– Отлично! Просто превосходно, братцы! – Лёшка совершенно искренне поздравил своих егерей. – Вот и появилось ещё одно мощное оружие в нашем арсенале. – Тяжёлые мины, Василь? Как ты со своей спиной-то их таскал вообще? Рыжий здоровяк только лишь улыбнулся и махнул рукой: – Да зажила-то спина, вашбродь, давно уже на ей всё заросло. Таскаем мы энти мины с Ваней, и ничего-о. И безо всяких приспособ бы справились, канешно, а уж с ними так и вовсе стало весело. Мы их как походные заплечные мешки сладили из воловьей кожи, а чтобы спине ещё мягше было, так тыльник, что к самой спине прилегает, войлоком обделали и ещё конским волосом хорошо эдак внутри него набили. Теперяча вот как закинул себе их на горб, так хоть весь день с этой фугасой потом бяги. – Ну, добро, – улыбнулся Лёшка. – Видишь, а ты оставаться здесь не хотел, пока мы там по Дунаю шарахались. Считай, что не зря тут был, и ребятам вон помог, и дело подрывника заодно освоил. – И последний опыт на сей день, надо идти и смотреть на стрелковый полигон, – предложил Шмидт. – Там мы стрелять новый пуля из фузей и штуцер. И испытать наш один новый большой оружий – мушкетон. Первым как раз испытывали его. Зарядка этого необычного оружия заняла немало времени. Но вот в ствол был забит самый последний войлочный пыж, удерживающий собой картечный заряд, и Кудряш прицелился с десяти шагов в противоположную стенку оврага. Бабах! Ваню аж отбросило назад огромной силой отдачи, и он невольно почесал рукою своё отбитое плечо. – Ох и лягается, зараза! Картечь с десяти шагов ударила кучно, покрыв напротив площадку шириною в два шага. – С полтора десяток и два десяток шагов разлёт будет больше, – пояснил всем присутствующим зрителям оружейник. – А с двадцать пять шагов стрелять будет совсем плохо. Никуда в цель не попадать. Вся картечь просто так улетать. А вот и новые пули. Курт аккуратно на виду у всех достал из поясного патронташа бумажный патрон, скусил его кончик и сыпанул часть пороха на полку замка штуцера, сразу же её затем закрыв. Курок он поставил на предохранительный взвод и упёр приклад винтовки в землю. – Пуля! – и он продемонстрировал заострённый цилиндр с глубокой выемкой в виде юбки сзади. – Вкладывать пуля в ствол! – и та, будучи меньше его по диаметру, даже уже обёрнутая патронной бумагой, совершенно свободно вошла в дульный срез. – А теперь дальше проталкивать шомпол, как фузейный пуля! – Шмитд буквально за секунду протолкнул её до порохового заряда. Бумага плотно держала там пулю и не давала ей сместиться по стволу. Вся зарядка заняла времени чуть больше, чем у гладкоствольной фузеи. Курт прицелился и выстрелил в ростовую мишень, стоявшую за триста шагов. Василий быстро метнулся и, перечёркивая пробоину угольком, громко доложил: – Плечо прошиб, левое! – Это можно назвать – быстрый пуля. Он не стрелять так точно, как обычный тугой, который надо забивать молоток. И на большой расстояний, больше четыре сотня шагов, для этот пуля нет меткий бой. Но до четыреста ей можно стрелять очень корошо. Зрители, сами будучи отменными стрелками, результат быстрой стрельбы из штуцера оценили и теперь с интересом мяли пальцами, катали и даже пробовали на зуб такие непривычные для них пули. – Быстрый пуля для фузей! – и Курт продолжил показ оружейных новинок. Эта сферическая пуля с юбочкой заряжалась так же быстро, как и обычная фузейная, круглая. Хватило ей одного толчка шомпола, чтобы она встала на своё место к пороховому заряду. Бах! Всё тот же выстрел за три сотни шагов, и опять доклад Василия: – Дырка в брюхе, как раз посерёдке. – Разрешите, Ляксей Петрович. – Карпыч взял у Курта патрон. Сноровисто, за секунд