Попрощавшись с Джини Уилсон, я вышла на улицу и свернула к первому попавшемуся на глаза телефону. И надо же — чертов Марино отправился в боулинг-клуб! 14 Понедельник накатил приливом низких серых туч, окутавших подножие Голубого хребта и скрывших из глаз «Валгаллу». Ветер бил в лицо, и когда мы наконец припарковались на стоянке, в ветровое стекло уже постукивали мелкие, похожие на крупу снежинки. — Черт! — жалобно пробормотал Марино. — Вот только этого нам и недоставало для полного счастья. — То ли еще будет, — заверила я лейтенанта, отворачиваясь от впивающихся в щеку ледяных колючек, и, наклонив голову, поспешила к главному входу. Марино молча последовал за мной. Доктор Мастерсон дожидался нас в вестибюле с принужденной улыбкой на каменном лице. Обменявшись рукопожатием, мужчины враждебно, как два кота, посмотрели друг на друга. Я даже не попыталась ослабить возникшее напряжение. Доктор вел игру, от которой меня уже тошнило. Он располагал необходимой информацией, и мы приехали, чтобы получить ее, какой бы неприятной для больницы она ни была. От доктора Мастерсона зависело одно: поделится он с ней добровольно, признав неизбежное, или выложит под давлением, по постановлению суда. Выбор оставался за ним. Не тратя время на любезности, мы прошли в офис. На этот раз доктор плотно закрыл дверь. — Итак, чем могу помочь теперь? — спросил он, едва опустившись на стул. — Нам нужна информация, — ответила я. — Разумеется. Но, доктор Скарпетта, — продолжал Мастерсон, обращаясь исключительно ко мне и как будто не замечая Марино, — вы ведь ознакомились с досье Эла Ханта, а я рассказал все, что помню… Марино поднял руку. — Неужели все? — Он достал сигареты. — Что ж, если у вас так плохо с памятью, мы ее освежим. И сегодня нас интересует не только Эл Хант. — Не понимаю. — Нас интересует его приятель. — Какой еще приятель? — Доктор холодно взглянул на лейтенанта. — Имя Фрэнки вам что-нибудь говорит? Мастерсон принялся протирать очки; похоже, этим приемом он пользовался чаще всего, надеясь протянуть время. — В одно время с Элом Хантом у вас был еще один пациент, паренек по имени Фрэнки, — добавил Марино. — Боюсь… — А вы не бойтесь, док. Просто скажите, кто такой Фрэнки. — В «Валгалле» одновременно пребывает до трехсот пациентов, лейтенант. И вряд ли справедливо требовать, чтобы я знал по имени каждого, особенно тех, кто находился здесь несколько недель или даже меньше. — Хотите сказать, что Фрэнки пробыл у вас недолго? Мастерсон потянулся за трубкой. Он понял, что допустил промашку, и злился на себя. — Ничего подобного, лейтенант. Вы неверно истолковали мои слова. — Трубка была его второй уловкой, позволявшей выиграть драгоценные секунды. — Но, возможно, я и смогу его вспомнить, если… Что еще вам известно о нем, кроме того, что он «приятель Эла Ханта»? Мне нужны дополнительные данные. Я поняла, что пора вмешаться. — Очевидно, находясь в вашем заведении, Эл Хант подружился с кем-то по имени Фрэнки. Эл сам упомянул о нем в разговоре со мной. У нас есть основания полагать, что по прибытии сюда этот пациент провел какое-то время в чулане, а затем был переведен на другой этаж, где и познакомился с Хантом. Мы также располагаем описанием Фрэнки — высокий, худощавый, с темными волосами. Любил вязать. Согласитесь, такое увлечение среди мужчин-пациентов встречается весьма редко. — Все это вам рассказал Эл Хант? — бесстрастно спросил Мастерсон. — Фрэнки также отличался исключительной аккуратностью, — добавила я, избегая ответа на вопрос. — Сомневаюсь, что увлечение пациента вязанием могло привлечь к нему мое внимание, — заметил доктор, раскуривая трубку. — И еще, — продолжала я, с трудом сохраняя терпение, — он заикался, когда сильно нервничал. — Гм. Одна из наиболее распространенных причин заикания — спазматическая дисфония. Если так, соответствующая запись должна