Все, кроме Эладоры. Ее вдруг скручивает резкий, убойный страх – и он находит не с юга. Страх истекает извне ее и сосредоточен вокруг «Великой Отповеди». Линейный корабль огибает западный берег Чуткого и поворачивает к мелководью. Команда тянет пусковую установку на позицию. Божья бомба готова к запуску. В глазах Эладоры она гадостна до остервенения – ядовитый ужас, такой мерзкий, что и смотреть на него невыносимо. Отвратна настолько, насколько солнце бывает ярким. Казалось, башня проворачивается по кругу. Отсюда ей видны все вещи на свете. – Замечено проявление, – доложил один из чародеев. В тот же самый миг издалека донесся визгливый голос матери: – Нас предали! Он задумал ударить по нам! Где пребывает бог? Где находится вещь, не имеющая материального облика? Где живая мысль? Где окажется молитва, когда слетит с губ, где заклинание будет ждать, пока его насылают? Вон там, в машине, что стала великой часовней. Запутанное в клубок, шипящее от ярости и досады, нечто из тени распускается, разворачивает складки, вынужденное проявиться в смертном мире. Вон там, прямо здесь, скован цепями колдовства – вот где бог. И еще там, на Священном холме. Над дворцом патроса и вокруг него. Под сводами соборов Победы. В умах истинно верующих, призванных на восхваление новообретенного короля. В Палатах Святых. В своих золоченых клетках. Хранимые Боги. Хранимые. Пойманные. Но не в оковах. Эладора поднимает руку, чтобы заслонить глаза от слепящего удара молнии. Глава 40 Охранники, подгоняя Тереванта, спускались по внутренней лестнице ускоренным шагом. При такой встряске он охал от боли. По ходу пути залы богатой отделки сменились голыми стенами с облупленной краской – жилищами для работников и подсобными комнатами. Кое-где на Тереванта засматривались любопытные слуги, но потом отворачивались под суровым взором охраны. Один сутулый батрак, бородатый мужик, шел своей дорогой навстречу им, неся охапку садовых инструментов – лопаты, вилы и механическую лейку с разбрызгивателем. На лицо мужик показался Тереванту вроде знакомым, только не сразу вспомнилось, кто это. Вместе с этим бородачом они ехали из Хайта на поезде, уже много недель назад. Он был наставником двух хорошеньких девушек и уснул тогда с газетой в руках. Лемюэль. Пройдя под арку, охранники угодили в западню. Бородач двинул одного лопатой по затылку. Когда повернулся второй, сработал разбрызгиватель, пшикнув в лицо пыльным облачком – и лицо стражника, как гнилое яблоко, увяло, провалилось и съежилось его выедала мертвопыль. Теревант, сгибаясь от рвотного спазма, отступил и прикрыл нос со ртом. Батрак отодрал фальшивую бороду, под ней оказалась привычная ехидная ухмылочка Лемюэля. – Не голосим, топаем за мной. Лемюэль погнал Тереванта по перепутьям дворцовых кладовок. – Услуга от Бюро, – шикнул он. – Мы вас покамест куда-нибудь законопатим, целее будете. – А что с Лис? – С ней все как надо. Ее слушаются и король, и патрос – и оба играют как по нотам. Союз Хайта и Церкви окреп. Корона не сможет обвинить в вашем похищении Церковь. А Лиссада будет все отрицать, крыть вас последней сволочью, убившей ее мужа. – В голосе Лемюэля звучало восхищение. – Я же советовал вам проваливать из этого города ко всем чертям. Надо было меня слушать. – Это же ты мне врезал! На Фестивале. Ты меня вырубил! Лемюэль закатил глаза. – Да не я, а посольские от Даэринта. Из его кружка приближенных. Лемюэль поддерживал достаточно скорый темп, чтобы раны болезненно мешали Тереванту двигаться, и явно об этом знал. Агент покосился, не пряча любопытства: – Так это вы убили его? Посла? – Нет. – А я бы убил, стоило б только ей меня попросить. – Он пожал плечами. – Уходим через сад. Тяжелую дверь запирал надежный замок, но у Лемюэля при себе был ключ. – Живее, – бормотнул Лемюэль, направляя Тереванта под завесу деревьев. Выбрав маршрут подальше от фонарей и свечей, он вывел их на тропу, скрытую высокой травой и кустарником. Воздух перенасыщен непривычными запахами: медовая