Эти слова заставили её сбиться с шага и изучить моё лицо в поисках насмешки. — У тебя не получится, наглый страж. — На дворе ночь. Лестница ведёт прямо в его покои. Я вернусь быстрее, чем ты можешь подумать. — Не разговаривай с ней. Не доверяй! — По взгляду Карла я уже видел, что он считает меня обречённым. Душа оказалась рядом, остановившись почти вплотную, приложила когтистую ладонь к моей груди. — Тук-тук-тук, — пропела она. — Твоё сердечко, страж, словно у перепуганного котёнка. Того и гляди выпрыгнет из груди. Может, ему помочь? Я едва могу устоять перед соблазном. — Жизнь стража вряд ли порадует тебя так, как жизнь маркграфа Валентина. — Я давно не разговаривала с сыночком. С тех пор, как он накинул шнур портьеры мне на шею. Она зашла мне за спину, и я не стал поворачиваться следом за ней. — Где гарантия, что ты вернёшься, синеглазый страж? — Я вернусь. Она хмыкнула, провела когтями по решётке, задумчиво решая мою судьбу. — Признаюсь, ты смог меня соблазнить. Валентин бы очень удивился, если бы я кого-нибудь выпустила живым из моих цепких пальцев. — Куда больше он удивится, когда сам окажется в твоих руках. По её губам проползла голодная предвкушающая усмешка. — Даже несмотря на это, не думаю, что мы сможем договориться, хитрый страж. Рано или поздно я вырвусь отсюда и сама поговорю с непослушным сыночком. Ты мне не нужен. — Это случится не скоро. Фигуры, что держат тебя, очень сильны. Его милость может и не дожить до дня твоей свободы. А из могилы ты его не достанешь, если, конечно, не считать бесполезных костей. Окулл кивнула, признавая мою правоту: — Убедительно. Но справишься ли ты с тюремщиками? А что, если моего сына нет в покоях? Не зря ли я упускаю возможность сожрать две души за один день? Такое редко случается. Тёмная положила мне руку на плечо, и сквозь куртку я почувствовал остроту её ужасных когтей. — Если мы пойдём вдвоём, то шансы на успех возрастут, — сказал я, посмотрев на Карла. — Только дураки отпускают того, за кем не надо возвращаться. Нет, страж. Тебе придётся всё сделать самому. — Внезапно она подтолкнула меня рукой к двери: — Иди, пока я не передумала. В любом случае, если тебе не повезёт, ты вновь окажешься здесь. — Я вернусь, — пообещал я Карлу и направился по коридору. Тюрьма находилась под Заёмной башней, но из неё был проход через подвал прямо к тайной лестнице, ведущей в покои маркграфа. Соваться туда безоружным — не имеет смысла. Если охрана бдит в покоях его милости и днём и ночью, что частенько случалось у правителей, если там будут пажи или ещё кто-то, то бросаться на нескольких людей с кулаками бесполезно. Так что я стал подниматься по короткой лестнице, к двери, на которой висела сложенная из двух половинок фигура. Здесь были засов и замок. Мне пришлось использовать пряжку от ремня вместо привычного кинжала. Я сунул её в здоровую замочную скважину, активируя фигуру и разрушая замок, а затем потянул вверх, раскалённой полосой металла перерезая дверной засов. Любой страж способен стать взломщиком, используя примитивные фокусы. Разумеется, не с каждой дверью такое пройдёт, например литавские замки, защищённые от колдовства и дара, нам не по зубам, но эта хорошенько проржавевшая дверь была простой задачкой. Я осторожно прикрыл её за собой, чтобы защитная фигура продолжала действовать и сдерживала окулла. Впереди горел свет и раздавались голоса. Я прислушался. Говорили двое, но вполне возможно, что охранников было и больше. Спасти в данной ситуации меня могла только внезапность. Я снял куртку, бросив её на грязный пол, распахнул рубаху, подошёл к давно погасшему факелу и, убедившись, что на нём осталось достаточно сажи, испачкал себе лицо и одежду. Насыпал на волосы песка, посадил на них клочья паутины, взятые со стены. Сложнее было с кровью, и я вышел из ситуации, поцарапав левое предплечье, а затем присосался к ранке губами, ничуть не