Кирилл мрачно взглянул на извилистую дорогу, засыпанную пеплом и уводящую к Зеркальному пруду – обители водяного и его жены. Между ними и Змеем существовала давняя неприязнь, поэтому каждая встреча норовила кончиться схваткой. – Значит, идем, – процедил Кирилл, помогая Рогнеде сойти с моста. Надеяться на лучшее явно не придется. Русалка «Вас, дети несчастные, участью простой одаряю: воды земные и темные беречь вовек завещаю». Из речи при появлении Игоря и Ярославы в Нави Много веков тому назад, Явь – Да что же тебе сдалась эта окаянная, а?! Неужто не понимаешь, что глупая она и дети от нее такими же будут? Не на прогулку же девку зовешь, а в дом свой родной ведешь! – бранилась Лада. – Полно, матушка, полно. Отчего же вам Ярослава не мила? Умна, красива и хозяйственна. Чем же она плоха? – Игорь старался не обращать внимания на непрекращающееся ворчание матери. – Был бы батюшка твой жив, он бы все объяснил да показал. Совсем околдовала тебя девка эта. Ведьма она. – Лада обессиленно уселась на скамью, прижимая руки к груди. Нескончаемые споры сильно терзали материнское сердце, но принять выбор единственного сыночка она никак не могла – не нравилась ей молва, что Ярославу окружала. Шептались бабки да мужики по углам потаенным, и ни один еще словцом добрым о девке не отозвался. – Напрасно вы наговариваете, матушка. Не видал я ни разу ничего дурного в ее избе, не слыхал от Ярославы слов страшных. Не примечал я ни ворожбы, ни отваров гадких – стало быть, и не колдунья она. Сильно печалили Игоря лихие разговоры о милой его сердцу, но поделать ничего не мог. При нем люд рта не разевал, но стоило только влюбленным разойтись, как тут же взгляды кусачие на Ярославу устремлялись. Уверял ее Игорь, что изменится все, как только они свадебку сыграют в следующем месяце. – Злословят на нее завистники все, а вы верите им, матушка, – сетовал Игорь. – А зря. Люблю я ее и жениться хочу, а без вашего слова родительского не бывать мне счастливым. Не хочется мне против воли вашей идти. Поэтому прошу: обдумайте все, покуда меня не будет, – поклонился молодец до земли, поцеловал мать и вышел из избы прочь. В град он собрался за гостинцами для любимой да на ярмарке пышной продать хотел дары земельки своей. Тоска и грусть сердце Игоря сжимали, когда он мимо избушки Ярославы проходил и лишь кивнул украдкой, с ненаглядной прощаясь. Не мог молодец ее с собою взять, а потому молился небесам о ее защите. Вся деревня завидовала Ярославе – сиротинушка, а не голодала. В хорошей, крепкой избе на окраине жила и радовалась солнышку ясному. По хозяйству хлопотала, урожай по осени собирала, весной же сама все сажала, родителей молитвой ласковой часто вспоминала. Скотинка всегда ухожена и сыта была, в комнатках просторных мышей не видала. Стерегли ее собаки да кошки – гостей незваных на порог не пускали. Рукодельницей еще Ярослава слыла: сложные узоры всегда покрывали ее рубахи и сарафаны, а платки как расшивала – загляденье. Зависть брала людские сердца: негоже, чтоб девка так все могла да еще никому не должна – значит, ведьма она. Точно отраву украдкой варила, словами лихими соседей заклинала, посему-то те худо и жили. Курицы однажды в округе пропали, так не на лисицу подумали, а на Ярославу. Токмо ей и нужно было скотинку изводить да чары злые на деревеньку насылать. А когда на прошлой седмице дитятко от хвори в муках умерло, так снова на Ярославу указали. Ведь именно с ней мать ребенка накануне толковала, на судьбинушку жаловалась. Качали бабы головой, точили вилы мужики и глядели хмуро, расправу ведьме предрекая. С подачи Михайлы, главы поселения, спросили обиженные у Лады, когда сынок ее домой воротится. Как прознали, что через седмицу, так скоро решили темное дело провернуть: утопить девицу. Да не просто с камнем на шее ко дну пустить, а