Эфирограф зачирикал снова. – Сэр, Мыс Королевы производит наводку на нас. Они выстрелят через двадцать минут. Полный залп ревунов. – Трубите приказ об эвакуации, – отчеканил капитан. Мыс Королевы утыкан пушками, как иголками, и самые большие крепостные орудия способны простреливать всю протяженность залива. Они окатят остров минами-ревунами, из капсул вырвется флогистон и выжжет все начисто. – Строимся на первом этаже, – оповестил командир. Он застегнул маску и проверил пистолет. – Выступаем напрямик к воротам. Эддер, Валомар – обеспечите огонь прикрытия с башни. – Он повернулся к Эладоре: – Мисс Даттин, вы с нами. Только пригибайте голову. – Я приехала сюда по распоряжению министра Келкина, чтобы забрать троих задержанных. Уехать без них я не могу. – Если они не сели на лодку, мисс Даттин, то я ничего не могу тут поделать. – Эффро Келкин лично… Он указал на эфирограф: – Уведомите его сообщением, если хотите. Хоть самого его тащите сюда, коль пожелаете. Это ничего не изменит. Времени не осталось. Шпион брел по каменистому пляжу, не обращая внимания на пылавшую позади крепость и шум разорения. Зашел в прохладную морскую воду и смыл с лица сажу. Смыл все остатки газа. Смыл Икс-84, провалившегося агента Ишмиры. Смыл Сангаду Барадина – пусть имя и лицо его дрейфуют помалу к устью бухты. Смыл сотню других имен, что когда-то носил. Его план потерпел крах. Найдутся ли у него силы начать заново где-нибудь в другом месте? Он уже был неполной сущностью, когда причаливал в Гвердоне, и с тех пор только терял себя. Быть может, лучше все бросить? Он начал развоплощать, смывать последнее оставшееся у шпиона имя, когда вдруг Алик услыхал, как вдалеке плачет Эмлин. Эмлин попал под прожектор одного из катеров, и на него проливался свет сквозь мглу. Он был прикован к железному сиденью на зубце скалы в окружении оккультных устройств. Механические круги призыва вращались, как молитвенные барабаны. Остывали эфирные моторы. Стояли баки с медузами – взрощенные на человечьих душах, они слепо восторгались и почитали любое божество, какое бы им ни показали. А позади мальчика высилась статуя Ткача Судеб с Часовенной улицы. Лодка разворачивалась, команда спешила пустить в ход палубное орудие. Повернувшись, Алик пробултыхал к берегу. Потом побежал, перескакивая с камня на камень вдоль тощего огрызка суши, навстречу торчащей из моря скале. Он мчался наперегонки с канонеркой, наперегонки с залповым зарядом палубного миномета. Команда лодки засекла его, их окрики велят повернуть назад. Он не остановился, и тогда по скалам затрещали выстрелы ручного оружия. Алику все равно, он дух, обрубок, ложь изреченная в образе человека. Разве он существует на свете? Но Эмлин – настоящий. Каким бы мальчик ни был, он – настоящий. Из плоти и крови, весь такой смертный, такой уязвимый. Преподнесенный богам, невинным ребенком вошел в Папирусные гробницы. И с тех самых пор принадлежал Пауку. Алик бежал к своему ребенку. Сердце тяжело молотило в груди, легкие разъедал колючий дым. Впервые он чувствовал в себе жизнь. Голова Эмлина запрокинута набок. Глаза разъехались, с губ свисала слюна. Лицо перемазано кровью, бегущей из ушей, из носа. Мальчишка провел сквозь себя полную мощь целого бога – было бы чудом, сохрани он разум. Через камни и поломанные механизмы Алик перелез к нему. Металл круга призыва горячий, раскаленный. Через трещинки в кожухах эфирных моторов в мир утекало волшебство. – Эмлин? Мальчик увидел Алика – и словно очнулся от злого кошмара. Боги нижние и верхние, боги всех народов и стран – он еще жив! Его глаза посветлели, он кашлянул, сплюнул кровь и откликнулся: – Я хочу домой. Эмлин пристегнут к железному креслу, на его тяжелых оковах насечены руны связывания. Алик дергал замки, пытаясь понять, как разомкнуть их механизм, но они были защелкнуты слишком туго. Он дергал и цепи, молотил по ним камнем. Царапал их, сдирал пальцы в кровь. – Что происходит? – слабым голосом спросил Эмлин. – Я видел… это что, флот? Они пришли? На канонерке затрубили в горн последнее предупреждение. Палубный миномет заряжен и наведен. Откладывать они не станут. Уже нет времени бежать. Нет времени прощаться. Пути Ткача Судеб извилисты и бессчетны. Было время лишь на отцовское благословение, перед тем, как громыхнули орудия, и выступ скалы смело ураганом мин. Глава 42 Теревант мчался через сады патроса, выжимая из себя все, что можно. Спотыкался в темноте, проламывался сквозь живую изгородь, поскальзывался на сырой траве. Адреналин переборол боль в груди. Раны подействовали на вживители, и амулеты источали жар, готовые воскресить, если он падет – и он откровенно не знал, живым или мертвым добрался ко входу в туннель, и не раздумывая нырнул во тьму. Эхо окриков понеслось позади от входа. Люди Синтера пустились в погоню. Теревант бежал наобум в кромешной темноте подземелья. Наверно, этот ход должен как-то смыкаться с дворцовым подвалом, поэтому он устремился в направлении дворца. Незрячий, оступался на неровном полу, ощупывал склизкие от влаги стены. Пол