Тем временем Авилов, вспомнив навыки тех времен, когда на войне ему приходилось ходить в разведку, прирезал двух бандитов, которые шатались возле домика, и оттащил их трупы в укромное место, после чего осторожно заглянул в окно. Он увидел чистую, бедную светелку почти без мебели, с довольно широкой кроватью, на которой лежала рыжая молодая женщина и, казалось, спала. Кроме нее, в комнате никого не было. Решившись, он потянул на себя дверь и вошел в дом. Под его ногами заскрипели половицы. Пламя свечи, горевшей возле изголовья больной, затрепетало. Лежащая открыла глаза. – Оля, – сказал он с мольбой, сам не зная, на что надеется, но чувствуя, что душа его разрывается на части – от счастья и в то же время от горечи. Она смотрела ему в лицо, словно не узнавая. – А я-то думала, мне показалось, когда я видела тебя в больнице… в коридоре, – проговорила она усталым голосом. – Оля, боже мой, Оля… С того самого мгновения, когда он понял, что она жива, в голове его теснились заготовки самых пылких, самых фантастических речей, которые он произнесет, когда они встретятся; но в действительности он смог лишь, повторяя ее имя, повалиться на колени и прижаться лицом к ее рукам. – Ты как меня нашел? – спросила она и тотчас добавила: – Впрочем, неважно, – высвободив одну руку, она быстро поправила волосы и улыбнулась. – Плохо я выгляжу, да? – Оля, давай уйдем отсюда, – попросил он, но тут же вспомнил, что она ранена. – Ты не можешь идти, я тебя понесу, – он поднялся. – Я… – Не надо, – сказала она, как-то болезненно усмехнувшись, отчего под глазами у нее дрогнули незнакомые ему морщинки. – Уходи. – Оля, я никуда не уйду без тебя, – пробормотал он, теряясь. Она вела себя странно, но он готов был приписать это тому, что ей давали сильные лекарства. – Да не Оля я, а Сонька, – выпалила она с неожиданной злобой, от которой ему захотелось отшатнуться, – и давно уже, давно, понимаешь? Со мной все хорошо, и… не надо меня спасать! – резко закончила она. – Но я же люблю тебя, – вырвалось у него. – И всегда любил. – Да, так любил, что сбежал на войну, – ответила она таким тоном, словно война была женщиной, с которой он ей изменил. И от этого тона, от ее сухих, блестящих глаз, которые явно были ему не рады, он окончательно потерял голову. – Я не сбежал. Ты же знаешь, что меня призвали… – Ну да, а я осталась с твоими родителями, которые терпеть меня не могли. А потом приехала эта купчиха, и стало еще хуже. Ах, Керенский, ах, большевики, ах, когда все это кончится, – злобно гримасничая, передразнила она. – Жрать нечего, деньги ничего не стоят, и деться некуда. Я думала, что уже все это забыла, нет – не забыла. Как тебя увидела, так все сразу вспомнила. Уйди, Коля, пожалуйста, прошу тебя: уйди. Мне ничего от тебя не нужно, ты ничего мне не можешь дать. – Оля… – Нет, нет, нет! – вне себя выкрикнула она. – Не нужно мне твоей любви, и жалости тоже не нужно. Исчезни и… забудь обо мне, в конце концов! У меня все хорошо. Все было хорошо, – поправилась она, – пока ты не появился. – Оля, – не выдержал он, – что он с тобой сделал? – Ничего, – отрезала она. – Если ты думаешь, что я здесь из-за него лежу, то ошибаешься. Он ни при чем, это все один… один… – Опа, – прозвенел голос позади Авилова. – У нас гости! И кто же заглянул к нам на огонек? Стрелок говорил с издевкой, театрально подчеркивая некоторые слова – он вообще любил порисоваться, как давеча, когда «на счастье» разбил бутылку шампанского о вагон с золотом. Несколько пар рук вцепились в Авилова и оттащили его. Он слишком увлекся разговором и не заметил, как члены шайки вошли в дом. – Э, да я его знаю, это катала! – объявил гнусавый. – Он в бильярд играет, – поддержал его товарищ с седыми висками и военной выправкой. – И что он тут делает? – спросил Ларион у Соньки. – Это мой бывший муж, – мрачно ответила она. Стрелок заметил, как дернулся рот Авилова при слове «бывший», и усмехнулся. – Ты же вроде сдох на войне, – бросил он Авилову. – То ли тебя красные расстреляли, то ли в самолете своем навернулся… Нет? Не сдох? И что мне теперь с тобой делать? – он обернулся к бандиту с седыми висками. – Он что, и правда в бильярд играет? Плохо, небось, играет-то. – Да не, он мировой игрок, – сказал гнусавый. – Знатный шарогон! Ну что ты! Любо-дорого посмотреть, как шары в лузы укладывает… – Любо-дорого, говоришь? – Стрелок вздохнул и повернулся к незваному