Вошли два молодых стражника, их руки были полны книг. Все с тем же выражением лица Эсэнь взял книгу у ближайшего стражника и бросил ее в огонь. Стражники начали бросать туда книги одну за другой. Священные языки пламени очага взлетели ввысь, вздымая пепел, и юрта наполнилась запахом горящей бумаги. Оюан увидел, как кровь отхлынула от лица господина Ван. Это была такая сильная реакция, что Оюану она напомнила потрясенное лицо первого человека, которого он убил. Господин Ван произнес жутким тоном: – Я вижу, что ты унаследовал также и жестокость нашего отца. Неожиданно возникла какая-то суета снаружи, и в юрту вбежал конюх. Он поклонился и тревожно произнес: – Князь! Прошу вас пойти со мной! Ваш любимый конь… он… Господин Ван с побелевшими губами нехорошо рассмеялся: – Ваш конь! Какая жалость… – Если это ты посмел?! – Эсэнь, уже хватая свой плащ, с подозрением взглянул на господина Ван. – Что, брат? Тоже проявить жестокость? Будь уверен, если бы я хотел причинить тебе боль, ты бы это понял. С лицом, искаженным яростью, Эсэнь повернулся и выбежал из юрты. За ним последовали стражники. Оюан и господин Ван остались наедине с книгами, тихо сгорающими в очаге, вдалеке ржал конь. Оюан смотрел на отблески огня, на склоненное лицо господина Вана. На нем было странное, болезненное удовлетворение, словно Эсэнь подтвердил нечто такое, чего желал господин Ван, но, подтвердив это, он убил в нем нечто другое, какой-то остаток надежды. – Убирайся, – прошипел господин Ван. Оюан оставил его смотреть на сгорающие книги. Это было жалкое зрелище, но чувство вины Оюана не имело отношения к господину Вану. Это предательство Оюана превратило чистого душой Эсэня в человека, способного на жестокость и подозрительность. Столько лет Оюан наблюдал за простой способностью Эсэня радоваться жизни с завистью и восхищением, с упреком и нежностью, а теперь она исчезла. * * * В это мрачное утро все понимали, что они, вероятно, простоят тут весь остаток дня из-за плохого настроения Великого князя Хэнани. Умер его конь – от заворота кишок, и Эсэнь на много часов погрузился в ярость и горе. Несмотря на его подозрения насчет господина Ван, болезнь коня уже подтвердило вскрытие: просто такие вещи иногда случаются. – С чего бы ему так убиваться из-за какого-то коня? – сказал Шао, подбрасывая пальцами черный камешек для игры в вейци[38]. Они сидели в юрте Оюана. Снаружи лил дождь, что соответствовало общему настроению. – Его подарил ему отец, – ответил Оюан, ставя на место свой белый камень. Он терпеть не мог говорить об Эсэне с Шао, будто Эсэнь был всего лишь врагом. Однако все равно заставлял себя это делать. Он представлял себе свои отношения с Эсэнем в виде тонкой полосы металла, которую Оюан намеренно сгибает и разгибает. Каждый раз, когда он ее сгибал, ему было больно. Может быть, боль прекратится, когда эта полоса наконец сломается, но Оюан не мог заставить себя в это поверить. Шао спросил: – Где остальные? Они опаздывают. Словно в ответ на его вопрос, клапан юрты поднялся, впустив волну дождя, и командир Чу вошел, пригнувшись, в юрту. Без всякого предисловия он сказал: – Генерал Чжао Мань пропал. Оюан быстро поднял глаза: – Подробности! – Никто из его отряда не видел его с прошлой ночи. По-видимому, он не ночевал в своей юрте. – Дезертировал? – спросил Шао. – Возможно. – Чу подскочил, когда клапан снова поднялся и впустил командиров других отрядов. Они вошли и опустились на колени вокруг заброшенной партии в вейци, которую выигрывал Шао. Командир Янь сказал: – Генерал! Возможно ли, что он все выболтал? – Кому и зачем? – резко ответил Шао. – Маловероятно. – Все равно нам нужно рассмотреть наихудший сценарий. – Ясно, что наихудший сценарий не произошел, если мы сидим здесь и рассуждаем об этом, – ответил Оюан. Он говорил быстро, убеждая себя не меньше, чем других. – Разве смысл в том, что он переметнулся, не в получении награды? Зачем ему дезертировать с пустыми руками, не имея ничего, кроме того, что на нем надето? Нет. Завтра мы где-нибудь обнаружим, что он упал с коня, вот и все. – Мы продолжаем, – сказал Шао. Командиры Чу и Гэн кивнули, но Янь и Бай переглянулись. Через секунду Янь сказал: – При всем уважении, генерал, я не уверен. Возможно, вы правы, но неопределенность меня беспокоит. Все больше и больше возникает такого, чего мы не знаем об этой ситуации. Как мы можем продолжать с уверенностью? Командир Бай произнес своим скрипучим голосом: – Я согласен с Янем. Нам следует подождать. – Нет, уже слишком поздно, – возразил Оюан, заметив взгляды, которыми обменялись остальные после его слов. С такой настороженностью люди относятся к человеку, настолько увлеченному своей идеей, что он действует вопреки здравому смыслу. – Если есть те, кто не совсем уверен в успехе предприятия, можете выйти из него. В случае неудачи ваши имена не назовут. Я прошу у вас только молчания. Янь и Бай снова посмотрели на остальных, а затем Янь сказал: – Я не вижу для нас выгоды в том, чтобы говорить об этом. – Значит, тогда наши пути расходятся, – ответил Оюан, снова поворачиваясь к игре. – Желаю вам здоровья и успеха, генерал, – сказал Янь, поднимаясь и кланяясь. – Надеюсь, ради вашего блага, что я ошибаюсь. Оюан положил следующий камень, почти не видя его, и заметил, как Шао недовольно