Тарас лишь горько усмехнулся. — Мне кажется, Греции нет никакого дела до милой молодой девочки и ее диковатого возлюбленного. Эсхин, не сходя с места, взмахнул мечом. Молниеносный удар, за которым не уследил бы глаз, свист потревоженного воздуха, крик полный боли. Тарас схватился за левую руку, из обрубков пальцев хлестала кровь. — Говори! — приказал мечник. — Я не знаю! — сквозь боль прокричал старик. Удар! Отрубленное ухо покатилось по земле. Тарас взвизгнул, схватился за рану, тело старика беспомощно завалилось. — Говори! — Н-е-е-е-е-т! — горло старика изошлось в крике, наполненном болью и яростью. Еще трижды свистел меч, трижды на охотника обрушивались удары, кромсающие старое тело. Кровь залила весь двор. Тарас уже не кричал, только беспрестанно хрипел, жуткий сип заменил дыхание. У него не осталось больше слов, не осталось надежды. Только боль, непрекращающаяся, непрерывная боль. — Что ж, старик, ты победил, — Эсхин Смертоносный наклонился к охотнику, но тот уже ничего не осознавал, — Уважаю достойных соперников. Меч ударил в последний раз, пронзив сердце. Тарас упал на спину, боль наконец отступила, агонизирующему взору предстало звездное небо. «Я ничего не сказал! — подумал Тарас, умирая, — Если бы варвар знал, он бы гордился мной.» Глава № 6 — Знаешь, мой отец вовсе не злодей, — Пандоре надоело молчать, слова сами рвались наружу, — Эсхин — благородный и великий правитель. У нас на родине, в Сикионе, его почитают все — от мала до велика. Ну… и немного боятся, я думаю. Но по-другому ведь нельзя? Люди должны уважать главу, но и страшиться его гнева, разве нет? Крэг-хан пожал плечами, не прекращая грести. В племенах почитали грубую силу, потому вождем обычно становился первый воин. Варвар мало кого страшился, но воля Громкуст-хана до сих пор оставалась для него законом, ибо тот мог прикончить любого ослушника ударом пудового кулака. Что, кстати, не раз случалось, когда иной зарвавшийся решался претендовать на место лидера. — Эсхин — справедливый правитель, — девушка продолжила речь, — Я сама не раз наблюдала, как он решает сложные дела, судит людей за провинности, распоряжается городской казной, примиряет спорщиков. Никто не может упрекнуть отца во лжи и нечистоплотности, — Пандора заискивающе глянула на варвара, — Прошу, не думай о нем плохо. Северянин и не думал, он греб. Весла взлетали вверх и мерно опускались в воду, лодка быстро скользила по морской глади. Вдалеке виднелся скалистый берег, шум прибоя соперничал по громкости с криками носившихся чаек. Солнце припекало, жара донимала варвара, легкий бриз лишь чуть смягчал давление летнего зноя. — Отец стал главой Сикиона давно, — Пандора запнулась, — Я была маленькой и почти ничего не помню. Люди не любят вспоминать о тех делах, болтают всякое… Я спрашивала отца, но он отшучивается, а из подслушанных разговоров трудно добыть истину… Говорят, тогда за власть боролись три партии, в городе царил бедлам, жители враждовали, брат поднимал руку на брата, — девушка заломила руку, во взгляде появилась печаль, — Говорят… Когда Эсхин пришел в город, он вызвал на бой трех вождей и победил их. А после — казнил всех, кто не принял его власть. Пандора глянула на варвара, тот оставался бесстрастным. — Но ты не думай, пожалуйста, отец вовсе не хотел никого убивать! — с жаром добавила девушка, — Он сделал это, чтобы люди могли жить спокойно! С тех пор в Сикионе тихо, жители не враждуют, возделывают землю, растят детей. Никто не опасается за свою жизнь и добро. Разве это не справедливо? Крэг-хан хмыкнул. Он не понимал, почему девушка так переживает, зачем и от чего выгораживает отца. По мнению варвара, Эсхин поступил, как подобает настоящему вождю — взял власть силой, отправив врагов в преисподню. Как еще, если ни так, мужчина может заставить себе повиноваться? Северянин не мог взять в толк — о чем она сокрушается? Пандора истолковала молчание варвара по-своему. — Тебе надоела болтовня? — спросила она