Ной встал на ноги и навис надо мной, уставившись на меня тяжелым взглядом. Он пытался просверлить во мне дырку, пригвоздить меня к месту. Не теряя самообладания, я сложила руки на груди и постаралась ответить твердым голосом, насколько это было возможно: – Мне показалось, тебе понравится ощущение теплого солнечного света. Здесь так темно и… Он засмеялся – горько и неприятно. – Правда? Знаешь что? – Ной прижал палец к виску. – Здесь тоже охренеть как темно. – Слушай, я просто пытаюсь… – Я знаю, что ты пытаешься сделать. Есть причина, по которой я требую не делать ничего, пока сам об этом не попрошу. Я не идиот. Ты подняла эти треклятые шторы не для меня. Ты сделала это для себя. Незачем делать для меня что-то, чтобы быть довольной собой. Жалость, как я уже понял, имеет разные виды и формы, и я знаю их все. Попытка была неплохая, но нет, спасибо. Выматывайся отсюда. – Необязательно так грубить, – дрожащим голосом отозвалась я. Ной поднял руки. – Эй, я такой, какой есть, милая. Не нравится – уходи. Никто не держит тебя здесь силой. А если бы держал, так уж точно не я. Мне хотелось бросить эту работу. Сильно. И я чуть не решилась на это. – Ладно, – бросила я ему и опустила шторы, погрузив комнату в полутьму. – Доволен? – Еще как, – кисло ответил Ной. – Надеюсь, больше этого не повторится. – Не повторится, поверь мне, – я пересекла комнату быстрым шагом. «Да пошел он! – возмущалась я, сбегая по лестнице вниз. – Я не только из жалости это сделала. Сегодня действительно потрясающий день, и прятаться от него – преступление». Однако я осознала, что Ною наплевать на мои чувства и мнение, и если я не выучу этот урок, то и месяца тут не продержусь. Когда я позже поднялась в комнату Ноя, чтобы принести ему обед, то обнаружила его на прежнем месте: у окна за столом. Темнота в спальне сгустилась. Я оставила обед на столе, не перемолвившись с Ноем и словом. Меня тревожило это, все это. Полумрак, аудиокниги, еда навынос и то, что Ной столько времени не жил, а скорее существовал в таком крохотном мирке. Но больше всего меня тревожили свои собственные чувства: почему меня так волнует все это и почему мое сердце не на месте? Глава 11 Шарлотта – Он ненавидит меня. Мелани оторвала взгляд от пальто из искусственного меха под леопарда, который внимательно рассматривала. – Уже? Всего неделя прошла. В воскресенье, мой выходной, мы с Мелани решили прогуляться пешком от ее дома на Гринвич-Виллидж к Лафайетт-стрит: хотели пройтись по магазинам и пообедать. Мы разглядывали забитые битком вешалки в магазине винтажной одежды Screaming Mimi’s, так как я надеялась оживить свой гардероб. – Он возненавидел меня не за неделю, а за день. Мелани рассмеялась. – Что ты такого натворила? – Подняла шторы на окнах. – Всего-то? Похоже, этот парень тот еще придурок. Я поникла. – Он не настолько плох, – я постаралась сказать небрежно, пробираясь сквозь трясину выцветших концертных футболок. – Ной, конечно, груб, но не придурок. Ну, может, слегка. Но он лишь… пытается оправиться после трагедии. Мелани окинула меня оценивающим взглядом сквозь свои кошачьи очки. – А ты сама, как я вижу, немного оправилась. Выглядишь неплохо. Отдохнувшей. Плевать на всяких идиотов, кажется, эта работа идет тебе на пользу. – Похоже на то, – осторожно отозвалась я, проведя рукой по распущенным волосам. – Яху! – воскликнула Мелани. – Мне ты можешь сказать, что тебе уже лучше. Именно эти слова хочет услышать подруга. – Боюсь, если скажу, что мне лучше, ты начнешь приставать ко мне с прослушиваниями. Глаза Мелани расширились в притворном изумлении. – О, кстати: филармония сейчас набирает музыкантов в ансамбль скрипачей. Какое