Могила бабы Раи сильно заросла. Юля пришла с перчатками, тяпкой и граблями, вырвала сорняки, посадила цветы, разложила цветы, купленные у дороги, убрала старые листья, вся взмокла. Села на скамеечку и посмотрела в голубое небо. «Видишь, бабуль, как все складывается? И так… И сяк…» Потом она собралась, оставила Инне обещанные деньги и поехала в тюрьму. В Барнауле сняла номер в гостинице, вещи не распаковывала, только душ приняла и поела в ресторане. Юля не знала, к чему готовиться, чего ждать от встречи с Мишкой. Она понимала, что совесть он ей не облегчит, успокоить – не успокоит, она его тоже успокоить не сможет и вряд ли сможет подбодрить, но для заключенного любой дружеский визит важен, даже если от него нет никакой пользы. Юля представляла себе, что Мишка изменился, выглядит, возможно, иначе, но когда он вышел к ней, опираясь на палку и еле переставляя ноги, у нее губы задрожали. Ноги казались огромными – гораздо толще, чем любая здоровая нога. Руки тоже распухли. Каждый палец на руке распух и покраснел, Мишка ими еле шевелил. При этом лицо у него было осунувшееся и бледное, с красными кругами по линии верхних и нижних век. Он выглядел совершенно истерзанным. – Привет, – тихо сказала Юля, пытаясь хотя бы первые секунды удерживаться от вопросов. – Привет, – улыбнулся Мишка, и у Юли закололо сердце. – Ты говорил, что все нормально. – А все так и есть, – усмехнулся Мишка. – Да? А как понимать твой вид? Что это за хрень? – У Юли скривилось лицо – так хотелось заплакать. – Не смей тут нюнить! – Ладно. – Юля выдохнула, поджала губы. – Так что это такое? Говори! – Пришла в тюрьму и хочет говорить о плохом! Поговорим о чем-нибудь приятном! – прикалывался Мишка. – Ты что, идиот? Хватит! – Ладно, слушай, у меня это давно началось, ясно? Я все откладывал поход к врачу. Да и нет у нас нормальных врачей здесь, ты же знаешь. Я был у одного – мне сказали, что-то с почками, потом другой сказал, что артрит, но толком никто не разобрался, что это такое. Лекарства я принимал, какие давали, мне не помогало. Ну а потом я попал сюда. И внезапно все стало гораздо хуже. В ногах вообще адские боли. Меня как будто на части разрывает. И… кожа лопается, ранки везде, из них вытекает лимфа… – Мишка поморщился. – А руки так болят, что я ложку с трудом держу. – Боже мой! А здесь у тебя был врач? Ты просил? – Слушай, ты разговариваешь, как девочка какая-то наивная, первоклассница. – Но можно же потребовать! – Юля в отчаянии повысила голос. – И не ори на всю комнату, – шепнула она, глядя по сторонам и проверяя, не таращатся ли другие посетители. Но другие были заняты своими проблемами. – Еще можно потребовать, чтобы мне на завтрак подавали блины с икрой и поставили в камеру телик с плоским экраном! Блин, Юля, о чем ты говоришь… Когда в еде нет стекла, я уже на седьмом небе. А ты, понимаешь, недовольна, тебе врача подавай! – Мишка опять усмехнулся. – Ладно, если тебя это так волнует, то встреча с врачом у меня завтра. – Ну хорошо, хоть что-то. – А что толку? Нормальные-то врачи не помогли, а здесь что? Вообще ничего не будет. Один Бог знает, как я боюсь лишиться конечностей. Лучше смерть. – Нет, не лучше. И ты не останешься без конечностей. Мы как-нибудь решим этот вопрос. Я тебе обещаю. Я не знаю как, но если тебе в быстром темпе не помогут, я добьюсь через адвоката, чтобы к тебе прислали самого лучшего врача. И мы найдем самого лучшего врача. Слушай, я понимаю, что тебе ужасно, паршиво и больно, но ты только продержись! Я тебя умоляю! Я твоих детей видела, они чудо! – У меня сил нет. – Мишка изменился в лице, он больше не шутил и выглядел растерянным, как ребенок. – Такое бессилие в организме, в голове. Я даже… Мне даже говорить тяжело. Такое ощущение, что что-то глушит мой голос изнутри. – Мишка кашлянул. – Что глушит? – испугалась Юля. – Не знаю. У меня как будто закончился какой-то… ресурс. Даже словесный. Сказать не могу, попросить не могу, мне тяжело лишнее слово выдавить из себя. – Мишка смотрел на Юлю очень жалобно, и глаза у него были, как у больной собаки, такие, что сердце разрывалось. – Я тебя никогда таким не видела. Ты же сила