тихонько, — Могу замолчать. — Нет! — Крэг-хан огляделся, сделав вид, что заметил что-то важное, — Говори. Просто я… не знаю, что нужно отвечать. Он ненадолго оставил весла, спина хрустнула от мощного потягивания, забулькала вода, вытекая из фляги в разинутый рот. — Расскажи еще про Эсхина, — попросил Крэг-хан, снова берясь за греблю, — Он хороший воин? — О, да! — улыбнулась Пандора, — Не просто хороший, а лучший! На мечах отцу и вовсе нет равных! Она с опаской глянула на варвара, но тот греб спокойно, не отвлекаясь. — Не знаю, кто учил его драться… на моей памяти отец занимался только в одиночку. Если бы ты видел его тренировки! — девушка восторженно закатила глаза, — Движения больше напоминают танец, только невероятно быстрый и смертоносный; ноги порхают, будто парят над землей, не касаясь; руки летают в такт, создавая замысловатые узоры; а меч… Клинок растворяется в воздухе, за рывками не уследить глазом, удары и защита чередуются с такой скоростью, что сливаются в единый стальной кокон! Кажется, мгновение назад он был в другом конце площадки, а вот лезвие уже мелькает у твоих глаз! А спустя еще миг — бам! — разрубает деревянную куклу надвое! Пандора забылась, говорила об Эсхине почти с обожанием… «Почему же ты убегаешь от него, девочка?» — хотел спросить варвар, но, небывалое дело, застеснялся. — Знаешь, слава лучшего мечника не приходит сама собой, — Пандора улыбалась своим воспоминаниям, — В былые времена отца постоянно вызывали на поединки! То один, то другой — всем хотелось помериться силами с Эсхином. Вот только никто, ни один не смог продержаться больше минуты! Отец милосерден — не лишал смельчаков жизни, лишь оставлял шрам, зарубку на память. Своего рода знак, символ победы. Девушка нахмурилась. — Помню, один нахал осыпал отца оскорблениями. Ну… не только его, мне тоже досталось… — Пандора слегка покраснела, — Эсхин вырвал наглецу язык и отрубил обе ладони. Чтобы больше не сквернословил и не брал в руки оружия. Крэг-хан кивнул: достойный поступок! На Севере, правда, выскочку вряд ли бы пощадили, но… другая страна, другие нравы. — Уже давно никто не осмеливался кинуть вызов Эсхину, — с некоей гордостью закончила речь Пандора, — Его слава и дела говорят сами за себя! Девушка взглянула на варвара, ее взор потеплел. — Потому я сильно испугалась… за тебя… там, в таверне. Когда ты посмел противостоять отцу. Крэг-хан скривился, что на такой жаре означало улыбку. — Да я и знать не знал, что это за мужик… Пандора улыбнулась, грубая шутка скрасила неловкость, северянин уже не казался безучастным комком мышц. — Вообще-то он не всегда такой, — мечтательно произнесла она, — Я помню его чутким, нежным, любящим… Как-то раз Эсхин приказал построить для меня целый игрушечный дом, чтобы куклам было где жить. Ты не представляешь, как я была счастлива! Наверное, целую неделю никуда не отходила! Девушка улыбалась, глядя вдаль, Крэг-хан поймал себя на том, что любуется ее профилем. «Зачем же ты убежала?» — в очередной раз подумал он, но вслух ничего не сказал. Наступил вечер, темнота почти скрыла очертания берегов, когда Крэг-хан завел лодку в тихую, еле заметную со стороны моря бухту. Он устал, путь до Саламина оказался не близкий, да и не привыкли мышцы к подобной нагрузке. Но двигался бодро, пересиливая телесную немощь, ибо не пристало мужчине показывать слабость перед девушкой. Варвар привязал лодку, Пандора помогла перенести на берег немногочисленные пожитки. Крэг-хан натаскал сушняка, в укромной ложбине загорелся костерок. Раскрыв дорожную сумку, поужинали припасами, что приготовил Тарас, запивая их чистой водой. Когда дрова прогорели, превратившись в угли, Крэг-хан положил сверху три бревна. Постепенно сдаваясь жару, они занялись, такой костер будет тлеть всю ночь, щедро делясь теплом со своим создателем. Девушка грелась у огня, вытянув к нему ладошки. Когда земля рядом с костром прогрелась, Крэг-хан расстелил там плащ. Варвар улегся, повернувшись спиной к