в жертву водяному преподнести – так она уж точно к ним никогда не вернется. Давно уж забыт был старый обряд, лишь сказки дитяткам молвили бабки по вечерам. В деревеньке той обычай страшный жил: в озере местном водяной водился и раз в год невестушку себе просил. Взамен сулил он жителям богатства, урожай и благодать. Со слезами на глазах девиц водам холодным отдавали, шибко гнева водяного боялись. Да токмо когда решили невесту сынка старосты извести, так поднял молодец бунт и положил конец обряду страшному. С той поры много лет уж минуло – никто более к озеру не ходил, капризы водяного не выполнял. Однако ж, как про ведьму резко все жители загоготали, так тут же решили жертвоприношение устроить. О том жена Михайлы похлопотала. Каждой соседке ужасов наплела про Ярославу: и дурная она, и женихов изводит, и отраву варит, и скот убивает. Охали, ахали, плакали – решили, наконец: надобно, так надобно. А заодно и для себя пользу получат: и от ведьмы избавятся, и благодать обретут, ведь обязан был водяной обещание свое исполнять. Когда ж расспросы про возвращение Игоря пошли, так поняла все Лада и заперлась вечером безлунным в избушке своей. Молиться она принялась: боязно стало за девку да за сынка, но против озлобленного люда женщина не пошла. Меж тем с вилами и топорами к дому Ярославы орава подоспела, всех псов да кошек огнем отогнала. Мужики силой девицу за косы вывели, чрез всю деревню и по лесу в одной рубахе проволокли. По рукам и ногам связали, косы густые распустили, на макушку венок из ярких цветов и лент нацепили – приодели для свадьбы с водяным. На тонкую шею камень тяжелый привязали и, проведя по тропинке крапивной, под песни могильные в лодку уложили. Слезы из очей Ярославы катились, к небесам она обращалась и о защите для Игоря просила. Ничто девицу более не тревожило, кроме благополучия любимого – ее ведь судьба гнилыми людьми уж определена. В лодку, что в ромашках и васильках утопала, запрыгнул Михайло и на средину озера отправился. Цветы украшением служили, благоуханьем голову дурили. Рука старосты ладонь девицы крепко сжимала, но не глядела на него Ярослава, песням грустным внимала. Усмехнулся тогда Михайло покорности ее и, прижавшись, молвил на ушко: – Коль послушалась бы меня, так сейчас бы не здесь лежала, а в избе бы хлопотала и меня ночами темными встречала. Девица пришла в ярость, распахнула она глаза и плюнула ему в лицо. Речи слушать противно стало: уж сколько Михайло вокруг нее ходил, заботой елейной окружал да предложения постыдные делал. Одначе не слушала его никогда Ярослава и всегда прочь гнала, не желая его подле себя видеть. Оттого и настигла ее слава дурная: Михайло жизни мирной не дал, со свету изжил бедняжку. – Гордая, да? – Михайло смахнул плевок и гадко улыбнулся. – Знай же, что ныне все твои земли моими станут, все себе заберу, а животных твоих первыми под нож отдам. Ты же не увидишь счастья, не познаешь жизни мирной. Будешь на дне обитать и жабрами обрастать, – и, обернувшись к люду, загорланил: – Водяному невеста новая будет служить, женою ласковой станет да икорку метать устанет, – и под хор голосов опрокинул Ярославу в воду. Мерно лодка Михайлы плыла, оставляя позади россыпь цветов да круги, в стороны расходящиеся. Совесть его души не касалась, страх в сердце не обитал – он с непослушной разобрался, власть свою в очередной раз показал. Наутро горевать люди не думали: ведьму убили, а значит, покой заслужили. Одна лишь Лада слезами умывалась да возвращения сына боялась. Корила она себя, плакала все дни и ночи напролет, даже к озеру сходила однажды: пала на колени, берег целовала и прощения просила. Однако молчала земля – расправой страшила. Игорь воротился чуть позже обещанного срока: в пути задержался, бумаг кипу подписывал, да ярмарка долго продолжалась. По прибытии