– Передали? Кто – первый секретарь? – Нет, другие источники. – Другие источники, – фыркнула она. – Витиевато как-то. – Его тело у вас? Она повернулась к божествам на цепочках. Потыкала пальцем в хайтского Смертебога, и он завращался. Вибрация от колебаний божества побежала вверх-вниз по цепочке, понуждая прочих богов соударяться друг с другом и цокать. – Лучше бы вы, – приглушенно произнесла она, – дали мне все уладить самой. – Я возглавляю посольскую безопасность. Убийство одного из наших дипломатов попадает в мою компетенцию. Кумиры перестали раскачиваться, некоторые из них запутались, натолкнувшись на растопыренные лапки Ткача Судеб. Рамигос нахмурилась и отплела смерть от остальных. – Да уж, – буркнула она самой себе. – Недоброе предвестье. – Она встала, качая головой. – Давайте решим ваше дело. Она опять повела его через лабиринт лестниц и коридоров. Несмотря на возраст, она задала скорый шаг, нетерпеливо его подгоняя. – Вы знали Эдорика Ванта? – Приостановилсь она у дверей морга. – Лично – нет. – После чтения кипы заметок Теревант чувствовал, будто немного этого человека знает. Вант любил Гвердон, его хитросплетения интересов и переменчивую жизнь. Вант был наблюдательным, сноровисто подмечал личные особенности персон или детали их биографий, что давали ключи к пониманию дел. И был близок принцу Даэринту – оба обретались в Гвердоне не один год: один в ссылке, другой вольготно стоял в тени, пока послы поочередно приезжали и убывали обратно. Некоторые записи Ванта напоминали Тереванту о его собственных взаимоотношениях с отцом, о его стараниях поддержать порядок в делах, пока старик медленно угасал. Пожалуй, он отнесся к Даэринту слишком сурово. Обычаи Хайта ни за что не допустят, чтобы первый секретарь в этом признался, но, должно быть, тот принял смерть Ванта близко к сердцу. Доктор Рамигос отперла тяжелую дверь и пригласила его в помещение морга. Здесь, на возвышении, лежал обугленный при пожаре труп. От такого состояния покойника было немного не по себе, обычно неусыпные как можно скорее избавляются от лишней мертвой плоти. Смерти не полагалось представать так неряшливо. Сильнее всего повреждена голова, а также верхняя часть груди – там выгорело почти до костей. Растрескавшиеся лоскутки налипли на месте лица – то ли опаленная кожа, то ли обрывки одежды. Теревант проверил запястья: под спекшейся кожей красноречиво прощупывались бугорки стальных вживителей. Рамигос вздохнула: – Известно ли вам, что он делал той ночью в Новом городе? – Это закрытые сведения. Доктор уставилась на него, и на миг Теревант ощутил в ладонях вес, будто держал невидимый и тяжелый предмет – меч, что ли? По покойницкой расползались чары, и у него не было ни опыта, ни навыков распознать их суть. Тончайшие силы перемещались за гранью его восприятия. Рамигос потупилась. – Вы брат Ольтика, правильно? Он выдавил вздох. – Да. И что с того? – Не очень-то вы на него похожи, только и всего, – грустно проговорила она и утомленно махнула на труп. – Я расскажу вам, как он погиб. – Она показала на отвратительные раны. На войне Теревант повидал и куда худшие, но здесь было по-иному. Строгая тишина мертвецкой подавляла. На исковерканный, обугленный труп полагалось взирать под стоны и вопли, залпы канонады и раскаты небесных знамений. А не в тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов и негромким голосом Рамигос, пока та перечисляла: ножевой порез, огнестрельное ранение, следы клинка и огня. Неусыпные способны восстанавливаться просто невероятно. Убийственные для смертного увечья сходят с них в одно мгновение. Пронзенное легкое не беспокоит, коли вам не нужно дышать. Разложению, рассечению или множественному урону противодействовать труднее. Но все же, несмотря на это, остов был практически цел. – Чудесной природы. – Рамигос дотронулась до