Помогла, ничего не скажешь. А что куда ей там придется и будет в радость? Подумала-подумала Агата, прикинула и решила поступать в химико-технологический имени Менделеева, выбрав себе факультет сберегающих химических процессов и биотехнологии. Ну, во-первых, потому что хорошо знала и любила химию и физику, а во-вторых, если уж что-то делать в жизни, то с прицелом на помощь природе и улучшение экологии земли. Как-то так аргументировала она свой выбор семье и себе лично. И, как ни странно, поступила на бюджет. Бабушка, между прочим, одобрила, правда, не смогла не внести элемент сомнения, заметив: – Главное, чтобы это не было настроенческое решение, под влиянием момента и потому, что тебе просто надоело, как вы говорите, париться с выбором. Прислушавшись к себе, Аглая поняла, что нет, не настроенческое решение, а вполне себе обдуманное, по крайней мере, учиться на биохимика ей было гораздо интересней, чем на маркетолога. На том и успокоилась. И неплохо училась, кстати, а в процессе учебы так и вовсе всерьез увлеклась будущей профессией. Да, кстати, про бабушку и папу. Так вообще-то странно. Ведь бабуля долго не могла простить Власу Антоновичу безрадостной женской судьбы вечной любовницы, на которую тот обрек ее дочь. И все годы, что Анна жила-встречалась с Власом Антоновичем, Кира Львовна категорически отказывалась с ним знакомиться. Но, когда Соболевский с Анной поженились, все-таки снизошла и наконец познакомилась-пообщалась с новоявленным зятем. И не просто простила того, а прониклась к Власу Антоновичу настоящим глубоким уважением, и очень скоро они и вовсе заделались лучшими и самыми преданными друзьями. Обожали общаться, спорить на разные темы и поддерживали друг друга всегда и во всем. И умерли в один год. Когда девочки учились на втором курсе, бабуля стала резко слабеть здоровьем, и на большом семейном совете было решено, что Агата переберется жить к Кире Львовне и возьмет на себя заботу о бабушке. К тому же выяснилось, что Агаше гораздо удобней добираться оттуда до своего университета. А Аглая, которой было ближе до ее меда от их дома, осталась жить с родителями. Первые месяцы этой вынужденной разлуки девчонки, привыкшие всю свою жизнь быть вдвоем, всегда и везде вместе, живя одним укладом, одной волной и одним дыханием, ужасно маялись и страдали. Но достаточно скоро пообвыклись, притерлись, перезваниваясь по нескольку раз в день, зависая на телефонах часами и обсуждая все подряд, а выходные проводили у бабушки. А когда пооканчивали свои вузы, Аглая пошла в интернатуру под мамино крыло в их с отцом клинику, в которой еще иногда оперировал и консультировал молодых врачей Влас Антонович, хоть и было ему в ту пору уже за восемьдесят. А Агата помаялась, поскиталась с одной работы на другую, пытаясь пристроиться по специальности, но что-то ее не устраивало и не все нравилось – то профиль предприятия оказался несколько иной, чем ее специализация, и требования в нем какие-то странные, то слишком «зеленый» с бо-о-о-ольшими вопросами по его принадлежности и финансированию, а то и вовсе под красивым названием и заявкой на «Эко» и «Био» оказался банальный фуфловый развод. Но через пару лет «скитаний» нашлась-таки фирма Хазарина, которая занималась торговлей и совместными проектами с Китаем, где в числе прочих были и проекты по биотехнологиям и их производным в виде товаров и услуг. Вот там она и «присела» на это направление и задержалась на несколько лет. В тот же год, когда Агата, наконец, нашла и устроилась на интересную работу, у бабули случился инсульт прямо на глазах у внучки, накрывавшей в этот момент стол к ужину. «Скорая» приехала очень быстро, но уже ничего не могло помочь, и, не выходя из комы, Кира Львовна умерла на следующий день. А через полгода скоропостижно и мгновенно из-за оторвавшегося тромба умер Влас Антонович. Оба ушли в восемьдесят четыре года. Семью накрыло горем. Отец был подтянутый, энергичный, моложавый не по годам, и поверить, смириться и принять, что его не стало вот так, в один момент, маме и девочкам было очень трудно. Но справлялись