домой хотел молодец сразу с милой лебедушкой своей свидеться. Неспокойно было, душа его точно беду чуяла. В пути еще сердце тревожно кольнуло, но быстрее добраться никак не мог. Покуда сын котомки разбирал да наскоро кашу вкушал, маялась Лада, страх грудь обжигал, и сдалась она наконец. Рассказала на одном дыхании, что с Ярославой приключилось. Как громом пораженный, Игорь замер и долго верить словам матери не хотел. Все отрицал, не желал правде внимать, но заплаканные очи Лады токмо лишь в истине слов убеждали. – Виновата я, глупая, – шептала старуха, к ладони сына лбом прижимаясь. – Не уберегла, не смогла – струсила я… – и зашлась рыданиями горькими. Вскочил Игорь, на мать лишь на миг взглянул и бросился к озеру. Ведь знал он, прочувствовал беду, все сплетни да наговоры злой рок предвещали, да только не поверил молодец сердцу своему и с любимой не остался. Припал Игорь к берегу, камышами поросшему, и зарыдал горючими слезами. – Прости меня, родненькая, прости меня, ненаглядная, – шептал он, челом об землю ударяясь. – Не уберег я тебя, ясная, не спас от погибели жуткой. Нет мне прощенья, услада моя. Нет мне покоя на свете этом и том, покуда ты в воде этой томишься! Забери и меня, слышишь? Без тебя нет мне бытия. В горе своем не заметил Игорь, как вода заходила кругами, как выплыла Ярослава и щекой холодной прильнула к любимому. Замер молодец и уставился на деву ни живую, ни мертвую. Поверить не мог счастью своему: то ли морок, то ли взаправду – сомнения в клочья душу разрывали. – Здравствуй, месяц мой ясный, – прошептала Ярослава, выбираясь на берег и рядом с Игорем становясь. – Не горюй, свет очей моих, не рыдай. Я подле тебя. Застыла Ярослава и встретилась с ним взглядом: мутными ее голубые очи теперь стали. Лицо ее серым сделалось, синие линии ланиты и выю испещрили, в волосах ракушки мелкие застряли. Цветы из венка неопрятно торчали, грязная, тиной покрытая рубаха стан худой едва скрывала, а с края ее водица капала, под ноги босые лужицей стекая. – Что же сделали они с тобой? – прижался Игорь к телу хрупкому. – Не защитил я тебя, невесту милую, не спас от иродов. – Нет в том вины твоей, сокол мой ясный, – подняла она его на ноги и, хладной рукой поглаживая, прошептала: – Не знал ты коварных мыслей соседей наших, не мог предвидеть, как поступят со мной завистники подлые. Отпусти и живи дальше, суженый мой. – Как же так, Ярослава? – крепко сжал он ее плечи и в очи белесые заглянул. – Не смогу я жить подле тех, кто извел тебя, кто погубил нареченную мою. Мягко вырвалась дева из объятий да прислонилась к иве, что ветвями тонкими гладь тревожила. Молчала Ярослава и на небо вечернее взирала, шум леса слушала и мысли плохие от себя отгоняла, но смириться со смертью и участью своею горькой никак не могла. Не желала под водой обитать и очередной женой чудища зваться. Обида под сердцем клокотала, но сама она поделать ничего не могла, а посему молвила: – Ежели любишь меня, как и раньше, если же жизни нет тебе средь предателей мерзких, если сердце покоя не знает рядом с обманщиками подлыми, то поклянись душой и телом, что верен будешь мне до конца. Долго думать не стал молодец и сразу ниц пал пред Ярославой. – Что скажешь, то и сделаю, лебедушка моя. Не видать мне радости и счастья, покуда не будешь ты отмщена. Голос его ненавистью полнился, а во взгляде читался гнев. – Тогда слушай и запоминай, – опустилась дева рядом с ним и завела пугающие речи: – Не была я ведьмой никогда, не знала слов ворожбы, не проводила обрядов злых, не насылала порчу ни на кого. Только одинокая была, а потому лакомая для гнилых сердец. Михайло ко мне со словами гнусными приходил через день, ложе разделить приглашал. Да только всякий раз я его прогоняла, всем сердцем тебя любя. Но Михайло отказов не принимал. Решил он наконец меня извести