и мощь нашего поселка! Ты мой герой. Для меня ты – герой и лучший друг на свете. Пожалуйста, только не сдавайся. Настрой – это главное. Настройся. Настройся и делай все правильно. Надо перетерпеть, а дальше поправишься, выйдешь, у тебя семья, дети, Инна! – Юля столько сил тратила на убеждения, что вспотела и раскраснелась. – Как ты с Инной? – улыбнулся Мишка. – Поорали друг на друга, пообзывались, пооскорбляли, порыдали, а потом вроде ничего, свыклись. – Я рад, она вообще-то хороший человек, она изменилась. – Ладно, с ней все будет хорошо, мы поможем деньгами. – Хватит про деньги! – резко перебил Мишка. – Я слова не сказала про деньги, – оторопела Юля. – Я счастлив, что у тебя есть деньги, но они не все на свете решают. – Мишка сжал зубы. – Не все, но многое. Не наезжай на меня. Я не пытаюсь исправить положение деньгами, я просто хочу помочь. – Тогда зачем ты сказала про деньги? – Чтобы ты об этом не волновался! Если не хочешь, больше ничего об этом не скажу. Просто знай, что твоя семья… – Хватит о том, как ты поддерживаешь мою семью! – Да что с тобой такое? – Потому что… – Мишка стукнул по столу распухшим кулаком, и охранник на него рявкнул. – Потому что я сам должен помогать своей семье, а не ты! – Слушай, давай не будем тут сейчас разбираться с твоими комплексами. «Я мужик, я должен…» Ты еще какой мужик! Ты хренов человек-паук, который по моей вине оказался в тюрьме. Дай мне побыть хорошим другом хоть в чем-то. Я же тоже чувствую себя паршиво и каждый день думаю: если бы не я, ты был бы на свободе. У меня такой комплекс вины, какой тебе и не снился. Я чувствую себя жалким ничтожеством. И та единственная помощь, которую я могу оказать… материальная помощь… не лишай меня возможности сделать хоть что-то. Пожа- луйста. Последнее слово Юля произнесла почти шепотом. – Хорошо. Извини. Просто я не вижу вообще никакой перспективы… Даже если представить, что я дотяну до освобождения, останусь невредимым, перетерплю эту боль, меня же никто на работу не возьмет! Что я буду делать? Как я буду кормить семью? Я не смогу брать у тебя деньги вечно. – Я всегда буду тебе помогать. Это моя обязанность. Ты мне как брат. После всего, что ты для меня сделал. – Я не позволю. Сейчас, когда я здесь, помогай. Мне неловко, неудобно, но я проглочу свои комплексы, как ты говоришь, постараюсь не подавиться и приму твою помощь ради семьи. Но когда я выйду, я попрошу тебя прекратить. Мне придется как-то выкручиваться самому. И за что Инне такой муж? И за что моим детям этот позор? – У Инны прекрасный муж. Она это знает. И дети твои поймут, когда придет время, что ты совершил благородный поступок, ты пошел ради меня на жертву. – Юля говорила очень серьезно, у нее даже брови поднялись, и глаза открылись шире. – Только жертва вышла боком. И никого я не спас. Мы с тобой сделали глупость. Правда? Юля опустила глаза, стала тарабанить пальцами по холодному серому столу. – Признай. Мы ошиблись. – Мы же не знаем, как бы все обернулось, если бы мы поступили иначе, – вздохнула Юля. – А ты себе не воображала, как бы это было? Никогда? Юля подняла на Мишку сухие пустые глаза. – Представляла, конечно. Но жизнь не переиграть. А у тебя усы поседели. – Юля улыбнулась. – А ты выглядишь так шикарно, что просто дух захватывает, – улыбнулся Мишка. Юля вдруг перестала улыбаться и посмотрела на Мишку свирепо. – Ты все это время знал? – Знал что? – не понял Мишка. – Ты полицейский, ты знаешь, где искать тех, кто скрывается. – Ну знаю. – Если ты знаешь, то знают и другие полицейские. – И что? – Тогда почему, черт возьми, Артема не нашли? Юля смотрела так, что все было ясно. – Потому и не нашли, что я знал. Я знал, когда будут искать, где и кого. И предупредил. – И вместо того чтобы сдать… пошел в тюрьму? * * * Прилетев обратно в Питер, Юля бросилась обсуждать с Никитой Мишкиного адвоката, условия предоставления дополнительных медицинских услуг и выделение дополнительных денег для Инны с детьми. Никита раздражался. – Ты меня извини, но мы не Дональд Трамп, у меня не столько денег, чтобы помочь всем страждущим. – Никита ходил по квартире в халате, собирался на работу.