обгорелой кожи, и кожа отшелушилась хлопьями пепла. – Я слыхал об одном имени – о Святой Карательнице. Рамигос нахмурилась. – Возможно. – Она протянула слово, сцеживая в него свои сомнения. – У вас есть другая версия? – Еще нет. Я недостаточно осведомлена, требуется время. – Она потерла золу на рукаве Ванта. – Нам всем требуется больше времени. В голову Тереванта скакнула мысль: – А это не могли быть ишмирцы? – «Ишмирские агенты срывают поставки алхиморужия из Гвердона, в то время как флот вторжения неумолимо близится к Старому Хайту». – Избранники Верховного Умура способны метать огонь. – Если бы в Гвердоне появился ишмирский боевой святой, я бы знала об этом, – ответила усталым голосом Рамигос. Теревант опять склонился над трупом, вглядываясь в глазницы Ванта. – Я полагаю, вы продолжите поиски убийцы? – спросил он. – Не лично я, но смею заверить, что пока мы разговариваем, стража шуршит палками по канавам и выбивает показания у свидетелей. – Итак, я забираю тело под нашу опеку, – сухо и резко произнес он. Рамигос отступила в угол, потянула за шнур. Где-то далеко прозвенел колокольчик. – Через пару минут сюда спустятся, и вас с телом доставят в посольство. – Она присела на скамью поодаль – немалый уже возраст вдруг дал о себе знать. Подоспел давешний писарь, услужливо поднес ей все ту же огромную книгу. Бормоча, Рамигос открыла том, долистала до первой чистой страницы. Достала перо и начала писать, кончик царапал плотную бумагу. Пристально изучая тело, Теревант обошел вокруг стола. В лотке рядом с покойником лежали вещи Ванта. Стальной, не раз бывший в употреблении нож. Несколько серебреников. Обрывок билета – обгорел, не прочесть. Другая бумажка, тоже побывала в огне. Он уставился на нее. Это религиозная листовка, смятая и опаленная, но местами на ней отчетливо проступали буквы. «Пламя Сафида вознесет душу», – разобрал он. – Хочу вам кое-что показать, – объявила Рамигос, напугав его. Теревант порывисто обернулся. – Что такое? – спросил он. – В Кхебеше, – медленно пояснила Рамигос, – есть обычай записывать каждое чародейское деяние. Любое колдовство, заклинание или чудо искажает реальность. Мы ведем им учет, дабы однажды могли бы восстановить реальность такой, какой ей положено быть. – Она нашла страницу и повернула книгу, чтобы дать ему посмотреть. Целый раздел книги был накорябан наспех, размашистым почерком. Строки вырывались из аккуратных абзацев и потоком обрушивались вниз. На бумаге проступали выжженные отпечатки сигилл. Она перелистнула страницу, и снова – одну за другой. Безумные действа шли длинным списком. На одном листе была лишь чернильная клякса. На следующем – только потеки от слез. – Не понимаю, – проговорил Теревант. – Я прошла тогда через Божью войну, – сказала Рамигос. – Я знаю, вы тоже ее повидали. Значит, надеюсь, понимаете, каким благом наделены мы здесь, в Гвердоне. И какие на нас лежат обязательства – делать все возможное, чтобы так продолжалось и впредь. Рамигос тяжело встала. Покряхтывая, произнесла: – Скоро к вам подойдут. И вышла, оставив его наедине с мертвецом. Глава 19 «Сегодня, – заранее знал шпион, – будет день многих обликов». В первом из них он пробудился утром. Икс-84 рассматривал спящего Эмлина. Три ночи подряд Анна и Тандер вызывали мальчишку нашептывать чудесные послания далеким богам. Возносить к небесам литанию об оружейных сделках и морских перевозках. Здоровье мальчика подорвано, и это очевидно. Ведь нагрузка не только от усилий установить связь с божеством – тайному святому необходимо еще и полностью отстраняться от этой связи. Ведь не должно возникать ни сопутствующих чудес, ни материальных богоявлений, ни вторичных благовестов. Ничего, что могла бы засечь и отследить городская стража. Он должен дотягиваться до Ткача Судеб и одновременно избегать его внимания. Полностью