туннеля сменился грубо вытесанными ступенями, и он перестроил шаг, сумев не сломать себе шею. Эхо по-прежнему доносило крики, но теперь откуда-то издали. Он продолжал идти, плестись, пока вокруг не осталось ничего, кроме набухающей каплями тишины подземного мира. Эту темноту способны прозреть лишь мертвые. Рубашка опять намокла кровью – значит, открылась одна из его ран. А то и не одна. Туннель уперся, похоже, в горку валунов, осыпавшихся при камнепаде. Он потыкал ладонями по сторонам и обнаружил сбоку узкий обходной лаз. Протиснувшись туда, он понял, что лаз спускается вниз. Тогда он остановился, гадая как лучше – в кромешной тьме вернуться по своим следам и поискать поворот, который мог бы вывести назад к подвалам, или продолжать идти. Он попытался мысленно соотнестись с картой из Гетис Роу, но эти туннели под городом еще более замысловаты и перекручены, чем артерии с венами на освежеванном трупе. Ни с того ни с сего возникло ощущение, что рядом с ним кто-то еще. Кто-то одышливо втягивал воздух. Пахло золой и солью. Но когда он вытянул руки, то никого не обнаружил. Обычная каверза темноты. Он пришел в себя на полу. Не понять, отчего на камне влага – накапало с потолка или налипла его кровь. Не определить – он отключался на миг, на час или на много часов. Или уже умер – вне касты, навсегда затерялся во тьме. Вообразил себя принятым в неуспение, а на деле обречен вечно бродить по нескончаемым лабиринтам и не найти дорогу назад из-под города. Может, когда-нибудь, спустя века, он еще встретится с Эдориком Вантом – еще одним мертвецом, бредущим по этим штольням. Заплутавшим в тенетах лжи. Он снова дома, на земле Эревешичей, в лесу лютый холод. В здешней чаще водятся волки, предостерегает Ольтик, чтобы он не уходил далеко. Ты умер, говорит он Ольтику, и отец тоже умер. И старший Эревешич – я. Ты как мог меня к этому готовил, да я не слушал. Я тоже многое упустил из виду, признался Ольтик, но тут все довольно просто. Берешь меч – вот и все. Теревант попытался объяснить брату, что меч он потерял, что родового клинка больше нет, но опять провалился во тьму. Его оцепенелым пальцам не удержать клинок, если бы он даже был. Поодаль в туннеле кто-то отчетливо засопел. Раздался пронзительный, неземной визг – и что-то тяжело грохочет о землю у подножия башни. На мгновение взгляд Эладоры уловил лицо за стеклом, а за лицом подобие паучьих конечностей, но не успела она моргнуть, как все пропало. Солдаты крутанулись на месте, наводя ружья в окна, но что бы ни было снаружи, оно юркнуло назад, прежде чем бойцы открыли огонь. В закопченных стеклах уже ничего не видать. Один стражник отважился открыть дверь. – Чисто, сэр. – Колонной по одному, марш! – приказал командир. Его подчиненные понеслись вниз по лестнице. Комендант посмотрел на Эладору. – Если вынудит обстановка, то уеду без вас, мисс. Она должна отыскать Карильон и Алика. И пусть оно изменилось, но то лицо за окном кажется ей знакомым. – Встретимся на лодке. – Пятнадцать минут. И ни единой больше. – Маска не дала прочитать выражение лица, когда командир повернулся и зашагал по ступеням. Затем отряд вырвался наружу, пулями расчищая себе путь сквозь искаженную явь. Уже протикала минута. Вторая. Эладора по новой спряталась под столом, оглядела площадку. Внутри башни сплошь лад и спокойствие. Снаружи башни сплошь ад и разгром. В окне снова показалось лицо. Паучьи лапки опробовали стекло на прочность, потом в надтреснутую панель ударил человечий кулак. Эладора подавила визг ужаса при виде такого чудовищного сплава. К существу прикасался бог – прежний человеческий облик был извращен и слит с занебесным естеством Паука. Отвратительно вытянутые ноги-спицы забросили святого внутрь обзорной площадки. Человеческий торс горбился, доставая до потолка. Святой целеустремленно двинулся к командирскому месту. Потом его восемь глаз заметили Эладорины прятки. Святой-паук развернулся к ней, с человеческих зубов капал желтоватый яд. «У Синтера тогда получилось, – подумала Эладора, – только парень зашел куда дальше, чем я». – Эмлин! – вскричала она, обращаясь к смертному, который стоял перед ней. Не к богу, неразрывно сплетенному с ним. – Эмлин, – позвала она еще раз. И надеялась, что это его настоящее имя. Эмлин приостановился. Его поза немного выровнялась, лицо смягчилось, набухли слезы. Он сглотнул свой яд. – Ткач Судеб избрал меня. Показал мне грядущее. Дал мне силу. – Эмлин! Послушай, – взмолилась Эладора. – Из меня тоже пытались сделать святую. Но я – до сих пор я. Прошу, не подчиняйся им безоглядно. – Здесь нельзя оставаться. Здесь все сгорит. Я видел, так будет. – Эмлин отстранился назад, затем поднял со стола тяжелый эфирографный аппарат. Провода свисали с машины, как кишки. Эладора отскочила к стене, с перепугу посчитав, что Эмлин хочет запустить машиной в нее, но святой наклонил голову и укусил аппарат, без усилий погружая зубы в металл, словно впивался в сочный фрукт. Яд хлынул с его клыков, обесцвечивая металл, смешиваясь внутри устройства с алхимическими составами.