пятнадцать зарядил фузею и выстрелил в дальнюю мишень, стоявшую за четыре сотни шагов. – Грудину пробил, дядь Вань! – доложился Васька. – Маненько вправо пуля ушла, но до края мишени ещё далёко. Ухлопал ты ворога. – Вот это да-а! – протянул в удивлении старый егерь. – Во-от какие пули нам теперяча-то и нужны будут. За ним по очереди из штуцеров и фузей постреляли все командиры. Результат для всех был ошеломительным. – Где ты раньше-то был, германская твоя башка? – хлопали оружейника команды по плечу егеря. – А трудно ли отливать такие? – Да это не есть мой изобретений, – оправдывался тот. – Это господин подпоручик нарисовать и дать мне сей чертёж перед самый ваш выход. А я дальше думать и делать всё с мой друзья, – и он кивнул на Кудряша с Рыжим Василием. – А лить сей пуля не просто. Не так быстро, как круглый фузейный. – И он полез в стоящий рядом с его ногами заплечный мешок. На свет Божий были извлечены две пулилейки, чем-то напоминающие уже привычные для всех штуцерные. Были они похожи на клещи или плоскогубцы с длинными ручками из двух одинаковых половинок формочек вместо обычных губок и со специальной вставкой для выдавливания в задней части пули «юбки». – Пуля мушкетный или фузейный можно лить очень быстро. Айнс, цвай, драй, фир… нойн, даже цвёльф… ээ… русский дюжина – двенадцать штук, пуля, сразу можно лить за один раз в простой пулилейка, – объяснял Курт. Но тут найн, всё лить очень долго по один пуля, а потом надо убирать задир и всякий заусенца. И только потом получать нужный пуля. – Да и ничего-о, – протянул Тимофей. – Чай, и на наших штуцерах тоже не больно-то быстро получается эти пули ладить. Не страшно, всё равно ведь за один день весь свой боевой припас снаряжаем. Зато вон как ладно-то получается! – И все егеря согласно загомонили. – Ну что, Курт, надобно нам теперь таких вот пулилеек на каждого сладить, а кому-то даже и по две делать придётся, это если ему и под фузею, и под штуцер нужно будет при себе держать патрон. А вскоре думаю, и целую сотню нам придётся ладить, – и командир как-то загадочно улыбнулся. Егеря примолкли, переварили услышанное, а Карпыч задал общий волнующий всех вопрос: – Никак нашу команду будут увеличивать, а, Ваше благородие? – Поживем – увидим, Иван Карпыч, – ответил Егоров. – Собираемся, братцы, пора двигать на постой, скоро на обед барабаны отобьют, у меня вон уже в животе бурчит. Часть II Балканский рейд Глава 1. Полковник Думашев Рядовой Афанасьев Василий шёл вместе с капралом Сергеем Гусевым мимо центральной площади Бухареста. Настроение у егерей было прекрасное, было им чем порадовать своего командира. В заплечных мешках лежали мотки выменянного в минёрной роте огнепроводного шнура, произведённого аж в далёкой Англии и вот только недавно поставленного в войска. Был он сделан из переплетённых хлопчатобумажных нитей, пропитанных селитрой, обмазанный затем сметаноподобной смесью пороховой мякоти с клеем и ещё покрытый сверху битумом для лучшей защиты от сырости. Этот шнур сапёры очень ценили, и уступили они два его мотка только лишь за выменянный у одного тыловика мешок белой пшеничной муки мелкого, барского, помола. Трофейного гладкоствольного кавалерийского карабина Василию и Сергею было не жалко, такого добра хранилось в тайных запасах ещё прилично, а вот этот шнур был вещью очень ценной. С ним можно было не бояться работать в ненастье, давал он достаточную силу пламени, был очень прочен и гибок. А значит, и новые фугасы должны будут служить команде более надежно, чем снаряжённые с простым селитряным шнуром. На площади в это время было не протолкнуться. Выстроенные поротно солдатики пехотного