Очкастого привезли в тот дом Рихарда, находящийся в окраинном поселке Города. Из него, кстати говоря, до центра Города было рукой подать. Когда машину загнали во двор, пленника буквально на руках внесли в дом и так толканули в спину, что он мордой пробороздил по полу. – Поднимите его и на стул посадите. Нельзя же так сразу! А может, он послушный мальчик и дяде Рихарду все расскажет без утайки. Это если вдруг он дуру гнать начнет, тогда можно и… Ну например, сначала почки отстегнуть. – Что вы, Егор Иванович, от меня… – Так меня называют только друзья, а предатели зовут Рихард, а иногда Гитлер. Ты знаешь, почему меня Гитлером прозвали? – Знаю. Вы много… убивали и мучили! – Вот так все и говорят. А хочешь, я тебе расскажу, как эта кликуха ко мне прилипла? И что на самом деле она означает? Хочешь? Это совсем не страшно. И совсем не то, что думаешь ты, – и, не дожидаясь кивка Очкастого, начал рассказ: – Я родился за два года до войны и когда был маленький, почему-то Гитлера звал не Адольф, а Рихард. Почему? А никто объяснить не может, и я, естественно, не помню. Только мама рассказывала, как я в возрасте три-четыре года ходил по хате и твердил: Рихард-Гитлер, Гитлер-Рихард и так без конца. Со временем эти два имени так ко мне прилипли, что превратились в погоняло вора в законе. Все слышат – Гитлер, Гитлер и думают, что это погоняло дано за крайнюю жестокость мою. Ну а я эти слухи поддерживаю, ибо выгодно. – А зачем вы это мне рассказали? – А чтобы ты понял – надо по-честному. Ты все как на духу мне выкладываешь, а я тебя на все четыре стороны отпускаю. – И мне надо верить вам? – А какой у тебя выход? Откажешься рассказать мне – спрашивать начнут помощники, и ты им расскажешь, можешь не сомневаться. Вот только твой товарный вид не даст потом возможности тебя… ну дальше все понятно? И чтобы до конца добить Очкастого, сказал: – Вас мальчишка описал: и тебя и Гоги. А самое главное, вы дурака сваляли с этой визиткой – ну, где буквы ВЯС. Ну откуда же вам было знать, что деревенский ворюга Калёный сидел в одной камере со Смолиным. Поэтому, когда он ушел в бега, то навестил старого дружка и выяснил, что Смолин никакое ожерелье в деревне Калёного не покупал, свою визитку никому из людей Рихарда не давал. После этих слов в комнате повисло молчание, которое прервал пленник: – А правда, что мальчишка убил бабушку? Рихард усмехнулся и ответил: – Ну, раз самый гуманный в мире советский суд влепил ему 8… или 9 – черт, не помню точно, – то наверное да, убил. – И без паузы, мягко так сказал: – Жду ровно пять минут. Потом ухожу, и сюда заходят настоящие гитлеры, хоть и маленькие. Все, время пошло. – Погодите, а что с Гоги станет? – Не знаю, не решил еще. Вот честно – не решил. Ну… И Очкастый рассказал, как они ждали, ждали, пока этот урод деревенский привезет ожерелье. Потом Гоги предложил вариант – поехать и самим, втихаря от Рихарда, забрать ожерелье. – Визитка была ошибкой, она случайно в кармане у меня была, – пояснил Очкарик, – с антиком-то мы общались. А вот Гоги допустил оплошность. Когда я с ожерельем подходил к машине, он, старый дурак, вылез из машины – видите ли, зуб у него заболел и он к морде снег прикладывал. Вот пацан его и засек. Мы, – говорил Очкастый, – с Гоги всю дорогу потом ругались, но он успокоил меня, сказав, что люди приедут и пацана… устранят. Но, к несчастью, то есть к счастью, – поправился он, – мальчишку посадили, вот он и остался живой, а мы погорели… – Ладно, чадушко, спой теперь про ожерелье. Где оно? – Как где? У Гоги! – Но ты знаешь, где он его прячет, где оно? – Да, знаю. Оно в банке, в личном сейфе Гоги. Глава 9 Гоги был не в себе! Мало того что за двое суток Кужебар, эта дыра районного масштаба, надоел хуже горькой редьки, а тут еще и приключения – на выезде из Кужебара их неожиданно остановил патруль ГАИ. Сначала проверили документы на машину, потом документы водителя, пассажиров и: «…Всем выйти, ноги шире… все что в карманах…» и при этом из стоявшего невдалеке «уазика» выскочили четверо нехилых лбов. Гоги и троих его спутников «повязали» под предлогом того, что машина в угоне. Как Гоги ни «выступал», ничего не вышло, да еще и получил кулаком в область печени. Отпустили их только утром, часов в одиннадцать. Доехали до Города в этот раз без происшествий и возле дома Рихарда увидели несколько незнакомых машин, но никого постороннего ни в ограде, ни в доме Гоги не увидал. В кабинет Рихарда он вошел как всегда без стука, но за столом вместо хозяина он увидел молодого парня, совсем незнакомого. Он сидел