она или провалилась, или едва теплится, принципиально новые формы погани появляются все реже и реже. – А захват тел? Разве в человека вселяются не чужие? – Неполноценные создания. Скорее всего, что-то вроде синтетического разума. Пробные образцы. В чистом виде это смерть для местного тела, поэтому они модифицируют разум хозяина под свои нужды. Но пока не заметно, что они близки в решению проблемы нормального переноса. Мы для них такие же почти непостижимые чужие, как они для нас. – Им интересны стражи из-за этого? – Откуда знаешь? – Да так… общался с одним голосом. Он упорно называет меня ценным телом. – Мы сумели сюда добраться в куда большей мере, чем они. Им тоже хочется это повторить. Да, получается, что мы для них и правда ценные тела. И такие, как мы с тобой, к ним уже попадали. Они знают о стражах больше, чем мы о них, но, похоже, разрыв невелик. К тому же у них сложности с доступом, возможны только косвенные действия, и они не едины, здесь действуют несколько несвязанных или почти несвязанных сил. У них могут быть принципиально другие цели и совершенно разные представления о путях решения схожих задач, кое-где они сотрудничают, но в основном или почти не сталкиваются друг с другом или даже конкурируют. Рейдеры, которые на северном берегу выискивают кирт, сильно отличаются от тех, которые занимаются тем же за пустыней. У меня была возможность сравнить – нет ничего общего ни в облике, ни в тактике боя. И поиск древних редкостей у них ведется разными способами. Даже более того, в былые времена доводилось встречать свидетелей стычек этих групп. – Погань дралась с поганью?! – Да. – И кто оказался сильнее? – Южане. – Не понял? – Та погань, которая обитает южнее. Ты, должно быть, с ней не сталкивался. Разница незабываемая, уж можешь мне поверить. – Хорошо, что они к нам не забредают. То есть захват тел – это что-то вроде опытов? Эксперименты? – Массовых опытов. Они пытаются разработать эффективную технологию. Если с созданием новых тел ничего не вышло, надо приспосабливаться к уже существующим, вот и изощряются как умеют. – Демы в курсе, кому они помогают? – Уровень здешнего общества слишком примитивен, чтобы осознать подобное. Они просто нашли выгодного союзника и пользуются всеми благами от сотрудничества с ним. Чужим, причем абсолютно всем их видам, тоже удобно, ведь они облегчают им работу с теми же телами, обеспечивают снабжение, когда нужно охраняют. Польза взаимная. – Но демы все равно предатели. – Не будь их – нашлись бы другие. Как я понял, южные народы в этом регионе издавна конкурировали с северными, и погань стала тем решающим фактором, который позволил им окончательно закрепиться со своей стороны моря. – Ты ведь знаешь, что меня волнует один очень важный вопрос… – Помню. Твоей девушке подсадили черное сердце. – Да. Мы хотели ее спасти. Я тогда сам едва не погиб, добывая эту штуку. Без нее никак, рана тяжелая, здесь таких не лечат. – Эта, как ты выразился, штука – один из немногих работоспособных образчиков технологий чужих. Нечто вроде симбиотического устройства, которое они сумели приспособить под местные условия. Или разработали с нуля, и аналогов ее в их мире нет. Не могу знать все, лишь предполагаю. В ней имеется функция того самого искусственного разума. В случае перерожденных или опоганенных людей они внедряют в тело либо само устройство, либо что-то вроде безусловного биологического приказа сформировать его. При последнем варианте устройство само постепенно вырастает в теле за счет его ресурсов, после чего следует окончательный захват. В первом случае захват происходит почти мгновенно, полный, во втором перерожденный меняется со временем, иногда поначалу он остается самим собой и даже это осознает. Разные случаи наблюдал. Деталей я не знаю, но все происходит примерно так. – То есть, если тем или иным способом сердце оказывается в теле, его захватывают чужие? – Не чужие, а технологическое устройство чужих. Нет их здесь и никогда не было, это просто последствия их действий. Дверь закрыта, теперь они работают только с информацией, а с ее переносом тоже не все гладко. – То есть сами они сюда попасть уже не могут, но пытаются что-то придумать, пользуясь местными ресурсами. – Да, их сердце захватывает, но в той или иной мере работает криво, и с его помощью они так и не смогли научиться переноситься сюда. – А вдруг? – Нет, не похоже на планомерную разумную деятельность. Бездушные зонды это, и действуют по заданному сложному приказу. Понимаешь, о чем я? – У нас это называется «программа». И зонды программируемые тоже есть. – Вместо того чтобы шагать на юг к центрам чужих или хотя бы делать что-то сообща… ну не знаю… какие-то проекты, они обычно занимаются кто чем, вразброс, будто эта их программа не предусматривает такого или действует неправильно. Одни могут годами жить среди людей, не выдают себя. Может, считают, что собирают некие сведения, или устройство копирует часть разума хозяина и пытается слепо копировать его поведение, отождествляя себя с прежним носителем. Вариантов бывает множество, и большая часть их, я так думаю, по причине того, что они так и не научились в нас внедряться. И вряд ли научатся, если все будет идти как идет. – У меня черное сердце. И у нее тоже. – Да, это так. И ты считаешь, что тебя поработил чужой разум? – Сперва так и казалось. Он пытался это… Оно… Я даже не могу его назвать. Сопротивляться было даже не трудно, а как-то мерзко. Если мне совсем плохо, если теряю сознание, могу опять с ним встретиться. Внутри меня будто пропасть, а на дне ее обитает нечто необъяснимое. – Синтетический разум или его фрагмент. Та самая твоя программа. Они в той или иной мере почти всегда фрагментированы, не получается у них переносить их без повреждений. Черное сердце – наиболее высокий образец чужой технологии. Конструкция почти без сбоев, внедряется идеально и очень быстро, случаев отторжения почти не бывает. Центр там разветвлен, и это можно использовать для наших нужд. Все, что требуется, – искусственная фрагментация. Банально разделяешь сердце на части. Если не делать их слишком мелкими, функциональность сохраняется почти у всех. Но это не касается исходного управляющего разума. Разветвленность центра играет с ним дурную шутку – его разбивает на части. Технология несовершенна, потому восстановить себя оно уже не может, но остатков хватает, чтобы поддерживать работоспособность фрагментов устройства. – То есть если такой кусочек подсадить, допустим, смертельно больному, он вылечится? – Очень может быть, что да. В устройстве заложены широчайшие возможности поддержания работоспособности захваченного тела. Но само оно далеко не вечно, скорее всего, из-за все того же несовершенства технологии. Особенно это касается фрагментов, они быстро выходят из строя. Однако излечить болезнь или восстановиться после тяжелой раны обычно успевают. – У меня целое сердце. Почему я не стал перерожденным? – Ты – страж. – Ну да… исчерпывающее объяснение… – Ты уже однажды умер, информационная матрица покинула твое тело, но вместо того чтобы… Несмотря на все успехи науки, мы до сих пор не знаем, что происходит с информацией после смерти. Но в твоем случае известно все: она перенеслась в новое тело в другом месте. Но матрица уже не прежняя, добавлена информация о гибели. Весьма и весьма специфическая информация. Я бы даже сказал – критическая. Многие перерожденные способны опознавать стражей, хотя на нас ведь это не написано. То есть как-то ощущают наше отличие от других, выделяют из толпы. А некоторым даже трудно находиться рядом с нами, они испытывают невыносимые мучения от такого соседства. – Ну если учесть, что при встрече мы их стараемся прикончить, мучения вполне обоснованны. – Я совсем о другом. Или тебе не доводилось видеть у перерожденных такую реакцию?