сладость цветов причудливо переплеталась с вонью горелого сала из трупных шахт. Их бегство было настолько внезапным и стремительным, что смахивало на сон. Будто Теревант забыл во дворце немалую часть своей души, и за Лемюэлем плетется его опустошенное, израненное тело. За деревьями проглядывала древняя садовая стенка из камня, оплетенная плющом. Полуразрушенный забор и вывалившиеся камни поросли мхом, а сад ниспадал вдоль ограды по зеленому склону. – Там будет вход в упырьи туннели, – сказал Лемюэль. – Уйдем под землю. Они нырнули в более густую, темную часть садов, где над затененными клумбами нависали плакучие ивы. Лемюэль замедлил ход, радуясь, что им удалось скрыться с глаз. Теревант немного постоял, опирясь о дерево – переводил дыхание. Он оглянулся на темнеющий массив дворца – верхние этажи по-прежнему четко вырисовывались на фоне огненного заката. Он поискал окно комнаты, в которой разговаривал с Лис, но откуда ему знать, где оно и на эту ли сторону выходит. Последние лучи солнца, сверкая на блестящей крыше, творили в воздухе призрачные наваждения. Он заморгал – в небе на короткий миг будто проступили смутные контуры. Внезапно повеяло грозной мощью. Возникло ощущение, сходное с тем, что было при Эскалинде, на подступах к вражеским храмам. Хранимые Боги здесь, совсем рядом. Так близко, что даже Теревант способен их почуять. – Двигай, – зашипел Лемюэль, – идиотина! Туннель уже вот он! Лемюэль дернул его за локоть, увлекая вниз, на очередную тенистую дорожку в окружении цветов. – Постой, – сказал Теревант. Он видел, что что-то не так, где-то поджидает опасность, – но не сразу сообразил, в чем именно она заключается. Стояли сумерки, а все цветочные бутоны раскрыты. Он присмотрелся к одному из цветков, и тот взглянул на него в ответ. В серединке каждого соцветья проклевывалось по человечьему глазу. Один и тот же глаз в каждом из тысячи цветов. – Святая, – произнес он. Попытался произнести. Вдруг в ту же секунду цветник заглотил Лемюэля. Руки – одна и та же рука много раз – выпростались из травы и тянули агента вниз. Теревант уцепился за его пояс, рванулся назад, на каменистый песчаник, выдергивая Лемюэля из смертоубийственной флоры. – Назад, – крикнул Лемюэль, – в карету! – Хайтский экипаж стоял по другую сторону забора. Пистолет агента гаркнул, бутоны взорвались дождем кровавых лепестков. Они понеслись обратно, к карете – освободиться из-под стражи не вышло. Пред божьим гневом трения между Бюро и Домами отброшены. Неусыпные услыхали их крики и тут же рванули на помощь. Мечи наголо, боевой клич Хайта наполнил воздух свинцовой тяжестью. Оба воина-скелета вскарабкались на садовый забор со сверхъестественной ловкостью мертвых. Теревант на бегу разглядел, как двое неусыпных стоят наверху и осматривают подлесок, подобно часовым у бойниц Старого Хайта. Взъярилась молния – с небес или с крыши дворца, Теревант и не понял – и один из неусыпных сразу был испепелен ее вспышкой. Осколки костей ливнем разлетелись по цветам. Второго – вторую – ударной волной перекинуло за стену, тяжело швырнуло в кусты. Она попыталась бежать, но молот Вещего Кузнеца догнал ее. Взмах невидимого бойка сшиб неусыпную наземь, расколов череп. Она попыталась встать, и незримый молот ударил снова, вбивая ее в гравий дорожки. А потом снова – и снова, и снова. Теревант хотел броситься к упырьему туннелю, на который указывал Лемюэль, но из теней сада повыскакивали новые убийцы. Двое приблизились к Тереванту с разных сторон, достали пистолеты, но не открывали огонь. Естественно – мертвым он опаснее живого. Вместо этого его отрывисто двинули в грудь, прямо в перебинтованную рану, и воздух вылетел из легких. Он споткнулся, и его взяли под руки. Третий схватил Лемюэля, с легкостью его пересилив. Вытащил меч, и жестокое белое пламя заплясало на кончике, распугивая тени. Лемюэля покинула боевитость – нет надежды выстоять и против одного святого Хранителей, не говоря о двух. Или трех. На тропинке показался Синтер, толкая