как-то, встраиваясь в новую реальность, теперь уж без бабули и без Власа Антоновича. На следующий год Аглая встретила своего Юру в Петербурге, куда отправилась на экскурсионный тур с подругами на выходные. И как ни хотелось Агате, как ни рвалась она с ними, но не получилось – работала сверхурочно в те дни и проморгала эпохальную встречу сестры с ее «особенным мужчиной». Впрочем, своим присутствием Агата вряд ли бы могла повлиять на что-то. Лишь, сидя в Москве, внезапно почувствовала какие-то странные душевные эманации, восторженное, приподнято-радостное настроение, близкое к теплому счастью. Подивилась. А Глашуня в Питере в этот самый момент влюбилась в своего Юрочку. Они очень быстро поженились, и почти сразу Аглая забеременела. И столь же быстро и стремительно уехала жить в Севастополь по месту службы своего мужа. А ближе к ее родам, уволившись из родной клиники, где продолжала трудиться и после оформления пенсии, следом за дочерью отправилась в Севастополь и Анна Григорьевна, чтобы помогать, возиться с внуком и отвлечься от великой печали – потери своего любимого Власа Антоновича. И Агаша неожиданно осталась совсем одна. Папа умер, бабушка умерла, Аглая с мамой в Севастополе. И такая ее тогда взяла вдруг тоска черная и так что-то стало себя жалко, что при всем неистребимом природном оптимизме и легкости характера Агата на какое-то время зависла в состоянии горестного одиночества, чувствуя себя всеми покинутой. Ревновала сестру к Юре и ничего не могла с собой поделать, обвиняя мысленно зятя в том, что тот украл у нее самого родного человека, а Глашку в том, что она так легко поменяла Агату на мужа. Нет сомнений, что все эти метания душевные и ощущение покинутости прошли бы достаточно быстро просто потому, что Агата, наделенная врожденным жизненным оптимизмом и светлым, легким характером, будучи личностью сильной, не умела предаваться затяжным болезненным настроениям, впадать в трагизм и всерьез депрессовать. Но в далеком Севастополе Глашенька тонкой настройкой своей сестринской эмпатии уловила, почувствовала, что с сестрой происходит что-то неладное, и спасать младшую дочь в Москву примчалась мама. Поплакала Агата у мамочки на груди, изливая печали, обиды и претензии судьбе, в конце жалобной речи уже откровенно посмеиваясь над своими претензиями к жизни и иронизируя над своими слезами. Выслушала Анна Григорьевна дочь, приголубила-погладила и сказала потрясающе мудрые слова: – Мы все очень болезненно переживали уход бабушки и папы. Гашеньке повезло встретить свою любовь, и это помогло ей быстрее смириться с тяжелой утратой. А тебе показалось, что ты потеряла еще и сестру. Знаешь, в одном из Евангелий прописана Божественная нить, соединяющая человека с остальными людьми и миром в целом. И выстроена она таким образом: самым важным, занимающим весь объем всего сущего, выступает Бог, от него тянется нить к человеку, от человека к самому главному для него и самому близкому в этой иерархии – к мужу или жене, от мужа-жены к детям, от детей к родителям, от родителей к братьям-сестрам, от них к бабушкам-дедушкам, к роду, и только после рода ко всем остальным людям. Понимаешь? Если соединяются в истинной любви муж и жена, то они становятся самыми близкими друг другу людьми: душой, духом, телом, истинно, что половинками целого. И муж для жены, и жена для мужа становятся самыми важными людьми, и только после этого единства идут дети, родители, сестры. Когда-нибудь и ты это поймешь и почувствуешь сама. Но при этом вашу с сестрой связь не способен оборвать и разрушить никто, потому что она у вас особенная, уникальная, единоутробная. И это на всю жизнь. «Нет, не способен», – согласилась Агата, глядя на их с сестрицей фото в альбоме, на котором им лет по десять и они, держа в четырех руках одну огромную дольку красного арбуза, утыканного крупными черными косточками, едят его одновременно с двух концов, все перемазанные соком, с розовыми мордашками, улыбаясь от удовольствия и полного своего счастья. Тот короткий момент уныния и ревности, в который тогда впала Агата, скорей от