молча, но в глазах его Гоги увидел явную насмешку. – Эй!.. Ти што здэс дэлаишь, – с удивлением и усилившимся от этого акцентом спросил он, так и оставшись у двери. – Эй, ти што нэ слишишь: гиде Рихард? – повторил он, уже с беспокойством. – А нету его, – с усмешкой сказал этот наглец, и тут же Гоги почувствовал, что его затылка коснулось Нечто твердое. Впрочем, наученный богатым опытом, он сразу замер, поняв, что это ствол пистолета… * * * На этом, собственно, закончилось участие частного сыщика Шалунова в установлении того, кто же «купил» «Ожерелье Царицы» и у кого оно находилось. Петр Петрович с помощью своих бывших сотрудников освободил Калёного – Антона Сергеевича Кальнова – от подозрений уголовников, и тот мог спокойно возвратиться в свою деревню, не опасаясь мести бывших подельников. А от дальнейшего расследования Шалунов отошел по просьбе – по настоятельной просьбе! – действующих сотрудников милиции. Капитан Володя так и сказал: – Петрович, дальнейшее расследование дела мы официально забираем себе, а вас я попрошу больше не касаться его. Хорошо? Петр Петрович удивился, а, что там, мол, еще расследовать и что искать? Может, жалобу написал бывший владелец ожерелья, а ныне осужденный 19-летний парень? На что капитан сказал: – Петрович, даю слово, когда все закончится, я сам обо всем вам расскажу: тебе и Калёному. – И добавил, что дело завершится за неделю, а пока – все свободны! На шестой день Начальник Розыска позвонил Шалунову и пригласил его с Калёным к себе: – Пропуска заказаны, жду через час. В кабинете капитан налил им чаю и, заметив, что Калёный весьма сконфужен и явно чувствует себя не в своей тарелке, спросил: – Что, Антон, непривычно? – Да, товарищ капитан, угадали. Сколько раз я в таких кабинетах сидел в наручниках, и мне шили дело, а сейчас… – Ага, – улыбнулся капитан, – это я по просьбе Петровича вас именно сюда пригласил. Вы ведь в этом деле принимали участие на стороне милиции и сейчас находитесь в ее стенах как наш помощник, а побывав в таком амплуа, вам никак невозможно вернуться сюда снова… в наручниках. Так? – улыбаясь, спросил капитан. – Психологи долбаные, – отвернувшись к стене, сказал Калёный. – Ну, а теперь за дело, – и капитан, достав папку, начал рассказ: – Вся история с ожерельем началась в 1937 году, – да-да – именно в этом самом, знаменитом. Тогда из Гохрана пропало ожерелье, именуемое как «Ожерелье Царицы». По другим источникам – как «Колье Императрицы»… – Постойте. Постойте, – воскликнул Калёный, – как в 37-м? Его же привез после Гражданской войны дед мальчишки… привез из Екатеринбурга… там, где царя с семьей расстреляли? При чем здесь 37-й год? – Антон Сергееич, не перебивайте и все узнаете, хорошо? – сказал с улыбкой капитан и продолжил: – В те времена в Гохране СССР был полный бардак – массу драгоценностей вывозили за границу для приобретения на деньги, вырученные за продажу драгоценностей, современной сельхозтехники, но какую-то часть предприимчивые и не лишенные «родимых пятен капитализма» сотрудники Гохрана и чекисты присваивали себе. Незаметно, что-то небольшое, не бросающееся в глаза. Учет-то там был налажен из рук вон плохо. Так вот, «Колье Императрицы» – одно из редчайших, сохранившихся ювелирных изделий великого мастера Карла Болена, и поэтому скандал тогда разразился громкий. Началось следствие, и под подозрение попало 3–4 человека, имеющие прямой доступ в любые хранилища и легко – при желании – могущие его украсть. Во втором списке – порядка еще 10 человек – значились люди, имеющие периодический доступ к хранилищам, ну и последний список лиц из почти 30 человек был составлен для очистки совести, ибо они практически не имели доступа к драгоценностям. Они даже в большинство залов и запасников не могли пройти. Вот среди этих тридцати и был дед мальчика – Ян Карлович Вайзен – русифицированный вариант – Васин. В результате расследования ожерелье так и не было найдено. Двое из главных подозреваемых были расстреляны, двоим дали большие срока. Из второго круга – 10 человек – половину посадили на 3–5 лет, остальных выгнали. А вот из тех тридцати – кого-то выгнали, а кого-то отправили служить в отдаленные районы Сибири. Так в 1939 году дед мальчика Саши приехал туда, где они и умерли. Дед в 1977, бабушка – ну вы знаете когда. До смерти Сталина он был участковым милиционером и по сохранившимся сведениям – хорошим участковым. Теперь перенесемся в 1988 год, когда Рихард решил заняться антиквариатом и по рекомендации Гоги из столицы пригласил… ну пусть он так и остается – Очкарика. Этот