«А если Ярцев поможет? Если мне удастся его убедить…» Но тут он поглядел на часы, спохватился, что уже десятый час, и заторопился. «Развяжусь с Евлаховым – съезжу к Матвею…» На этот раз дверь в Глинищевском переулке ему отворила не Надя Прокудина, а измученная женщина с серым лицом. Горе словно запорошило его пеплом. Но Опалин поглядел на него и подумал, что женщина когда-то была хороша собой, что ей всего лет 40 или около того и что, если бы не небрежная прическа, в которой пробивается седина… – Это вас прислали?.. – спросила женщина напряженно и с удивлением, разглядывая его. – Меня. – Что ж у них, больше никого не нашлось? – Вы мать Гали? – вопросом на вопрос ответил Опалин, который (как и все молодые люди) терпеть не мог, когда его профессиональные качества увязывали с его возрастом. – Не уходите никуда, я должен буду с вами поговорить. – Да, разумеется, разумеется, – выдохнула Евлахова, и ее худые плечи опустились. Опалин подумал, что ей пришлось очень тяжело, и решил на нее не сердиться. Сняв верхнюю одежду, он прошел в уже знакомую ему гостиную, где даже следы от сапог на полу никто не затер, они так и остались со вчерашнего дня, а может быть, и раньше. Но что-то явно было не так, и он не сразу понял, что часы остановились. – Евлахов, Аристарх Николаевич, – коротко представился стоявший у окна человек. Он шагнул к Опалину и потряс его руку. – А вы товарищ… – Опалин Иван Григорьич. Из угрозыска. – Так, так. «Буржуй», – отчетливо бахнул кто-то в мозгу Опалина, едва гость как следует присмотрелся к отцу Галины. Костюм старшего Евлахова, с накладными карманами на груди, показался бы нам странным, но тогда он был вполне в порядке вещей. Физиономия слегка вытянутая и, однако ж, не сказать, что лошадиная. Русые волосы, вьющиеся от природы, хотя их обладателю уже около 40, зачесаны набок и открывают высокий крепкий лоб. Глаза светлые, умные, непростые. «Буржуй», – вторично подумал Опалин, увидев солидную часовую цепочку, торчащую из нижнего кармана пиджака. Евлахов не понравился ему уже на уровне инстинкта. Опалин угадал в нем простое происхождение, выбор партии по причинам чисто карьерным и подсознательное стремление сравняться с бывшими хозяевами жизни – теми самыми буржуями. Такому человеку, думал Иван, доверять не следует – а между тем стоило сказать что-то, хотя бы ради приличия, о постигшем его горе. Но Евлахов не выглядел как человек, испытавший серьезное потрясение – в отличие от его жены, к примеру. Тем не менее Опалин выдавил из себя несколько слов и упомянул, что не хотел вчера тревожить Аристарха Николаевича, потому что отлично понимает, как тяжело ему пришлось. За дверями тем временем зашлепали маленькие ножки и раздался детский смех, потом на шалуна зашикали и куда-то его увели. – Это Анечка, младшенькая моя, – пояснил Аристарх Николаевич, и его лицо смягчилось, почти примирив Опалина с хозяином дома. – Не понимает еще, что случилось – утром все спрашивала, где Галя… Садись, Ваня, не стой столбом. Я ходить вокруг да около не буду, сразу все скажу… Опалин не любил, когда ему тыкали люди, которые ему не нравились. Но делать было нечего, и он сел. – Прежде всего, – начал Евлахов твердым, звучным, хорошо поставленным голосом, и Иван машинально подумал, что, должно быть, на митингах его собеседник незаменим. – Галя не могла покончить с собой. Надя тебе наговорила… Это все глупости. Вся эта история с Катариновым… она, наоборот, рада была от него отделаться. – Почему? – быстро спросил Опалин. – Потому что… Она тебе сказала, что он наркоман? Опалин не стал уточнять, каким образом он узнал правду, а только кивнул. – Ну вот, – продолжал Евлахов, тонкими пальцами поправляя что-то на своем столе. – Жених, который… Конечно, после этого он уже не представлял для нее интереса. – Почему? – Что почему? – удивился Евлахов. – Если она его любила, почему вы решили, что она сразу его разлюбила, когда узнала о… о его пристрастии? Любовь, знаете ли, штука сложная… – Ну, конечно, это произошло не так сразу, – промямлил Аристарх Николаевич, поразмыслив над доводом собеседника. – Но