неожиданности стремительных перемен в жизни, проскочил, не оставив даже дымки воспоминаний и отпечатка в ее душе, в мыслях и сердце. И Юра давно стал для нее родным человеком, в каком-то смысле братом, и порой она ловила себя на неожиданной мысли, что недоумевает, что были времена, когда его не существовало в их жизни. Это на самом деле теперь трудно представить, настолько они теперь все одна, единая, родная семья. Да и вообще, как возможно было подумать и допустить, что их сестринскую связь можно ослабить или как-то разорвать? Если они чувствуют друг друга на любом расстоянии, понимают не с полуслова, а с полувзгляда, даже свой личный язык общения в детстве придумали, если они дня не могут провести, не поговорив хотя бы пару раз по телефону, и поверяют друг другу все свои секреты и тайны. Ну, не все, положим, например, интимные супружеские отношения Аглаи с Юрой и их личные тайны и секреты девочки не обсуждают, да и незачем, Агата чувствует, что у сестры все хорошо, и этого достаточно. Нет, если у кого возник такой вопрос – она не чувствует, что и как переживает и испытывает Глашка во время секса, интимная сторона жизни для сестер закрыта от полной эмпатии, так вот природа распорядилась. Агата просто ощущает общим, постоянным фоном тепло и радость, которые чувствует сестра, общаясь с мужем, и иногда некий повышенный эротический фон. А во всем остальном – никаких запретов-секретов. Так, например, они подробнейшим образом обсудили со всех сторон вторую внезапную встречу Агаты в аэропорту с загадочным мужчиной по имени Игорь: и как тот помог им с Левушкой, и как малыш доверчиво пошел к нему на руки, и что Агата чувствовала-переживала в присутствии этого человека, понастроили разных версий о том, кем он может быть по жизни. Левушка завозился в кроватке, захныкал, как обычно бывает, когда он просыпается. Агата кинула взгляд на часы и поразилась: ну ничего себе ее затянуло и пробрало с воспоминаниями-то! Почти два часа перелистывала альбом, рассматривая фотокарточки, захваченная своими мыслями и потоком памяти. – Ладно, – резко захлопнув альбом, подбодрила она себя, поиронизировав над кислым настроением: – Что там про «кто к кому прилепится да не отлепится», еще бог знает, а у нас тут дела насущные: грязный подгузник и проснувшийся богатырек. Агата с Левушкой очень быстро освоились в новых реалиях и жизненном режиме. Просыпаясь утром, она занималась с племянником, где-то в одиннадцать приходила Марина и брала заботу о Левушке на себя, а Агата садилась за рабочий стол, готовиться к уроку. Посовещавшись с родителями своих учеников, объяснив, что исследования педагогов и детских психологов показали, что маленькие детки лучше обучаются в группе, в процессе игры и общения друг с другом и учителем, они пришли к единому мнению, что Агата станет проводить уроки сразу со всеми тремя мальчишками. Так и повелось. Детей привозили родители около часу дня и увозили через полтора часа занятий с несколькими короткими перерывами. После чего Марина с Агатой что-то обедали или готовили, пока Левка спал, потом Марина отправлялась с ребенком на прогулку, а Агата садилась за переводы, когда они были, или за составление планов для следующих уроков. «Картинки» ее так и остались коммерчески не востребованными, да и, честно сказать, у Агаты на них совершенно не оставалось ни сил, ни времени. Можно было бы пописать для души в выходные, но Марина по выходным не приходила, а когда у тебя на руках активный, любознательный карапуз, не ведая усталости, лезущий куда ни попадя, хватающий, пробующий все на зуб, требующий постоянного внимания и общения, тебе как-то определенно не до рисования. Время, занятое плотным рабочим графиком и Левушкой, летело настолько стремительно-незаметно, что Агате казалось, она обернуться не успела и вот же только-только привезла племянника к себе, а уже декабрь подкатывает. Жесть вообще полная – как в бездну ухнуло куда-то больше трех месяцев, наполненных постоянной, круглосуточной занятостью, делами-заботами, круговертью, и вот они с Левкой уже собираются лететь обратно