быть в различительном диагнозе. Это уже кое-что… для начала. — Для начала перестаньте нести чушь, — буркнул Марино. — Послушайте, лейтенант, — снисходительно улыбнулся Мастерсон, — мне совершенно непонятна ваша враждебность. — Да уж, конечно, непонятна. Но это поправимо. Мне ничего не стоит получить ордер, и тогда вам придется отвечать уже за соучастие в убийстве. И разговаривать мы будем не здесь, а в полиции. Вам больше по вкусу такой вариант? — Знаете, я не намерен больше выслушивать ваши оскорбления, — с невозмутимым спокойствием ответил доктор. — И ваши угрозы, лейтенант, меня не пугают. — А я не терплю, когда меня пытаются водить за нос, — отрезал Марино. — Кто такой Фрэнки? — спросила я, понимая, что разговор заходит в тупик. Мастерсон повернулся ко мне. — Повторяю, я не могу ответить на ваш вопрос вот так, с ходу. Но если соблаговолите подождать, попробую найти что-нибудь в компьютере. — Спасибо. Мы подождем здесь. Он поднялся и вышел из офиса. — Кусок дерьма, — проворчал лейтенант с явным расчетом на то, чтобы его услышала не только я. — Перестань. — Подумай сама, док. Молодых тут можно по пальцам пересчитать. Бьюсь об заклад, что процентов семьдесят пять здешних пациентов — старики, которым перевалило за шестьдесят. А раз так, то молодежь и запоминается лучше, согласна? Этот хмырь прекрасно знает, кто такой Фрэнки. Знает даже, какой у него был размер тапочек. — Возможно. — Никаких «возможно», док. Говорю тебе, твой приятель просто водит нас за нос. — И будет водить, пока ты не угомонишься и не перестанешь пререкаться по пустякам. — Вот же дерьмо! — Марино поднялся, подошел к окну и раздвинул шторы. День обещал быть таким же серым и ненастным, как и утро. — Терпеть не могу, когда мне врут. Попомни мои слова, док, если придется, я ему задницу прищемлю. Знаешь, я этих психиатров на дух не переношу. Подсунь им на лечение Джека Потрошителя, они и бровью не поведут. Будут врать, выворачиваться, вилять, уложат мерзавца в постельку и станут кормить с ложечки куриным супчиком, как будто он какой-нибудь Мистер Американский Яблочный Пирог. — Лейтенант помолчал, потом непонятно к чему добавил: — Ладно, хоть снег перестал. Я подождала, пока он вернется на место. — Думаю, насчет соучастия в убийстве ты перегнул палку. — Зато подействовало, верно? — Не загоняй его в угол. Дай шанс. Марино угрюмо уставился в зашторенное окно. — Надеюсь, Мастерсон уже понял, что сотрудничать с нами в его же интересах, — добавила я. — Но играть с ним в кошки-мышки не в моих интересах. Пока мы тут кресла протираем, этот псих Фрэнки разгуливает по городу и вынашивает свои грязные планы. А может, и придумал уже что-то, и часики уже тикают. Я невольно представила свой дом в тихом квартале, покачивающийся на дверной ручке медальон Кэри Харпера и вкрадчивый голос из автоответчика: «У тебя такие чудесные светлые волосы. Натуральные или ты их осветляешь?» Странно. Какое значение имеет для него цвет волос? В чем смысл этого вопроса? Я вздохнула. — Если Фрэнки действительно тот, кого мы ищем, то никакой связи между убийствами и Спарачино может и не быть. — Посмотрим, — бросил Марино, закуривая вторую сигарету и сверля недовольным взглядом дверь. — Что значит «посмотрим»? Хочешь сказать… — Знаешь, док, я и сам порой удивляюсь, как одно влечет за собой другое, — загадочно заметил он. — Что? Что «одно» и что «другое»? Ты можешь выражаться яснее? Лейтенант посмотрел на часы: — Черт, где его только носит! Может, уже свалил на ланч? — Будем надеяться, что мистер Мастерсон ищет информацию на нашего Фрэнки. — Да уж, на него надейся… — Так что ты имел в виду? Как одно ведет за собой другое? — снова спросила я. — Объясни толком. — Скажем так, у меня предчувствие. Что-то говорит мне, что, если бы не та дурацкая рукопись Берилл, все трое были бы живы. Да и Хант, скорее всего, тоже.