совпадение! Я отвела взгляд. «Сначала Джульярд, потом филармония!» – Мел, я только обустроилась на новом месте. Дай мне время… – Сколько? – она перебросила выбранные вещи через стойку и взяла меня за плечи. – Дай мне крайний срок. Дай мне хотя бы надежду на то, что ты серьезно относишься к своей карьере, потому что, если честно, я уже сомневаюсь в этом. Я слышу от тебя, что ты не готова, но пока не думаешь о том, чтобы бросить играть. Однако я ужасно переживаю. Вдруг ты лжешь? Говорю тебе, подруга: ты не можешь бросить скрипку! Я передернула плечами, освобождаясь из ее рук. – Не брошу, – мне вспомнилось, как адажио Моцарта лилось из меня перед Ноем, – но даже если бы и бросила, то это не было бы концом света. Есть миллион других профессий, в которых я могу… – Других профессий?.. – Мелани подтолкнула на нос очки. Это было равнозначно тому, что подруга закатала рукава перед дракой. – Ладно. Время пришло. Я сейчас хорошенько от-Уилл-Хантинг-ую твою задницу! – Ты что сделаешь? – Помнишь фильм, где Уилл говорит, что он не прочь растратить свой гениальный ум и стать каменщиком или строителем, или кем-то еще? А его друг, Бен Аффлек, говорит, что это полная чушь. Помнишь? Я беспомощно пожала плечами. – Вроде да… – Так вот, это мы с тобой. Я вместо Бена Аффлека – не помню, кем он там был, – и я говорю тебе, что у тебя есть дар, а ты его убиваешь! Дар, за который, черт тебя подери, половина студентов Джульярда продала бы душу. А ты – Уилл, и говоришь мне, что нет, это нормально – бросить играть на скрипке и стать… кем? Личным помощником? – В этом нет ничего плохого. – Именно так Уилл и сказал! – с жаром воскликнула Мелани. – А я вместе с Беном Аффлеком утверждаю: это чепуха! И она оскорбительна для всех нас, кто готов левую грудь отдать хотя бы за частичку таланта, который ты пускаешь псу под хвост. – Не делай этого, – покачала я головой. – Это нелепо. И вредно для здоровья. – Таковы факты, мэм. Ты безумно талантлива, на уровне Моцарта, и меня убивает то, как пренебрежительно ты к этому относишься. – Ты, мягко говоря, переоцениваешь мои способности. Моцарт был легендой. Сравнивать меня с ним… почти кощунство. – Я не так уж далека от истины, ты и сама это прекрасно знаешь. Моцарт написал свой первый концерт в четыре года. Ты сыграла один из его концертов в шесть. В четырнадцать ты играла скрипичный концерт Сибелиуса. Сибелиуса! Думаешь, такое случается каждый день? Талант подобного размаха… чудо. – Чудо? Ты хоть понимаешь, как давишь на меня? – я подняла охапку выбранной одежды. – Мел, я стараюсь изо всех сил. И это все, что я могу сейчас сделать, хорошо? Мелани опустила руки. – Шарлотта, тебе пришлось очень тяжело. У тебя выбили землю из-под ног, а потом, уже лежачую, тебя добил ублюдок Кит. Ты взяла тайм-аут, но его не хватило, и тебе еще нужно время. Пусть так, но если ты бросишь играть на скрипке, это будет трагедией. Трагедией. Потеря Криса была трагедией, и ничто не может с этим сравниться. Я покачала головой. – Знаешь, как тяжело практиковаться каждый день и ничего не ощущать? А я занимаюсь, Мел. Играю каждый день и каждый день ничего не ощущаю. Просто издаю шум. – Ты должна уйти в это с головой, копнуть глубже. Если музыка не возносится сама, значит, ты должна найти ее и выудить на поверхность. – Я стараюсь, Мел. Правда, пытаюсь. – Так вот, по поводу прослушивания в филармонию. У тебя достаточно времени для подготовки. Приведи в форму своего внутреннего Мендельсона, а потом иди и срази всех наповал. – Мелани, я только что подписала годовой контракт на работу помощником Ноя. – Его можно расторгнуть, – выгнула бровь подруга. – Ты попытаешься? Да или нет?