поджал губы. Он подумал, что Шао собирается спорить с ним, но через секунду тот положил свой камень, ничего не сказав. Оюан, глядя вниз на доску, чувствовал, что начинает задыхаться. Черные камни Шао окружали белые, продвигаясь внутрь по спирали, не оставляя возможности для спасения. Оюан в бешенстве смотрел на тела Яня и Бая. Их обнаружили в то утро в юрте Яня, лежащими в лужах рвоты. Несмотря на гнев, он старался, чтобы на его лице ничего не отразилось. Боковым зрением он видел Шао, держащегося в тени. – В чем причина смерти? – спросил Эсэнь требовательно: он тоже был в ярости. Смерть людей в бою никогда его сильно не задевала, но смерть в собственном лагере, да еще после ночи, которую он провел, наблюдая за агонией любимого коня, вывела его из себя. Он устремил тяжелый взгляд на господина Вана, которого притянуло сюда, как парящего в небе кречета притягивает вид добычи. Притворяясь невозмутимым, Оюан ответил: – Мы в последнее время потеряли нескольких воинов: они умерли от заразного заболевания, вызванного некачественной пищей. Мы решили, что источник найден, но, возможно, еще остались какие-то зараженные продукты. Тот факт, что Янь и Бай умерли вместе после еды и питья, предполагает общую причину. Эсэнь нетерпеливо тряхнул головой: – Смерть наступила так быстро после исчезновения командира Чжао? Это не может быть совпадением. Зовите лекаря! Пришел лекарь и опустился на колени возле тел. Он недавно заменил на этой должности более старого лекаря, и Оюан знал его только в лицо. У него упало сердце, когда он увидел, как методично осматривает умерших этот человек: это указывало на наличие у него некоторого опыта. Шао, не будучи глупцом, использовал бы необычный яд, зная, что только придворные лекари специализируются на таких веществах. Но сам Оюан не стал бы так рисковать. Он мрачно подумал: «Всего лишь променяли неуверенность в молчании Яня и Бая на неуверенность в том, не заговорят ли вместо них их трупы». Когда лекарь встал после осмотра, Оюана обдало холодом при виде господина Вана, который смотрел на него, иронично поджав свои тонкие губы, как человек, получающий подтверждение чему-то уже известному, но нежелательному. – Уважаемый Великий князь, – лекарь поклонился Эсэню. – На основании моего осмотра я считаю, что это естественная смерть. Эсэнь нахмурился. Прикрытый своей невозмутимой маской, Оюан испытал удивление и облегчение. Шао, стоящий рядом, выдохнул. Но не от облегчения. Нет, подумал Оюан. Это было удовлетворение от того, что рискованная авантюра получила законное оправдание. Шао вообще никогда ни в чем не сомневался. Лекарь продолжал: – Я не смог найти следов преступления, насилия или отравления. Возможно, все было так, как предположил генерал. Симптомы соответствуют быстро текущему заболеванию того типа, который обычно вызывает испорченная пища. – Ты уверен? – На первый взгляд есть схожесть с отравлением, так как испорченная пища сама по себе является ядом. Но после обследования ситуация стала ясной. – Лекарь встал: – Уважаемый Князь, пожалуйста, примите мое мнение, как мнение знающего лекаря. Лицо Эсэня осталось мрачным, но через секунду он сказал: – Хорошо. Организуйте погребение. Это не должно помешать нашим обычным приготовлениям. Завтра мы пройдем обычное расстояние. Готовьтесь! – Он быстро ушел. Господин Ван незаметно приблизился к Оюану Довольная кошачья физиономия раскраснелась, и, несмотря на безупречно чистые волосы и одежду, он выглядел растерзанным, будто не сомкнул глаз после того, как Эсэнь так плохо обошелся с ним два дня назад. – Как легкомысленно. Потерять стольких командиров прямо накануне решающей битвы? Я бы побеспокоился о боевом духе. Оюан язвительно ответил: – Приберегите свое беспокойство для собственного боевого духа, мой господин. Вам не дают спать потертости от езды в седле? Господин Ван бросил на него язвительный взгляд: – Я бы сказал, что меня преследуют мои грехи, но вспомнил, сколько у вас грехов, и это не мешает вам спать, не так ли? – Затем, к ужасу Оюана, взгляд господина Ван скользнул мимо него, и его тонкие губы плотно сжались с недоверием и горечью. Оюана обдало холодом, настолько знаком ему был этот взгляд. За его спиной стояло то, что могут видеть животные, чье присутствие заставляет колебаться огонь свечей. А теперь каким-то образом господин Ван обрел способность это видеть. Кожа Оюана съежилась от ужаса. Он знал, что не мог просто не заметить этой особенности господина Ван за все те годы, в течение которых они знали друг друга. Это было нечто новое. Что-то в нем изменилось с той ночи в юрте Эсэня, и он понятия не имел, что это означает. Должно быть, он как-то среагировал, потому что господин Ван плотнее сжал губы: – Жаль, генерал, что хороших командиров так мало на земле. Это были три ваших лучших командира, не так ли? А времени осталось так мало, и, я думаю, вам будет трудно воспитать ту степень доверия, которая вам понадобится в этой решающей схватке. – Полагаю, у меня достаточно людей, которым я доверяю, – коротко ответил Оюан. Холодный пот тек под его доспехами и колол кожу. – Неужели? Надеюсь на это ради вашего блага, генерал. Многое зависит от Бяньляна. Поскольку я все равно не сплю, возможно, мне следует уделить несколько из ночных часов молитве о хорошем исходе.