«— Когда это было? — спросил лейтенант на экране. — Когда она приезжала к вам в последний раз? — Точно число не помню, — ответил Хант. — Примерно пару месяцев назад. Помню, что была пятница, и время… ммм… где-то ближе к полудню. Я потому запомнил, что в тот день мы с отцом договорились сходить на ланч вместе. У нас так заведено — встречаться по пятницам за ланчем, обсуждать дела… — Он поднес к губам банку „севен-ап“. — В пятницу я обычно одеваюсь поприличнее. В тот раз даже галстук повязал. — Итак, в ту пятницу Берилл приехала помыть машину, — напомнил Марино. — И вы с ней поговорили? — Вообще-то она заговорила первой, — уточнил Хант. — Машину уже помыли, когда она подошла ко мне и сказала, что пролила что-то в багажнике. Попросила посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать. Подняла крышку. Коврик был мокрый. Наверное, положила в багажник продукты и пакет с апельсиновым соком порвался. Поэтому и приехала. — Когда Берилл приехала на мойку, продукты еще лежали в багажнике? — Нет. — Помнишь, в чем она была? Хант помолчал. — В теннисном костюме. И в темных очках. Похоже, возвращалась с корта. Я потому и запомнил, что никогда раньше в такой одежде ее не видел. Раньше она одевалась по-другому. В багажнике лежали ракетка и еще какие-то вещи, и она забрала их оттуда и переложила на заднее сиденье. Марино достал из кармана блокнот, полистал страницы. — Это не могла быть пятница двенадцатого июля? — Возможно. — Помнишь что-то еще? Она что-нибудь говорила? — Вела себя почти дружелюбно. Я это хорошо помню. Наверное, потому, что я согласился ей помочь, хотя мог бы и отказать. Мог бы отправить в мастерскую, где с нее взяли бы тридцать долларов. Но мне хотелось ей помочь. И пока ребята работали, я все время оставался около машины. Вот тогда и заметил кое-что на пассажирской дверце. Как будто кто-то взял ключ и выцарапал под ручкой сердечко и какие-то слова. Я спросил, когда это случилось, и она тут же подошла посмотреть. Подошла, увидела и словно окаменела. Даже побледнела. Только тогда и заметила это в первый раз. Я попытался ее успокоить. Сказал, что она ни в чем не виновата. Что не надо расстраиваться. Хотя как тут не расстраиваться. „Хонда“ у нее была совсем еще новенькая, ни царапинки, и надо же, какой-то гад так ее попортил. А может, мальчишки. Бездельников хватает. — Что еще она сказала? Не объяснила, откуда это взялось? — Нет, сэр. Ничего такого она не говорила. По-моему, она очень сильно испугалась и не знала, что делать. Стояла и смотрела молча. Потом спросила, есть ли где-нибудь поблизости телефон. Я ответил, что внутри есть платный. Когда она вышла, машина была уже готова, так что она села и уехала». Марино остановил видеомагнитофон и вытащил кассету. Вспомнив про кофе, я сходила в кухню и вернулась с двумя чашками. — Похоже, ответ на один вопрос мы получили. — Да. — Марино потянулся за сливками и сахаром. — Как я представляю, Берилл воспользовалась телефоном, чтобы позвонить в банк или заказать билет на самолет. Та милая валентинка на дверце стала последней каплей, переполнившей ее терпение. Она запаниковала. С мойки поехала прямиком в банк. Я проверил. В пятницу, двенадцатого июля, в двенадцать пятьдесят Берилл Мэдисон сняла около десяти тысяч и закрыла счет. Она была у них постоянным клиентом, так что никаких проблем не возникло. — Деньги взяла туристическими чеками? — А вот и нет. Наличными. Важный факт. Похоже, она больше опасалась того, что ее найдут, чем того, что ограбят. Дальше Берилл везде намеревалась расплачиваться наличными, потому что по кредиткам и дорожным чекам можно проследить ее путь. — Сильно же ее, должно быть, напугали, — тихо проговорила я. — Подумать только, носить при себе такую сумму. Я бы свихнулась от страха. Марино закурил. Я последовала его примеру. — Как думаешь, то сердечко могли выцарапать, пока ее машина была на автостоянке? — Этот же вопрос я задал и Ханту. Хотел посмотреть, как он отреагирует. Так вот парень клялся, что на мойке это сделать невозможно, что кто-нибудь обязательно бы заметил. Не знаю, не уверен. На этих чертовых мойках пятьдесят центов на сиденье оставишь — и те подгребут. Вор на воре. Все подметают подчистую. Мелочь, зонтики, чековые книжки. А спросишь — никто ничего не видел. Черт, да Хант сам мог это сделать. — Он действительно немного чудной, — согласилась я. — Его странная реакция на Берилл… Почему из сотен клиентов Хант выделил именно ее? Часто она там бывала? Приезжала, может, пару раз в месяц? Марино кивнул. — Да, но вот он