Мы оба с удовольствием затянулись. — Всегда найдут чем уколоть. Ешь не так, пьешь не так, встречаешься не с тем. — Да, люди слишком часто бывают крайне поверхностны в суждениях и чересчур суровы. — Аминь. Он снова сел на стул, укрывшись в тени барной полки. Солнце припекало макушку. — Итак, вы ее врач. И что, позвольте спросить, хотите здесь узнать? — Меня интересуют некоторые обстоятельства, предшествовавшие ее смерти. Они очень запутанны, и я надеюсь, что ее друзья помогут кое-что прояснить… — Минутку. — Он сел ровнее. — Вы называете себя врачом. А что вы лечите? — Я ее осматривала… — Когда? — После смерти. — Черт! То есть вы — гробовщик? — Я — судебно-медицинский эксперт. — Коронер? — Можно и так сказать. — Черт! — Он недоверчиво покачал головой. — Вот уж ни за что бы не догадался. Был ли это комплимент или наоборот, я так и не поняла. — А что, полиция всегда отправляет — как вы сказали? — да, судмедэксперта выведывать информацию? — Меня никто не посылал. Я здесь по собственной инициативе. — Почему? — Он посмотрел на меня с легким прищуром. — Путь ведь неблизкий. — Мне нужно знать, что с ней случилось. Знать не для полиции, для себя. — Так, значит, полиция вас не посылала? — Копы мной не командуют и посылать никуда не могут. — Это хорошо. — Бармен рассмеялся. — Это мне нравится. Я сделала еще глоток. — Только и знают, что орать. Воображают себя младшими братьями Рэмбо. — Он раздавил в пепельнице сигарету. — Явились… В резиновых перчатках. Боже мой! А что подумали наши клиенты? Отправились к Бренту, это наш бывший официант. Парень в больнице, при смерти, так эти придурки нацепили хирургические маски и ближе чем на десять футов даже подходить боялись. Как будто он Тифозная Мэри.[19] Ей-богу, даже если б я что-то и знал про Берилл, точно бы им не сказал. Услышав имя, я посмотрела на него, и, когда наши взгляды встретились, мы оба поняли: он проболтался. — Берилл? Бармен молча откинулся на спинку стула. — Так вы знали, что ее звали Берилл? — Я же говорю, приходили копы, задавали вопросы, говорили о ней. — Он отвел глаза, поерзал и потянулся за сигаретами. Врун из моего бармена был никудышный. — С вами они разговаривали? — Нет. Я как увидел, что происходит, так сразу свалил. — Почему? — Не люблю копов. У меня «барракуда». Развалюха, постарше меня, наверное, будет. Уж не знаю почему, но полиция на меня окрысилась. Проходу не дают. То за одно штраф выпишут, то за другое. Ходят, задницы свои жирные таскают, жить людям не дают. Стволы, черные очки… как будто из сериала выползли. — Вы знали ее имя еще тогда, когда она жила здесь, — негромко сказала я. — Знали, что ее зовут Берилл. Берилл Мэдисон. Вы знали это еще до того, как сюда явилась полиция. — А если и знал, что с того? В чем проблема? — Она была очень скрытная, — с чувством ответила я. — Не хотела, чтобы местные знали, кто она такая. И никому свое имя не называла. Платила за все наличными, чтобы не пользоваться кредиткой, потому что кредитку можно отследить. Ее преследовали, а она убегала. Не хотела умирать. Теперь уже бармен смотрел на меня во все глаза. — Пожалуйста, расскажите, что знаете. Пожалуйста. У меня такое чувство, что вы ее друг. Ничего не сказав, он вышел из-за бара, прошел мимо меня и начал собирать пустые бутылки, банки и прочий мусор, оставшийся после молодежи. Я молча потягивала ром. У берега плескались девушки. Немного дальше загорелый красавец разворачивал парус, готовясь выйти в море. Шептались о чем-то пальмы. По песку, сторонясь набегающей волны, пробежал черный лабрадор. — Зулу, — пробормотала я. Бармен остановился и посмотрел в мою сторону. — Что вы сказали? — Зулу, — повторила я. — В одном из своих писем Берилл упомянула о нем и ваших кошках. В том смысле, что в «Луи» бродячие животные питаются лучше, чем иные люди. — Что за письма? — Берилл отсюда написала несколько писем. Мы нашли их в ее спальне, уже после убийства. Она писала, что стала частью ресторанной семьи, что это место — самое прекрасное в мире. Ей не нужно было отсюда уезжать. Ей не следовало возвращаться в Ричмонд. Мой голос звучал так, словно принадлежал кому-то другому, берег вдруг задрожал и стал расплываться. Постоянное недосыпание, стрессы и ром навалились на меня, а солнце, похоже, окончательно высушило мозги. Вернувшись на место, бармен заговорил. Негромко, сдержанно, мягко. — Не знаю, что вам сказать, но в одном вы правы: я действительно был ее другом. Я повернулась к нему: — Спасибо. Мне бы тоже хотелось быть ее другом. В каком-то смысле так оно и есть. Он смущенно опустил глаза, но я уже заметила, как смягчилось морщинистое лицо. — Никогда не скажешь, кто тот, а кто не тот. В наше чертово время ни в чем нельзя быть уверенным. Скрытое в этих словах послание все же пробилось сквозь туман в моей голове. — Здесь уже кто-то был, да? Кто-то, кто расспрашивал о Берилл? Не из полиции. И этот кто-то показался вам не тем, да? Он плеснул себе колы. — Так был? Кто? — тревожно повторила я. — Имени не знаю, не представился. — Бармен приложился к стакану. Вытер губы. — Какой-то красавчик. Молодой, лет двадцати с небольшим. Темные волосы. Модный прикид. Как будто сошел со страниц «Джи-Кью». Нарисовался тут пару недель назад. Назвался вроде как частным детективом. Сын сенатора Партина. — Интересовался, где останавливалась Берилл. — Вы ему сказали? — Черта с два. Я с ним даже разговаривать не стал. — А другие? Кто-нибудь мог ему что-то сказать? — Вряд ли! — Почему вряд ли? И… вы скажете, как вас зовут? — Вряд ли, потому что этого никто не знал, кроме меня и одного приятеля. А как меня зовут, я вам скажу. Но только если вы скажете, как вас зовут. — Кей Скарпетта. — Приятно познакомиться. А меня — Питер. Питер Джонс. Друзья называют меня Пи-Джеем.