холоду, на его лице плясали всполохи пламени. Мужчина притянул к себе Пандору, она напряглась, воспротивившись. — Не бойся, — буркнул он, и девушка подчинилась. Крэг-хан бережно завернул девичий стан в плащ, могучая рука обняла девушку, тело мужчины щедро делилось теплом, оберегая от ночной стужи. Пандора лежала, как на иголках, но постепенно все страхи испарились. Варвар не двигался, его дыхание было размеренным, девушка даже чувствовала ритмичное биение мужского сердца. Она согрелась, на разум снизошло спокойствие, девушка сама не заметила, как погрузилась в сон. Досифей брел по зарослям к своему убежищу на берегу моря. Он был зол, голова раскалывалась после вчерашней пьянки, настроение преотвратительнейшее. Вечером собирались всегдашней компанией, вино лилось рекой, праздник выдался развеселый, хотя особого повода и не было. Обрывки воспоминаний заставляли морщиться, похоже, в очередной раз оправдалось обидное прозвище — Досифей-дуралей. А все потому, что творил по-пьяни какую-то несусветную дичь. Стыд, вкупе с головной болью и мерзким жжением в желудке создавали тошнотворный коктейль. Хотелось выплеснуть на кого-нибудь накопившуюся злость, а заодно и содержимое кишечника. Досифей сплюнул горькую желчь, кляня проклятый остров. А ведь когда-то идея перебраться на Саламин казалась замечательной! Несколько десятков семей обосновались на южном побережье, отстроив небольшую деревушку. Жили дружно, ладно, даже в достатке. Когда все переменилось? Наверное, Боги отвернулись от общины, чем-то островитяне их прогневали. Земля перестала давать урожай, рыба не шла в сети, зверье в лесу исчезло. Зато стало больше пьянок, лени, нищеты. Молодая веселая жена превратилась в вечно недовольную толстуху. Вела себя безобразно, вчера и вовсе заигрывала со всеми подряд. Досифей не удивился бы, обнаружив ее в постели того же Проциуса. Ох уж этот Проциус со своей идеей насчет «отряда самозащиты». Конечно, все понимали, что никакой защитой там и не пахнет, занимались банальным разбоем, нападая на одиноких путников. Зато так проще успокоить совесть, да и вообще — как будто бы всегда при деле. Банда. Досифей поморщился. Какая еще банда, так — сборище неудачников! Нормальное оружие только у него да у трусливого Кутулоса. Остальные обходились ножами и дубинками. А уж умение сражаться… Бывшие крестьяне скорее могли напугать грозным видом, чем впечатлить навыками. Ну и пырнуть по-простому — в живот, в бок, со спины. Досифей отыскал нужное место, зарубки на дереве помогли забраться наверх. Еще в начале лета он соорудил в ветвях могучего дуба что-то вроде шалаша или гнезда. Здесь можно отлежаться, затаиться, в корзине имелись кое-какие припасы, а главное — никто не знает про убежище, заметить или отыскать его без подсказок нереально. В тоже время, тут отличный наблюдательный пункт: хорошо видно море, бухту, значительную часть побережья и острова. Мужчина залез в убежище, тело обессилено растянулось на досках. Он намеревался пролежать как минимум до вечера, пока боль в голове поутихнет, а желудок перестанет бунтовать. Закрывающиеся глаза глянули на морские просторы, взгляд скользнул по песчаному пляжу… И Досифей обомлел, чуть не вскрикнув от неожиданности. Лодка! Так и есть, возле входа в бухту, у берега, привязанное суденышко. Усталость забылась, глаза забегали в поисках приплывших людей. Вот и костер! В ложбинке, в удобном местечке, все по уму. А рядом — он аж подскочил от удивления — девушка невероятной красоты! Молоденькая, стройная, сочная! Досифей облизнул губы, залюбовавшись. Его жене, даже в лучшие годы, далеко до этой красотки! «Спокойно, Досифей, спокойно, — убеждал себя наблюдатель, — Ты ведь отнюдь не дуралей, что бы ни твердили злые языки! Не может она оказаться в такой глуши одна!» Он терпеливо ждал и не зря. Вскоре из зарослей вышел высокий широкоплечий мужчина, девушка встретила его улыбкой, они заговорили, на огне закипел котелок, из сумок появилась немудреная снедь.