да земельку мою к рукам прибрать, коль сама ему в руки не далась. Да только непрост наш глава и жена ему под стать досталась. Злые они люди, Игорь, страшно злые. Поверишь ли мне, что тайны все познала, когда на дно отошла? – Поверю, голубка моя, поверю каждому слову твоему. – Крепко Игорь ее руки хладные сжал. Вздохнула тяжко Ярослава, на озеро взглянула и поведала правду о старосте деревни: – Помнишь наверняка сказку страшную про обряд древний о невесте для хозяина вод здешних? – Конечно, – кивнул Игорь. Часто в детстве ему матушка эту быль рассказывала, запрещая к глубокому озеру приближаться. – Правда все то, о чем бабки шепчутся, – грустно молвила Ярослава, на гладь смотря. – Долго ли, коротко ли, но от отца к сыну в семье Михайлы ларец один передается. Жизнь он оберегает, сундуки богатством наполняет, дела разрешает. Лежат на дне ларчика цветочки малые бадьяна дикого и кусочек палицы старой. Цветы уж иссохли, но силу былую по-прежнему хранят. Над водяным власть имеют, ведь с его головы тот бадьян сорван. Палицы кусочек пропитан кровью водного хозяина, потому-то и исполняет водяной все желания. Доколе стерегут в семье Михайлы дары эти – не знаю, не рассказал мне хозяин сих вод. – Откуда же он взялся такой? Неужто всю жизнь тут обитает? Ярослава пояснять принялась: – Когда не было здесь еще селения, обосновался здесь водяной. А как повадился люд избы строить, так удумал хозяин злой пакости чинить. Точно человек, бродил по деревне да ужасы воротил: мужиков честных в озере топил, баб и девок по ночам навещал. Боялись его шибко и пощады просили – тогда-то и придумал водяной обряд кровавый. Так долго продолжалось, покуда… – Покуда счастью старосты угрожать не стали, – перебил ее Игорь, сказку вспоминая. – Верно, – кивнула Ярослава. – То предок Михайлы был. Избил он палицей царя вод и загнал его в озеро, вырвав с головы бадьян – считай, что власть над существом получил, коль кусочек плоти схватил. С тех пор и лишился воли водяной, ведь пуще любого сокровища ларчик берегут в семье Михайлы и потерять страшатся. Много зим уж прошло, но не забыл ни сын от отца сказку правдивую, ни водяной позора своего. Злится он, Игорь, пуще прежнего желает отмщения да избавления от власти окаянных. Диву дался Игорь от рассказа сего: не подумал бы никогда, что сказка всегда правду лишь молвила. Одначе в истине слов любимой сомневаться не думал, токмо спросил: – Кто ж рассказал тебе это все, соколица? Печально на него Ярослава взглянула. – Сам водяной и поведал. Частенько он вздыхать любит о судьбинушке своей горькой, а русалки, жены его, токмо и поддакивают ему, – отстранилась Ярослава и на камень опустилась, себя за плечи обнимая. Сердце ее тоской наливалось, как вспоминала, что возвратиться на дно придется, а там только тьма, рыбы да чудо-терем, в коем существовать приходится. – Отчего ж он не забыл про позор свой давний? Игорь рядом с Ярославой присел, ласково прядь волос за ухо убирая – не пугал его облик ее дивный. – Всякий от подчинения избавления желает, – с тоской дева взглянула на любимого. – Послушай: водяной обещал меня к тебе навсегда отпустить, ежели ларец тот принесешь. Знал он, что ты сюда явишься, а я каждый день токмо здесь и слоняюсь – не хочу вниз возвращаться. Коли не справишься, так не видать нам совместного счастья. Лика твоего светлого не увижу боле, женой водяного стану да рыб с лихвой нарожу. Решайся, милый, решайся. Три дня на раздумья дано, а после прощай, месяц мой ясный. – Наскоро Ярослава уста любимые поцеловала и прыгнула в воды холодные. Мучился думами тяжкими Игорь два дня и две ночи. Матушка от него не отходила: заметила, что с сыном неладное творится. Горевала, места себе не находила, да не стерпела и хотела на себя уж руки наложить, да только Игорь успел выбить из ладоней старческих нож.