гостю. – В американку играешь? – Во что хочешь, – ответил Авилов, глядя ему в лицо. – Ну посмотрим, какой ты игрок, – хмыкнул Ларион. – Дорогие товарищи бандиты! Тащите-ка сюда стол. Посмотрим, чего эта залетная птица стоит. Я тоже, знаешь, от скуки бильярдом балуюсь, когда заняться нечем… У тебя деньги при себе есть? – Есть, – игрок сделал движение, чтобы достать кошелек, но один из державших его бандитов отвел его руку, а второй вытащил портмоне из кармана. – 840 рублей, – объявил он, бросив кошелек главарю. – Неплохо. – Сколько ставишь? – спросил Стрелок. – Можно все. – Можно? – Ларион прищурился, и мысленно игрок приготовился к худшему. – А что ж ты не спросил, сколько ставлю я? – Хорошо. Спрашиваю. Сколько? Бандиты захохотали. «Пять человек, да он шестой, – соображал Авилов. – Двух я убил. Ваня где-то рядом… Успеет? Или нет? С него вполне станется угнать грузовик с золотом, а меня тут бросить… Или не станется?» – Ларион, не играй с ним, – неожиданно попросила Сонька. Она попыталась приподняться – и упала обратно на подушки. – Не надо с ним играть… Пожалуйста! – Женщины такие чувствительные, – доверительно сообщил Ларион Авилову. – Недавно я при ней пришил несколько агентов угрозыска, так она все морщилась и патефон громче включила. Вот и в газетах пишут: наше время, товарищи, очень нервное. Жуть просто! Ты газеты читаешь? Не читаешь? Не нравится? А мне наоборот, очень нравится. Ты ее любишь? – Кого? – растерялся Авилов. – Раз пришел, значит, любишь, – пояснил главарь, кивая на лежащую в постели рыжую женщину. – Так я мыслю. Ну что? Сыграем на Соньку? Выиграешь – забирай ее. Проиграешь – извини, деньги мои. Я человек бедный, – добавил он с адской ухмылкой. – У меня деньги не водятся. Он скользил по тонкой грани между авторитарностью и шутовством – и, как видел Авилов, наслаждался своей ролью. Двое бандитов угодливо захихикали. Еще двое отправились за бильярдным столом, пятый маячил за спиной игрока. Нож был у Авилова за голенищем и, если бы речь шла только о нем, он зарезал бы Лариона и попробовал сбежать; но он не мог оставить свою Олю с этими людьми, сколько бы она ни твердила ему, что той Оли больше нет. Боком в узкий проем внесли стол и поставили его, потом кто-то отправился за керосиновыми лампами, а кто-то принес шары и прочие бильярдные принадлежности, включая мел. По его виду Авилов сразу понял, что Стрелок не соврал, когда сказал, что любит баловаться игрой. – Ты так и будешь играть в шубе? – поинтересовался Ларион. Признав его правоту, Авилов разоблачился и одернул манжеты. – Тут на столе крошки, – сказал он, внимательно осмотрев зеленое сукно, – их надо убрать. – Серьезный человек, – пробормотал Стрелок, натирая мелом кий, и повернулся к лежащей женщине. – Не пойму, как ты его на меня променяла. – Ты же знаешь, что ты настоящий мужик, а он так, – ответила она, вспыхнув. Ларион вскинул брови, как будто услышал нечто, заставшее его врасплох, и отвернулся. Лицо у него было подвижное, как у актера, и в точности как у актера выражало вовсе не то, что он действительно думал или чувствовал. Шрам сбоку на шее шевелился всякий раз, когда он поворачивал голову; говорили, что кто-то когда-то пытался перерезать ему горло, но не успел завершить свое дело. Этот высокий брюнет, чисто выбритый, с тонкой талией и косой саженью в плечах, мог показаться медлительным, когда хотел, и мог даже изобразить тугодума – но крайне опасно было бы доверять подобному впечатлению. На нем был черный свитер (Авилов впоследствии задавался вопросом, не связала ли его Оля), а штаны галифе и высокие сапоги придавали ему молодцеватый, полувоенный вид. Красавцем его, пожалуй, нельзя было назвать, но женщинам он нравился. Когда он ходил вокруг стола, Оля (даже в мыслях Авилов не мог называть ее Сонькой) жадно следила за каждым его движением. Но вот партия кончилась: игрок завершил ее чрезвычайно эффектным ударом и, само собой, выиграл. Ошеломленные бандиты молчали. Они достаточно разбирались в бильярде, чтобы понимать, что Авилов показал класс, и в то же время явно опасались гнева своего главаря. Но по лицу Стрелка даже не было заметно, что он как-то задет. – Что ж, молодец, – уронил он раздумчиво. – Без дураков… Слон! Отдай ему лопатник. Авилову вернули бумажник; он машинально развернул его – все деньги были на месте. Сонька с мольбой посмотрела на своего любовника. – Пожалуйста, не