видел ее как неоновый знак. Парень может быть невиновен как ягненок. А может и наоборот. Марк сказал о Берилл, что она не из тех, кого легко забыть. Мы молча потягивали кофе. Мои мысли опять свернули в темный лабиринт. Марк. Почему его не было в списке сотрудников «Орндорфф и Бергер»? Мне хотелось верить, что этому есть какое-то логическое объяснение, что налицо некая элементарная ошибка. Может быть, имя исключили из справочника умышленно или фирма переходила на компьютеризированную систему учета и ему присвоили неправильный код. Может быть, обе секретарши лишь недавно пришли в фирму и еще не знали всех юристов. Но почему Марка нет в справочниках Чикаго? — Послушай, док, тебя, похоже, что-то гложет? — обратился ко мне Марино. — Я это сразу заметил, как только пришел. — Просто устала. — Чепуха. — Он отхлебнул кофе. — Роза сказала, что ты уезжала. И как Нью-Йорк? Поболтала со Спарачино? Я едва не поперхнулась. — Когда она тебе об этом сказала? — Не важно. И не набрасывайся на нее с упреками. Роза только сообщила, что тебя нет в городе. Куда, к кому, зачем — это я уже сам выяснил. По своим каналам. — Как? — Ты же сама мне сказала, вот как. И не отпирайся, ладно? Итак, о чем вы говорили со Спарачино? — Он сослался на разговор с тобой. Может, для начала ты со мной поделишься? — предложила я. — Делиться особенно нечем. — Марино потушил сигарету. — Позавчера позвонил мне домой. Вечером. Только не спрашивай, откуда этот хрен узнал мое имя и номер телефона. Заявил, что ему нужны бумаги Берилл. Я сказал, что ничем не могу помочь. В общем, уперся. Договориться мы, пожалуй, могли бы, да только он полез в бутылку. Раскомандовался, стал изображать из себя фараона египетского. Кричал, что исполняет ее завещание. Начал угрожать. — И ты поступил как настоящий джентльмен — направил эту акулу ко мне. Марино непонимающе уставился на меня: — Нет, конечно. О тебе вообще речи не было. — Уверен? — Разумеется, уверен, черт возьми. Весь разговор длился минуты три, не больше. Повторяю, о тебе не было ни слова. — А как насчет рукописи, которая упомянута в полицейском отчете? О ней Спарачино спрашивал? — Спрашивал. В подробности я не вдавался, сказал только, что все ее бумаги изучаются как вещественные доказательства. Сослался на то, что не могу обсуждать детали следствия. — Ты не сказал, что рукопись, которую нашли в спальне, передана мне? — Что за чертовщина, док? Конечно нет. — Марино как-то странно посмотрел на меня. — С какой стати? Это же неправда. Вандер при мне проверил страницы на отпечатки. Потом я забрал рукопись с собой. Сейчас она лежит в комнате хранения вещдоков вместе с остальным дерьмом. — Он помолчал. — А почему ты об этом спрашиваешь? Что тебе сказал Спарачино? Я сходила за кофе, а вернувшись, рассказала Марино все. Он выслушал молча, а когда я закончила, посмотрел на меня так, будто услышал нечто невероятное. А в его глазах было нечто такое, что совершенно выбило меня из колеи. Я вдруг подумала, что впервые вижу Марино испуганным. — Что будешь делать, если он позвонит? — Кто позвонит? Марк? — Нет, Красная Шапочка, — съязвил он. — Попрошу объяснений. Спрошу, действительно ли он работает в «Орндорфф и Бергер», действительно ли живет в Чикаго и как вышло, что его имени нет в справочниках. — Это прозвучало настолько неубедительно, что я в отчаянии всплеснула руками. — Не знаю! В любом случае я постараюсь выяснить, что, черт возьми, происходит. Марино отвернулся. Поиграл желваками. — Ты, наверное, думаешь, что Марк… связан как-то со Спарачино, вовлечен в какую-то преступную деятельность… — Я понимала, что облекаю в слова собственные жуткие подозрения. Он зло вытряхнул из пачки сигарету и закурил. — А что еще мне думать? Ты не видела своего бывшего Ромео пятнадцать лет, не разговаривала с ним, не слышала о нем ни слова и понятия не имеешь, где он был и чем занимался. И вдруг на тебе — явился не запылился. Что ты о нем знаешь? Ничего. Только то, что он тебе наплел… Мы оба вздрогнули от резкого звонка телефона. Я вскочила, машинально бросив взгляд на часы, и прошла в кухню. Было около десяти. Я сняла трубку. Сердце сжалось от страха. — Кей? — Марк? — К горлу подступил комок. — Где ты? — Дома. Вернулся в Чикаго, только что вошел. Мы… — Я пыталась дозвониться тебе. В Нью-Йорк и в Чикаго. Звонила в офис… из аэропорта… Пауза затягивалась. — Послушай, у меня сейчас нет времени. Я только хотел сказать, что сожалею, как все прошло. Позвоню. — Где ты? — снова спросила я. — Марк? Марк? Из трубки донеслись короткие гудки. 7