перед собой кресло на колесиках. В кресле сидела Сильва Даттин, укутанная в одеяла. Голову она запрокинула набок. Из уголка рта стекала полоска слюны; на коленях, примотанный к креслу, лежал меч. – Проклятье! Не вздумайте мне сказать, что вы позволили-таки скелетам вмешаться! – выругался Синтер. И харкнул в сторону дымящегося кратера. Сильва что-то простонала, но не заговорила. Синтер вытер ей рот, смахнул слюни в маленький хрустальный фиал и убрал его в карман. – Нынче она ходит под себя благодатью, наша милая Сильва. Глотнешь, Лем? Бьюсь об заклад, вылечит любые раны. – Он размашисто подступил к Лемюэлю. – Вот только не эту, хер ты хайитянский, безбожная тварь! Меченосный святой вогнал лезвие в грудь Лемюэля. Оно вошло с ужасающей легкостью, настолько, что разрезало кости столь же беспрепятственно, сколь кожу с плотью. Священный огонь сжигает быстро. Даже его последний вскрик и то оборвался. Синтер повернулся к Тереванту: – Лемюэль был из местных честолюбивых пацанов. Этого говнюка кто только не перекупал за две полушки. Даэринт, Лиссада, Вант… даже мне попытался однажды продаться, мразишка. – Синтер взмахнул трехпалой рукой, отгоняя вонь горелого тела. – Ни за что не потерплю вероломных. Что заслужили, пусть то и жрут. Сильва громко закудахтала – похоже, смеялась. Тот факт, что Синтер не убил Тереванта на месте, подразумевал, что контрразведчик намерен использовать его живым. Например, выдать по договоренности Хайту, скрепляя союз между Хранителями и Короной. – А кому верен ты, Синтер? – Всеблагой Церкви, – сказал Синтер. – Боги на своем месте, я на своем, и нехер хавальник разевать на наш порядок. Ай, не переживай ты – Лиссаду Эревешич никто не тронет, хотя за вашей выходкой, естественно, стоит она. Дадим ей союз – только на наших условиях, без этой идиотской куклы, хайитянского короля. Парламент будет нашим. Город будет един и священен. Пора уже кончать все эти глупости. Келкину тоже пора. – Он пнул обожженные останки Лемюэля, как будто мертвым у его ног нечаянно оказался не тот враг. До входа в упырий туннель подать рукой. И вместе с тем невообразимо далеко. Святые умели двигаться гораздо быстрее него, а еще быстрее летят их пули. Они его могли вылечить, а могли и убить, а потом подождать, пока он вернется назад неусыпным. Беги не беги – все дороги ведут в одно и то же место. К позорному возвращению на Хайт. Его заклеймят как злодея, братоубийцу. Последнего из рода Эревешичей, дурака, на котором отдохнула природа. – Здесь мы закончили, – проговорил Синтер. – Поместите Эревешича обратно в его покои. Пошлите весть принцу Даэринту, что завтра утром мы доставим пленника сами. Двое взяли его под мышки. Их ладони жесткие, как оковы. Подле Синтера возникла цветочная святая. Руки в красных пятнах от крови, и в зеленых – от сока из раздавленных стеблей. – Он, патрос, зовет вас. Наверх, во дворец, – выпалила она, в спешке глотая слова. – Что-то назревает. Он сказал… сказал, что «Великая Отповедь» вышла из порта. – Кто был замечен? Какие боги? – пристал к девчонке Синтер, хватая за плечи. Она вздрогнула от прикосновения. – Это Ишмира? Ульбиш? Лирикс? – Девочка в смятении замотала головой. На Священном холме собирается, густеет божественность. В вышине над садом волнуются и текут облака, образовывая непомерные фигуры, что, казалось, склоняются к земле, будто слушают. Синтер заозирался по сторонам, схватил из-под оплетенной плющом арки декоративный фонарь и всучил его одному из святых. – Проси Нищего Праведника наставить тебя на путь, сука, истинный! Давай скорее, кто там у них? В которого придурка метит Келкин? Святой неуклюже поднял фонарь. Светильник не воссиял лучом откровения. Какое бы чудо ни надвигалось сейчас на них, оно не из желанных для Синтера. Теревант напрягся в руках пленителей, но те чересчур могучи, не высвободиться. Присутствие богов даровало им нечеловеческую мощь, и сейчас, этим вечером, боги сильны как никогда. Сильны как никогда. Здесь, при своих храмах.