Выборгского полка застыли с выпученными от усердия глазами. В самой середине стояли напротив друг друга две гренадёрские шеренги. Слышался мерный бой барабанов и лёгкие хлопки. – Опять секут кого-то. Господин Думашев всё солдатской кровушкой не упьётся, – зло пробурчал Афанасьев. – Мало ему того, что он под Журжей этим летом половину свово полка положил, дуром его заставив на турку переть. Всё ему ещё солдатиков на порку подавай, за каждую малую провинность в усмерть ведь бьють, и ничего сказать против того не моги. – Пошли быстрей, Василь, что уж тут поделать, – подтолкнул товарища барабанщик. – Говорят, у полковника большие знакомства в столице, он ведь долгое время в гвардии служил, вот и не боится теперь, куражится, как хочет. Скоро уже на обед сигнал отобьют, чай, прекратят после этого порку-то? – И егеря прибавили ходу. У двух встречных валашек на спинах топорщились огромные вязанки хвороста, вот уже три недели как зима вступила в свои права на придунайской равнине, и без большого количества дров ни избы было не обогреть, ни приготовить еды для большой семьи. Вот и таскали бабы на горбу эти вязанки из леса. Зрелище было привычное. Одна, та, что была постарше, как видно, поскользнулась и упала на снег, а её тяжёлая ноша кувыркнулась к самому центру дороги. Солдаты кинулись ей помочь, Сергей потянулся к барахтающейся на обочине в снегу бабе, а Василий в это время кинулся к вязанке. – В сторону, остолопина! Куда прёшь, скотина! – Выскочивший из-за поворота жеребец чуть было не затоптал Афанасьева. Он буквально каким-то чудом умудрился вывернуться из-под копыт и, отбросив в сторону вязанку, отскочил к обочине. Следующий за первым всадником второй, дородный штаб-офицер, не успел среагировать, его лошадь резко отпрянула от рассыпающихся перед ней дров и встала на дыбы. Её седок вылетел из седла и кувыркнулся в сугроб. Всё произошло настолько быстро, что подскочившие следом пятеро из свиты толстячка не сразу и поняли, что здесь вообще происходит. Они застыли на месте, обозревая картину из суетящихся егерей, баб, рассыпавшихся дров и несущейся по улице без седока лошади. Привёл всех в чувство тонкий визглявый крик, исходящий от тела, барахтающегося в сугробе. Всадники соскочили с коней и вытащили облепленного снегом полковника на дорогу. – Канальи! Сволочи! Мерзавцы! – орал в истерике командир Выборгского полка. – С живых шкуру содрать! Запорю-ю! – и он отодвинул в сторону своих офицеров. – Ко мне этих, бы-ыстро! – Его красное с выпученными глазами лицо выражало крайнюю степень бешенства. В таком состоянии подчинённые видели своего командира крайне редко и метнулись исполнить поскорее приказ. Перед полковником Думашевым застыли навытяжку два егеря с жёлтыми погонами на плечах. – Вот что бывает, когда солдата не порют как надо! – орал полковник, показывая на задержанных своей свите. – У Колюбякина в Апшеронском всегда безобразия творятся, так мало того, они чуть было и меня сегодня не убили! – Ваше высокоблагородие, разрешите доложить, – Гусев, было, попробовал вставить слово оправдания, но толстячок оттого только ещё больше рассвирепел. – Молча-ать! Молчать, я сказал, стервец! Кто тебе слово давал, скотина ты безмозглая! Почему мундир не по уставу? Почему букли и коса не набита? Почему погонов два, а не один, как полагается? Почему хвосты собачьи на картузах висят? Вы что, из балагана припёрлись в армию?! Содрать всё немедленно! – Не замай! – рявкнул Афанасьев, отталкивая двух офицеров, попытавшихся сорвать нашитый волчий хвост. – Не вами дадено, а за бой и за кровь нашито! – Ваше высокоблагородие! Особой отдельной команде егерей главного