в Крым, к стосковавшимся по любимому чаду родителям. Рука у Аглаи заживала хорошо, но пока не восстановила во всем объеме двигательные функции, хотя прогресс был очевиден и она уже практически все могла делать рукой. Да и на самом деле они с Юрой ужасно соскучились по своему ребенку, а приехать в Москву за эти месяцы не удалось ни разу никому из них, так что решили: хватит жить порознь, пора сыночку к мамочке с папочкой. Да и традиция у них Новый год отмечать только всей семьей. В один из самых последних дней декабря Агата с Левушкой полетели в Крым. Дорога оказалась тяжелой и непростой. В Москве дикие пробки, пришлось выезжать на такси задолго до нужного времени, Левка извелся в той машине, куксился, капризничал, но доехали, слава богу. А в аэропорту народа-а-а-а, как в прошлом году, во время отмены всех рейсов, только на этот раз по другой причине – толпы людей ломанулись на новогодние праздники отдыхать кто куда, создав столпотворение и в очередях на регистрацию, и в зоне отлета. Агата поиронизировала над собой, когда осознала, что вертит головой, невольно присматриваясь к мужчинам, похожим на… м-да, навеяло. Все-таки опять Новый год, забитый народом аэропорт, и она снова летит в Крым, видимо, локация «аэропорт» теперь прочно будет связана у нее с определенными ассоциациями и воспоминаниями… Но Левка, никогда не находившийся среди такого людского столпотворения, быстренько вернул тетку в реальность, разревевшись не на шутку, то ли испугался, то ли просто устал. Хорошо хоть их пропустили без очереди и Агате удалось быстро пройти регистрацию. Да и дальше стало полегче: утомленный, напереживавшийся и наплакавшийся Левушка заснул еще до посадки, а замечательные попутчики помогли Аглае с прохождением в самолет, да и сосед оказался спокойным молодым человеком, тоже помог Глаше устроиться, убрать вещи и надуть подушку. Ну, а уж в Симферополе их встречал сам Юра. Новый год, как и всегда, они встретили и провели превосходно. Вкусно, радостно, громко. Как же Агата это любила! Домашнюю теплоту и невероятный уют, которыми наполнила сестра их с Юрой дом и жизнь, великолепно оформленные, красивейшие новогодние стол и елку, настоящие произведения кулинарного и дизайнерского искусства. Ну тут уж все четыре дамы постарались – сестрички, Анна Григорьевна и Полина Андреевна. Гуляние по городу, набережная, кино, детские утренники и различные новогодние мероприятия. И главное – все вместе. Так что короткий десятидневный отпуск пролетел для Агаты как один день. Ужас какой-то! Снова уезжать, когда так не хочется! Но улетала она не одна, а с Полиной Андреевной, принявшей твердое решение возвращаться домой в Москву. – И так загостилась я у вас до неприличия, – отговаривалась та от настойчивых предложений остаться, сыпавшихся на старушку от всех севастопольцев, даже от Егорки, уж очень сильно привязавшегося к «старшей бабушке», как они тут все называли Полину Андреевну. – Может, летом приеду погостить, – давала-таки слабину старушка, не удержав душевных слез, настолько расчувствовалась столь теплому отношению к ней. Агата в число уговорщиков не входила, она-то, наоборот, только приветствовала это решение Полины Андреевны, тайно радуясь, может, и эгоистично, ведь последствия перенесенного бабушкиной подругой вируса были весьма тяжелыми и до сих пор она так до конца и не оправилась от болезни. Но хоть один родной человек будет рядом с ней в Москве. Улетели. Первое время Агата слонялась вечерами по квартире как потерянная – сознание отказывалось принимать и мириться со столь резкой переменой уклада жизни и отсутствием Левушки в доме. Но активные занятия с учениками, работа с переводами, вдруг посыпавшимися от заказчиков, отвлекали, да и потом Агата нашла отличную возможность сбегать от грустных мыслей: наконец получив возможность рисовать свои китайские рисунки, она рисовала, входя в некое измененное состояние сознания. Здорово. Она и забыла, насколько это уникальное, поразительное состояние, словно очищающее от всякой суетности, переформатируя твою осознанность. Даже дышится после такой