Очкастый был неплохим теоретиком. И тут случилось совпадение. Когда Антон пришел и сдал Рихарду сведения о колье, хранящемся у мальца в глухой деревеньке, то Очкастый поехал в Москву – там у него была куча знакомств, – и первое, что он увидел – было «Колье Императрицы»! Понятно, что копия. Но копия, сделанная очень качественно. И тогда, глядя на это украшение, у него возникла мысль, как стать богатым. Очкарик приобретает эту копию – кстати, она сама стоит очень немалых денег, и с ней приехал в Сибирь. Это ожерелье, естественно, он привез с собой. Его он надежно спрятал и никому его не показал. После этого он стал дяде Гоги исподволь внушать мысль, что не мешало бы самим купить ожерелье в деревне, что глупо разбрасываться такими деньгами. Делал он это ненавязчиво, и в конце концов Гоги решил – едем вдвоем, покупаем и все сваливаем на Калёного. Так и сделали. Очкарик зашел, договорился и купил настоящее ожерелье, заплатив за него 25 тысяч долларов. А вот дяде вынес и в машине отдал копию. Настоящее же он себе оставил. Вот такая комбинация. В итоге начавшихся разборок, толчок которым дали вы, Очкастый сдал Рихарду Гоги, потом Гоги Рихарду – ожерелье. Его, кстати, по нотариально заверенной доверенности из банка забирал уже Рихард. – А вы-то как об этом узнали? – спросил Петрович. – Ну, о том, что с 1937 года в розыске? – Да все очень просто. Когда началась возня с этими драгоценностями, мы сделали запрос – на всякий случай – в Центральный архив МВД, и нам ответили, что упомянутое ожерелье в розыске более полувека. А также выслали нам информацию. А еще – помните дедульку из Москвы, которого привез с собой Очкастый? – и, увидев утвердительные кивки слушателей, продолжил: – Мы побеседовали с этим дедушкой – он оказался профессором. И он-то упомянул о том, что Очкастый в свое время покупал копию ожерелья. Все стало ясно, и мы плотно сели на хвост предприимчивому Очкарику. Вчера он с вещами хотел улететь в Москву, но мы его задержали. В присутствии понятых осмотрели вещи и изъяли у него настоящее ожерелье. – Так он и Рихарда кинул, и дядю? – с удивлением воскликнул Калёный. – Ну делец! Недолго ему жить осталось… Эпилог С того 1990 года прошло восемь лет. Калёный отошел от «уголовщины» и заделался фермером. На паях с другими сельчанами выкупили у распавшегося Совхоза технику и стали работать на земле, но, как и большинство фермеров, довольно быстро прогорели. С год назад Калёный уехал в Город, и вестей о том, где он и что с ним, нет никаких. Два парня, что играли в карты с Калёным, кончили плохо. Работать они с ним не захотели, да и не умели, и через год Ивана посадили за разбой, причем срок дали приличный, а его друг Васька – пьяный замерз той же осенью. Его долго искали, но тело насквозь промерзшего мальчишки обнаружили только весной, на окраине деревни. Там он всю зиму он и пролежал. Рихард в криминальных кругах Города к середине 90-х стал первым, главным авторитетом, но однажды утром был обнаружен в своей кровати с пулей в голове. Пистолет, из которого был сделан выстрел, лежал рядом. Все это посчитали самоубийством… Гоги исчез из Города навсегда, и о его судьбе ничего не известно, так же как и о судьбе Очкарика. По слухам, они оба уехали в независимую Грузию, но это всего лишь слухи. Судмедэксперт Огурцов, что тогда вскрывал труп бабушки, задушенной внуком, почти не изменился – был таким же упитанным и розовощеким крепышом. Казалось, время над ним не властно. Но все эти годы нет-нет, он возвращался мыслями к тому случаю с перышком в трахее и при этом испытывал некоторое неудобство, ибо сомнения – а не ошибся ли он тогда? – периодически его посещали. И то, что комиссионная экспертиза подтвердила его выводы, как-то мало Эксперта успокаивало. Сомнения, что его посещали: «…ошибка, какой я дурак, парня напрасно посадили…», делали временами его жизнь невыносимой. И вот в тот день начала лета 1997 года он снова вспомнил того парня, думая, где он, освободился? Сидит? Жив ли вообще? Ну, а поскольку работы было в тот день совсем немного, то Огурцов позволил себе чуточку «принять на грудь». И вот тогда-то в дверь и постучали. Вошедшего парня он узнал сразу – это и был тот самый внук, который задушил бабушку и которого он только что вспоминал. Они несколько минут молча смотрели друг на друга. Нет, Эксперт его не опасался, не боялся, просто он был – он только потом это понял – рад тому, что сейчас все разрешиться, что кончатся его сомнения… – Ну что, Доктор, узнал? – Узнал, проходи, садись. – Нет, спасибо. Я свое отсидел. Лучше присяду.