надо, – прошептала она. – Ну, нет, слово надо держать, – засмеялся Стрелок. И, все еще смеясь, неожиданно вытащил из-под свитера револьвер и приставил дуло к ее лбу. Грянул выстрел. Авилов даже не успел понять, что произошло, но увидел, как застыл взгляд женщины, которую он любил больше всего на свете, как по ее лицу от дырочки на лбу побежала тонкая красная струйка – и закоченел. – Можешь ее забирать, – глумливо добавил Ларион, поворачиваясь к игроку. – Что? Ты, кажется, недоволен? Слушай, ну я же обещал, что отдам ее, но не обещал, что отдам живой. Вот и… Авилову хотелось разорвать его на части, он уже сделал движение к главарю – но тут откуда-то вывалился Опалин (на самом деле он просто вошел в дверь) и открыл огонь с двух рук, без предупреждения и вообще без каких-то формальностей. В комнате стало дымно и шумно, и навязчиво пахло порохом, и щелкали падающие на пол гильзы, но все это доносилось до Авилова словно издалека, как сон, в котором он играл лишь роль наблюдателя. Потом стрельба прекратилась, и только возле стола кто-то хрипло стонал. Опалин перезарядил оружие, двинулся на звук, сильно хромая, и обнаружил лежащего на полу гнусавого бандита, который был еще жив. Лариона Иван убил первым, помня правило – сначала уничтожать главаря, и шайка рассыплется сама собой. – А-а… – проныл гнусавый. – Мусор… – Я помощник агента московского уголовного розыска, – отчеканил Опалин и выстрелил ему в голову. Убедившись, что остальные бандиты мертвы, он обернулся к Авилову – и увидел, что тот, не выпуская кий из рук, в состоянии прострации сел на кровать, на которой лежала мертвая рыжеволосая женщина. – Ты опоздал, – безжизненным голосом сказал Авилов, глядя в лицо жены, и закрыл ей глаза. – Он ее убил. – Я во дворе в какую-то яму провалился, думал, сломал ногу, – ответил Опалин. – Но, кажется, только подвернул. – Уйди, пожалуйста, – попросил Авилов. Он наконец заставил себя разжать пальцы и положил кий на стол. – Я… мне нужно побыть одному. Увы, Опалин с опозданием заметил, что игрок смотрит на револьвер Стрелка, который валялся на полу, и Авилов подобрал оружие прежде, чем Иван успел ему помешать. На мгновение Опалину показалось, что собеседник попытается выстрелить в него, но тот повернул дуло к себе и, казалось, раздумывал, куда именно прицелиться, чтобы попасть наверняка. – Ты что, застрелиться хочешь? – недоверчиво спросил Опалин. – Это не твое дело. – Мое. Ты мне помог. Я не бросаю людей, которые мне помогли. – Авилов молчал, и лишь выдвинув обойму, проверил, заряжена ли она. – Слушай, Андрей… то есть Николай. Я понимаю, тебе плохо. Я все понимаю. Ты думал, ты найдешь ее, и все вернется. А я знал, что так не будет. Я просто не хотел говорить. Потому что есть дорожки, с которых нельзя свернуть. Извини, у меня нога болит адски, я, может, плохо формулирую… – Я ее потерял, – сказал Авилов. – И теперь уже навсегда. – Ты не сейчас ее потерял. Ты давно ее потерял. Она свой выбор сделала, и это было не вчера. Только не говори мне, что он ее заставил, что она его испугалась. Они почти десять лет были вместе, значит, друг друга стоили. И ты в этом не виноват. Не глупи. Это уже в ней сидело, а потом вылезло. Игрок застыл с револьвером в руке, и Опалин начал злиться. – Черт возьми, при ней твоих родителей убивали! Как потом убивали моих товарищей… Ладно, их ты не знал, но твои отец и мать, самые близкие люди на свете – неужели ты мог забыть? Как бы ты ей в глаза смотрел? Или что? Простил бы? Даже это простил? – Она была такая хорошая девушка, – ответил игрок все тем же невыносимым, мертвым голосом. – Ничего ты не понимаешь, Ваня. Ничего. – Я понимаю так, что жизнь длинная. Тебе сейчас плохо, это я вижу. Но время пройдет, и ты обязательно встретишь кого-нибудь, – Авилов дернулся. – Да, встретишь! Нормальную девушку, ради которой тебе захочется жить. И семья у тебя будет, и дети, и все, что полагается. А сейчас ты пустишь себе пулю в лоб – и что? Будешь валяться в этой убогой сторожке, потом гнить до вскрытия в каком-нибудь сарае, потому что моргов в округе нет… И рядом будет гнить Ларион и его шестерки. Ну зачем тебе такая компания? – Ваня, – вяло попросил игрок, – заткнись. – Но по подергиванию мускулов лица Опалин понял, что его слова задели игрока за живое. – Ты же храбрый человек, Коля. Вот так сдаваться – это… это слабость, вот что. Это несправедливо. Черт возьми, зачем?..