творческой медитации по-другому. В конце февраля случилась великая радость у любимой соседки – к Полине Андреевне прилетела внучка с подругой из Америки. Такие милые, хорошие девчонки двадцати двух годов, абсолютные русские американки, родившиеся в Америке, не очень хорошо говорившие по-русски, но таки сохранившие язык благодаря усилиям родителей. Они попросили Агату стать на время их личным гидом-проводником-экскурсоводом по Москве. Ну, ладно, решила Агата, можно и гидом. На основании высказанных девочками пожеланий разработала экскурсионный план мероприятий, маршруты, посещения музеев и театров. И даже сумела достать билеты на балет в Большой театр через внука одного из друзей своих родителей. Жизнь которому, к слову, спас Влас Антонович, когда тот был младенцем, после чего они как раз и сдружились с его дедом. Девушки прекрасно проводили время, и Агата, благодаря удачной, неожиданной оказии, с удовольствием прошлась по Пушкинскому музею и по Третьяковке, побывала в МХТ и в «Современнике», посетила Кремль, Грановитую и Оружейную палаты, одним словом, побыла в роли туристки в любимом городе. Но основным «топ-десять» известных туристических мест изучение девочками российской столицы не ограничивалось, им была интересна и ночная Москва, с ее развлекательными центрами и тусовками. А вот это уже не входило в круг интересов Агаши. Во время своей недавней юности они с Глашкой потусили по ночным клубам и гонкам стритрейсеров, по жестким квестам и другой молодежной развлекухе, впечатлений набрались с лихвой. И в какой-то момент весь этот искусственный драйв, порой с некоторыми элементами треша, стал совсем тухло-неинтересен для непьющих, не нюхающих и не вштыривающихся ничем сестричек. А на трезвую голову всерьез тащиться и зависать от такой лабуды было смешно. Так что нет, туда без нее. Агата позвонила одному своему бывшему подчиненному из фирмы Хазарина, можно сказать, специалисту по ночной тусовочной столичной жизни, которому спокойно могла доверить девчонок, не опасаясь за их безопасность. Договорились, где и когда встретятся, чтобы Агата могла передать Алексею, что называется, с рук на руки американский девичий «десант». На встречу Лешу и двух его друзей-тусовщиков подвез на своем джипе старший брат одного из парней. Поздоровались, представились, Агата по привычке надавала Алексею поручений-наставлений, посмеялись над этим моментом и попрощались. Молодежь двинула к переходу, а Агата осталась. – Вас подвезти? – спросил тот самый старший брат Лешиного друга. – А вы разве?.. – указала Агата вопросительно в удаляющиеся спины посмеивающейся и что-то громко обсуждавшей компании. – Нет, – усмехнулся мужчина, – тусня-клубы и безудержный экшен уже вышли из сферы моих предпочтений. Просто подвез ребят. – И повторил свой вопрос: – Так вас подвезти, Агата? Вот же блин, она была настолько сосредоточена на выдаваемых Алексею инструкциях и предупреждениях, что имя этого брата просвистело мимо ее ушей и сознания, не зацепившись. – Я Борис, – повторно представился мужчина, поняв ее затруднение. Агата ожидаемо тихонько рассмеялась в своей обычной манере. – Извините. И нет, благодарю, – ответила она на вопрос, заданный дважды. – Не надо подвозить. Я хотела пройтись. – Не против, если я составлю вам компанию? Она посмотрела на него немного задержавшимся, изучающим взглядом, прикидывая, насколько ей интересна прогулка с этим человеком, и решила, что ничего не теряет – если ей не понравится, распрощается, нырнет в метро, выскочит с другого выхода и продолжит гулять одна. – Не против, – дала свое согласие Агата. И не прогадала, приняв его предложение. Борис оказался интересным собеседником, обладавшим хорошим чувством юмора, красноречивым рассказчиком, знающим множество интересных фактов из истории Москвы. Они отлично прошлись по Тверской, через Красную площадь вышли к парку «Зарядье», сделали по нему круг и двинулись обратно по другой стороне Тверской, возвращаясь к его машине. Но Агата так и не приняла очередное предложение мужчины ее подвезти, и они, тепло попрощавшись, расстались.