Оба замирают и смотрят так, будто я сошла с ума. - Очень... - добавляю, подтерев нос рукавом водолазки. - Слышишь, что… - откашливается мама. - Почудится же… я ж еще даже не понюхал... - подхватывает папа. После всего увиденного на той парковке... я как никогда понимаю, что семья, она должна быть такой. Чтобы все трудности - рука к руке, нога к ноге, шаг за шагом. Чтобы тебя любили таким, какой ты есть. Чтобы не насаживали никаких стереотипов, но объяснили, что значит быть "порядочным" человеком. Порядочный человек не ударит отца. Даже если... отец ГОВНО! Он не сопротивлялся и я... просто им горжусь... Макс, он такой… Как его можно не любить?! Я его люблю, и мои родители, знаю точно, тоже полюбили бы! Потребность показать ему это своими поцелуями убивает меня. Я хочу быть там, где он. Хочу сделать ему минет, обед и родить троих детей. Я ни одному мужику не хотела рожать детей. Думала, такого не родилось. Неужели, он этого не чувствует? А вдруг… он ничего ко мне не чувствует? Да черт его знает! Разве в нём можно хоть что-нибудь понять?! Самый сложный и закрытый человек на свете. Теперь… понятно, почему… Мысли о том, что его могли бить в детстве, колотят меня. Боже… лучше об этом не думать, опять зареву. Почему я должна строить эти догадки? Неужели сложно объяснить? Видимо, сложнее, чем мне кажется. Раз от него ни слуху, ни духу. Опрокидываю в себя рюмку обжигающей жидкости и начинаю кашлять. - Господи, сколько тут? - сиплю я, стуча по своей груди - Пятьдесят. С тебя хватит. - Гладит по голове отец. Быстро зажевываю горохом, тряся головой. В дверь звонят, и мама, закинув кухонное полотенце на плечо, идет открывать. - Это тетя Маруся, наверное, - с набитым ртом мямлю ей вслед. Щелкает замок, а потом настороженное: - Вам кого? Тарасовы на третьем... Слышу тихий голос, от которого у меня подскакивает давление. Шуршание верхней одежды… - Кто там, Светлана? - строго спрашивает папа, поднимаясь со стула. Мама появляется в дверном проёме и растерянно смотрит на меня. За ее плечами вырастает знакомая фигура, которая задевает башкой дверной косяк. Темная толстовка, русые волосы и помятое лицо. Зелёные глаза впиваются в мои. Исподлобья. Серьезные и строгие, будто их подменили. Сердце на миг останавливается и проваливается в живот, а потом в пятки. - Убью… - шепчу я, вскакивая со стула. Глава 32 Влетаю в него так, что он покачнулся. Обвиваю руками его шею, глажу её, бормоча: - Ты… ты… Ударяю кулаком по его груди, прижавшись носом к горячей коже. Макс перехватывает мою руку и сжимает второй мою талию, притискивая к себе так, что чувствую его всего: его грудь своей грудью, его живот своим животом, его бедра своими бёдрами. Трепыхаюсь ещё секунду, а потом сдуваюсь. Безвольно повисаю на нём, признавая себе в том, что я самая настоящая тряпка. Но от облегчения голова идёт кругом, плюс ко всему, я с утра не очень хорошо соображаю. Клюквенка завершила натюрморт - ноги стали ватными. Какой же он засранец! Всхлипнув, утыкаясь носом в его толстовку и просто дышу. Он тихо дышит мне в висок, опустив голову и прижавшись к нему щекой. Закрываю глаза. Родной запах заполняет ноздри. Трусь щекой о его грудь и чувствую, как каменеют его мышцы. Большим пальцем он гладит мою ладонь, которую припечатал к груди своей рукой. Если бы он не пришел… Я бы нашла его и… не знаю... Родители притихли и, кажется, не дышат. Дышим только мы. Я и Макс. Дышим и не двигаемся. Слушаю его сердце своим. Оно бьется ровно и размеренно, в отличии от моего, отбивающего чечетку. Как же я скучала... будто мы целый год не виделись. Продолжаю цепляться за него, будто он может исчезнуть. - Добрый день, - хрипловато говорит Макс над моей головой. - Добрый, - мрачновато тянет папа у меня за спиной. - А вы, собственно, кто? Не открывая глаз, бормочу укоризненно: - Пап... - Что? - изумляется тот. - Могу я знать, к кому ты, как пиявка прилипла? - Максим, - учтиво представляется Немцев. - Вы что, с зоны откинулись, молодой человек? - спрашивает отец. - Папа! - Вскидываю голову и смотрю через плечо, возмущенно поджав губы. - На зоне такие не делают, - спокойно поясняет Макс, имея ввиду свои тату. - Это “неотрадишнел”, сложная методика. Отец фыркает, я улыбаюсь. Поднимаю подбородок и заглядываю ему в лицо. Он смотрит на меня сверху вниз и незаметно подмигивает. У него под глазом синяк, челюсть распухла, и губы немного. Горло сдавливает спазм. Сглатываю его, чувствуя щемящую нежность и бешеную любовь к этому Немцеву. И адскую ненависть к тому, другому. Ублюдок. Те десять минут моей жизни снова проносятся перед глазами, как кадры какого-то триллера. Теперь я знаю, что у Макса не только матери нет, а ещё и… отца. - Присоединяйтесь, Максим. - Очень неубедительно изображает позитив мама. - У нас ужин… Скорее уж попойка. - Я ненадолго, - говорит он, посмотрев на неё поверх моей головы. Переведя на меня глаза, спрашивает. - Поговорим? Меня охватывает такое волнение, что сердце делает скачок. Молча киваю, выбираясь из его рук. Меня тянет обратно, но я сильная. Цепляю его пальцы своими, выходя в коридор нашей крошечной трёшки. Бросив взгляд на притихших родителей, веду гостя в свою «детскую» комнату. Теперь это склад всякого столетнего барахла, но моя полутороспальная кровать все еще на месте. На покрывале ровным строем сидят синие плюшевые медведи. Стыдливо задвигаю их в угол и заправляю волосы за уши, оборачиваясь. Макс останавливается в центре комнаты и поворачивает голову, осматривая ее по часовой стрелке. На нём джинсы и толстовка, отросшие волосы аккуратно откинуты со лба и зачёсаны назад. Заметив на стене постер Джареда Лета, Макс беззвучно хмыкает.