квартирмейстерства армии высочайше позволено иметь сии отличия за совершённые ранее подвиги на своих картузах. И второй погон разрешено носить, ибо егеря команды по две сумки для патронов и для гренад носят на боевых выходах! – попытался объясниться Гусев, изворачиваясь от двух выборгских офицеров. – Так вы ещё и не апшеронские! Отдельная команда егерей, говорите! – Думашев зло прищурил глаза. – Ну вот вы и попались мне, голубчики! Два месяца назад безобразия в моём полку творили?! Дело замяли, а думаете, я всё забыл?! Мишка, бегом за дежурным плутонгом! Взять стервецов под арест и ко мне их в полковой штаб связанными! – Да за что, Ваше высокоблагородие? Мы ведь ничего преступного не сотворили! – Гусев сам снял головной убор и кивнул товарищу. – Василий, снимай картуз и руками не вздумай господ офицеров трогать, не то, и правда, словно мятежников тут повяжут! – Сдать оружие! – капитан из свиты Думашева стоял напротив егерей со взведённым курком на пистоле. – Не брыкайтесь, иначе махом дырку на лбу нарисую! Штуцера Гусева и Василия перекочевали, как и их штыки-кортики с пистолетами, в руки офицерской свиты. – Да неужто! – прорычал Думашев, выслушав что-то докладывающего ему майора. – Ну, значит, допорю, коли тогда не успели. Так это ты, рыжая сволота, от меня в егеря перебёг, а потом ещё мутил что-то и за своими тряпками в мой полк хаживал? Попался, мерзавец! – и он уставился на стоявшего без головного убора огненно-рыжего Афанасьева. – Господин полковник, у них в мешках огнепроводный шнур засунут, хорошие такие мотки у каждого, – доложился майор. – Видать, стащили откуда-то его, стервецы! Со стороны площади раздался топот множества ног, к месту с задержанными подбегал гренадёрский плутонг во главе с поручиком. – Так-так-так, – удовлетворённо потёр руки Думашев. – Ну, теперь вы уже не отвертитесь, голубчики. Вот для вас уже и виселица нарисовалась. Неподчинение офицерам, шта-аб-офицерам! – поднял он кверху свой указательный палец. – Да ещё и в военное время! Это раз. Кража военного имущества! Два. Попытка нападения на командира полка бывшим его подчинённым! Три! Больше уже ничего не надо, конец вам, мерзавцы, и вашего Егорова теперь наказание не минует! Думашев победно улыбнулся. На душе у него было опять хорошо. После такой встряски очень сильно хотелось есть. Лошадь уже поймали и подвели к хозяину. А в ресторации «Bouillon» у Жозе Гастара подают на сегодняшний обед: консономе с дьябле – острыми сырными гренками, приправленными кайенским перцем, овощной суп кольбер с тёртым варёным яйцом, осетрина по-русски, поросёнок жареный в соусе Пуаврад, запечённые перепела, ещё пять-шесть блюд и изумительное фисташковое мороженое. А какие там прекрасные вина! – Этих под конвоем в мой подвал, – махнул он рукой на егерей, указывая гренадёрскому поручику. – Будут нерасторопны, бейте их прикладами, я разрешаю, всё равно им уже виселица, – и, вскочив на лошадей, всадники поскакали своей дорогой. – Пошли вперёд! – рявкнул офицер, и конвойный плутонг повёл задержанных в расположение Выборгского полка. – Вашбродь, вашбродь, беда, откройте! – Лёшка только что прилёг вздремнуть после сытного обеда в своей комнатушке, но не тут-то было. В дверь избы стучал Макарыч, унтер он был опытный и за просто так беспокоить командира бы явно не стал. Значит, и правда стряслось что-то из рук вон серьёзное. – Мируна, Стефан, откройте! – крикнул он на хозяйскую половину дома, сам натягивая на исподнюю рубаху егерский доломан. – Ну что ещё там приключилось? Опять, что ли, у нас Федька набедокурил? – Хужее, вашбродь, гораздо хужее, – раскрасневшийся сержант помог Лёшке натянуть сверху шинель.