отсекать от себя подвластные богу кусочки души, будучи всецело ему посвященным. Удерживать такое равновесие – сведет с ума и очень сильного мужчину. Икс-84 принял взвешенное решение – дать отдых средству доставки, поскольку вечером оно понадобится. Но одеялом Эмлина укутывал Алик, и он же спускался за завтраком и ставил поднос к постели, пока малыш не проснется. После завтрака у Джалех он тоже Алик. Он проговорился, что умеет хорошо читать и писать, и теперь половина тронутых богами собиралась с утра у его стола. Одни просили составить письма в дозор, в которых молили стражу освободить родных из лагеря на Чутком. Другие посредством него общались с местными чиновниками, и он тесно ознакомился с правилами приема в гильдии, пошлинами и сборами городских служб, списками избирателей. Попадались письма домой – в Маттаур, Лирикс или Ульбиш, и, по ходу чтения, Алик подпускал шпиона снять пенку лакомой информации. Другие письма адресовались сюда, в Гвердон – их авторы несли на себе слишком вопиющие отметины занебесного, чтобы самим ходить по улицам вне Мойки и Нового города. В последнее время он привык поутру ненадолго присоединяться к Габерасу и его морской супруге, Уне. Габерас нашел работу на площадке у Дредгера; самое ядовитое сырье там ворочали каменные люди, но и для гнущихся пальцев находились задания. Габерас с Аликом усаживались у кромки воды и разговаривали о прежних днях Севераста, а Уна слушала их с мелководья. У нее не осталось легких, одни жабры, и говорить она не могла. Шпион отвлеченно задумывался, проявил ли Бог-Кракен умышленную жестокость, когда преобразовывал Уну, или она случайно попала под отголосок какого-то более масштабного чуда. Когда над гаванью разносился фабричный гудок, Габерас брел в сторону порта, а Уна ныряла на глубину, охотиться. Сегодня у припортовых контор Дредгера появился – вызванный из небытия – Сангада Барадин. Дредгер тепло приветствовал испытанного товарища, в стакан полилось густое вино. Они посплетничали о войне, бедствиях и размерах прибыли. Сангада уклончиво отвечал на вопрос Дредгера, что он тут затевает. Цеховик опять предложил на него поработать, и уже шпион снова вежливо отказал ему. При этом он позаботился, чтобы его увидели в компании Дредгера на выходе из конторы. Дредгера легко признать по тяжелой броне. В Мойке его знают все, и все запомнят того, кто с ним разговаривал. Они не забудут развалистую походку Сангады, его сочный акцент и шляпу – но не лицо под ее полями. Перестраиваясь на скорый шаг, шпион стряхнул Сангаду Барадина и вновь стал Икс-84, ишмирским агентом. Безымянным, неприметным. Он двигался с предосторожностями, извилистым путем через переулки и задние дворы Мойки. Прошел насквозь несколько храмов – и благой ладан разных богов пристал к его плащу. Юркнул в подземку – и вышел вон, не садясь в поезд. На улице Фаэтонов он начертил «Х» мелом на кабинке уборной, а затем в дом Джалех вернулся Алик. Ждать. Украдкой записывать. Набрасывать в уме сообщения, пока латает крышу на чердаке. Избегая шпиона, на чердак втихомолку пробрался Эмлин. Он то и дело беспричинно вздрагивал, словно его оглушал никем другим не слышимый гром. Таращился на паутину по углам, на трещины в окнах. Мальчишка пустел, как сухой тростник – ускользал из мира смертных, слишком глубоко окунувшись в потустороннее. Алик наблюдал участливо и сокрушенно. Шпион досадовал от потери крайне полезного инструмента. – Ткач Судеб подползает ближе, – прошептал мальчик. – Но он не станет со мной говорить. – Потерпи, – записывая, сказал Алик. – Наш бог обязан скрывать себя. – Он что, скрывается от меня? – От наших врагов. – Тандер сказал, я плохо стараюсь. – Мальчик рассеянно коснулся лица, потер омраченный лоб. Понадавливал, будто норовил проковырять в черепе дырки и впустить туда бога. – Тандер – полудурок.