хуже, чем упырь-старга. Держа кровь во рту, я выглянул за угол, где в дрожащем свете свечей, за столом сидели два тюремщика, которые приносили нам еду. Они спорили о том, случайно ли на недавно прошедшей охоте, во время погони за благородным оленем подстрелили болтом господина Ферэ, да так, что он до сих пор харкает кровью и вряд ли дотянет до Страстной пятницы. Я выскочил на них, словно чёрт из табакерки. Чёрный, запылённый, таращивший глаза и щерившийся окровавленными зубами. Взвыл, низко и хрипло, словно призрак, выбравшийся из склепа, и это произвело эффект. Сидевший ко мне лицом кругломордый тюремщик издал сдавленный вопль, хватанул ртом воздух и рухнул под стол. Второй обернулся, увидел меня, заорал, как сумасшедший, и бросился прочь. Я нагнал его уже на лестнице, бросился на спину, схватив шею в замок, сдавил что есть сил и потащил, хрипящего и слабо сопротивляющегося, назад. Придушив для порядка, чтобы не дёргался, отправился проверять его товарища, увидел искажённое ужасом лицо, вытаращенные, уже начинающие стекленеть глаза и ругнулся про себя. Раньше я только слышал, что некоторые умирают от страха, но никогда не думал, что сам стану причиной такой смерти, да ещё из-за примитивного маскарада. Я не ожидал такого результата. Планировал лишь сбить охранников с толку, выиграть несколько секунд, а в итоге оба оказались повергнуты за неполные две минуты. Право, я не учёл близкое соседство с окуллом, которое должно было пугать их до чёртиков. Я связал потерявшего сознание стражника, привязав его к спине мертвеца, заткнул ему рот кляпом, поднялся наверх, запер дверь, ведущую в тюрьму, чтобы случайные гости из замка не заглянули на огонёк. По идее до утра сюда никто не должен соваться, но, как это обычно бывает, обязательно найдётся идиот, которому не спится. Отыскать в караулке рычаг, активировавший фигуру, изгоняющую окулла, у меня не получилось. Или механизм оказался секретным, или расположен он был в каком-то ином месте — в любом случае я не мог вернуться за Карлом. Оружия в тюремной караулке нашлось совсем немного — два корда, совершенно негодные для меня копья с наконечниками, больше похожими на шило, и короткая шпага с плохим клинком. Я порылся в столе, заглянул в шкаф, вываливая оттуда всякую дрянь, включая пустые винные бутылки, и нашёл широкий нож с рукояткой из оленьего рога. Примитивный и маловыразительный, но с хорошим балансом. Я присоединил его к корду и кинжалу (последний мне требовался для вскрытия других дверей). Это оружие было гораздо лучше, чем неудобная для меня шпага, и я, надёжно вооружившись, двинулся к выходу. Надо сказать, что обратно, в тюремный коридор, я входил с большой опаской, но окулл не появлялась, и я побежал вдоль кирпичной стены, к дальней, знакомой двери. На ходу сунул в замок кинжал, разрушил его фигурой, однако попасть на лестницу сразу не удалось. Я постарался вспомнить, где находилась щеколда или засов, чтобы не тратить силы на разрушение дерева. Срезать петли мне не хотелось, это значило, что фигура больше не будет защищать вход в святая святых его милости, а, следовательно, окуллу больше не потребуется моя помощь. Промыкавшись минут десять и взмокнув так, что грязь и сажа потекли по лицу, я наконец решил проблему и вышел на тёмную, неосвещённую лестницу. Держась рукой за внутреннюю стену, шершавую и ледяную, я начал подниматься по серпантину, стараясь беречь дыхание и считая ступени. Дважды я проходил мимо тайных дверец, из-под которых лился тусклый свет, и единожды слышал тихую музыку лютни и женский смех. Поднявшись выше, я оказался на площадке, жалея, что не захватил из караулки фонарь. Эта дверь была сложна, обычный замок на ней отсутствовал, я помнил, как колдун, прежде чем отправить меня в камеру, нажимал на скрытый рычаг. Вне всякого сомнения, был он и с этой стороны. Я нашёл его после нескольких минут лихорадочных поисков, на