она осознала, что Ваня ей не подходит. – Она вам сама это сказала? – Не мне. Ане. Своей матери, – на всякий случай уточнил он. – Когда? – Что когда? – Когда именно дочь сказала, что жених ей не подходит? – Ну… несколько дней назад. Кажется, в конце января… Вы можете спросить у Ани… у Анны Андреевны. – Почему они поссорились вечером 3 февраля? – спросил Опалин. И приготовился следить за тем, какое действие произведет его безжалостный вопрос. – Они не ссорились. Кто вам сказал? – Они поссорились, и ваша дочь убежала из дома. Куда? К кому она пошла? Аристарх Николаевич нервно облизнул губы. Опалин видел, что он не был готов к расспросам, – точнее, к тому, что они окажутся такими въедливыми, – не выстроил правильную линию поведения и теперь лихорадочно прикидывает, как ее скорректировать. – Понимаете, Аня… Она иногда бывает… Он испустил сухой смешок. – В общем, она не умеет вовремя остановиться. Мы обсудили все вопросы с Галей. Она согласилась, что было бы безумием связывать себя с наркоманом. Она… она была очень разумная, поверьте. Но Аня все время возвращалась к этому, ругала Катаринова при Гале… снова и снова. Я ей говорил, что не надо этого делать. Раз сказала, два – довольно. Ну и… Одним словом, мать допекла дочь, которая и так переживала из-за разрыва с женихом, та сорвалась, сбежала из дома – и в туманный вечер попала под трамвай. Опалин поймал себя на том, что ему откровенно скучно. Вся история не стоила выеденного яйца. – Катаринов не звонил, когда она умерла, – сказал Евлахов. – И на похоронах его не было. Я не могу сказать, что ненавижу его или что-то такое, но… иногда я думаю, не мог ли он столкнуть ее под трамвай. Я хочу, чтобы ты проверил, где он был в тот вечер. – Почему вы считаете, что он… – начал Опалин. – Потому что он наркоман. Мало ли что взбрело ему в голову… – Ваша жена тоже думает, что он мог?.. – Аня? – Евлахов как-то странно взглянул на собеседника, и Опалин понял, что не все так просто – или, вернее, все совсем не просто. – Она… она не ожидала… С ней в морге случился ужасный припадок… когда она увидела тело. Это было… – он не договорил, морщась, словно в языке не хватало слов для описания того, что он видел. – А вы дéржитесь. – Я? Держусь. Но как же иначе? На мне все. Работа, Моссовет… – он умолк, глядя на пятна грязи на полу. – Домработница вон ушла, новую надо искать… Домработница. Интересно, почему они говорят, что она ушла, когда дворник вполне определенно дал понять, что ее выгнали? – Почему она ушла? – спросил Опалин. – Извини, а почему ты спрашиваешь? – Мало ли. Вдруг вы ее в чем-то обвинили, и она захотела отомстить. – Отомстить? – Евлахов вытаращил глаза. – За что? Аня ей хорошо заплатила. И вообще ничего такого не было… – Почему же вы ее выставили за дверь? – Это не я, это Аня. Вообразила себе бог весть что… будто домработница мне нравится. – Приревновала? – Ну, да. Женщины, понимаешь ли… – Мне нужны все сведения о вашей домработнице. Придется проверить… такой порядок. – Ну, проверять… я не против, конечно, но зачем? Она милейшая девушка. И она хорошо ко всем нам относилась, – Евлахов вздохнул. – А впрочем, делай, как знаешь… Кажется, у женщин ее адрес записан. Какие-то родственники в Москве, у которых она поселилась… – Скажите, Аристарх Николаевич, у вашей дочери были враги? – Которые могли бы толкнуть ее под трамвай? Нет. Я, понимаешь, уже сто раз все обдумал. Если бы что-то такое было… – А у вас? – Что, извини? – У вас есть враги? – У меня… э-э… – забормотал Евлахов, который явно рассчитывал потянуть время. – Может быть, по работе? – пришел к нему на помощь Опалин. И сердечнейшим образом улыбнулся. Аристарх Николаевич помрачнел. Он понял, что недооценил собеседника и что тот, несмотря на возраст, явился к нему хорошо подготовленным и не поленился навести справки. – Рогг, конечно. – Кто-кто? Рок? – Да нет. Рогг, два «г» в конце. Евгений Николаевич, – добавил он, сверкнув глазами. – А ведь я об этом не подумал… Конечно, он в тюрьме, но – как знать… То есть сейчас говорят не тюрьма, а как-то иначе… Допр, верно? – За что он сидит?