уровне плеча, в виде скобы для факела. Прежде чем нажимать на неё, долго слушал, не раздастся ли из комнаты какой-нибудь звук? Скоба удивительно мягко ушла в стену. Приоткрыв маленькую щёлку, я заглянул внутрь. Зал был пуст, так что я смело выбрался наружу, очень надеясь, что маркграф всё-таки находится в замке, а не где-нибудь в отъезде, на пути в столицу. Первое, что следовало сделать, оказавшись здесь, — запереть вход в покои. Стражникам придётся постараться, чтобы выбить эти массивные, дубовые, окованные железом двери. Им потребуется таран или очень крепкая голова. Я пошёл дальше, проверяя каждую комнату, и застал его милость за чтением книги. Он сидел в ночной рубахе и колпаке, опустив ноги в таз с горячей водой, где плавали розовые бутоны, и с интересом листал фолиант о способах охоты на медведя. Маркграф был не один, воду ему подливал тот самый миньон, что давал сигнал к выстрелу требушета. Он и заметил меня первым, схватился за пистолет, совершенно забыв, что у того не зажжён фитиль, и я швырнул в человека нож. Клинок угодил ему в грудь, но не убил. Я прыгнул на него, опрокинув на пол, добил кинжалом и резко откатился в сторону, так как длинная шпага из фаледской стали едва не разрубила мне рёбра. Маркграф Валентин Красивый, босой, в ночной рубашке, но вооружённый, твёрдо сказал: — Ван Нормайенн, вы похожи на чёрта, и я намереваюсь загнать вас обратно в ад. — Ваша милость выглядит слишком нелепо, чтобы бросаться громкими фразами. — Я вытащил корд. — Я пришёл сообщить, что не планирую служить у вас. Он атаковал так быстро и стремительно, что если бы не мой опыт общения с душами, то коварный выпад сделал бы дырку в моём сердце. Но я разорвал дистанцию, отмахнувшись кордом. — Стража! К оружию! — крикнул маркграф, надсаживая глотку, а я тут же напал, отвернув лицо от взвизгнувшей перед глазами шпаги и пытаясь сократить расстояние между нами. — Боюсь, до них слишком далеко, чтобы вас услышали. — Я в состоянии убить тебя и в одиночку. Он здорово погонял меня по залу, пользуясь преимуществом своего оружия. Я швырнул в него кувшин с кипятком, промазал, едва не поскользнувшись на крови убитого, вновь отступил и заработал лёгкую царапину на бедре. — Первая кровь, — улыбнулся маркграф. — Теперь, пожалуй, пощекочем твой живот. Двигались мы примерно с одинаковой скоростью, но мне было нелегко избегать встречи с холодным жалом. Он, как любой из благородных, умел драться, фехтовать, и до его опыта, финтов, стоек и шагов мне было как до луны. Зато я знал, что такое уличная драка, борьба в переулке и рубка в плотном ряду пехоты, под выстрелами пушек, аркебуз и арбалетчиков. Я знал, как выживать, а он умел лишь убивать, и это сыграло злую шутку, когда я использовал против подлеца подлый приём. Как только маркграф в очередной раз попытался рассечь мне лицо, я шагнул прямо под падающую шпагу, атакуя кордом и, в свою очередь, метя противнику остриём в лицо. Ему пришлось блокировать, поддавливая мой клинок своим, и перенести вес на стоявшую впереди ногу. Разумеется, не было и речи о том, чтобы вывести из равновесия столь опытного фехтовальщика, держался он на ногах крепко, но зато я оказался достаточно близко, чтобы ударить его в колено, прежде чем он успел поменять стойку. Его милость зашипел от боли, рухнул на здоровое колено, выставив шпагу так, чтобы я не успел до него дотянуться. Я ухмыльнулся: — Скорость это очень важно, не правда ли? Посмотрим, как вы догоните меня, хромая. Я подошёл к трупу убитого миньона, вытащил у него из-за пояса тяжеленный пистолет: — Ваша матушка жаждет вскрыть вам брюхо, ваша милость. — Стража! — вновь закричал он. — Но я не буду отдавать вас в руки окулла, — сказал я, поджигая фитиль. — Право, это жестокая смерть даже для такого мерзавца, как вы. — Что ты сделаешь, ван Нормайенн? Выстрел услышат и придут мне на помощь. — Пистолет уравняет меня с вашей шпагой. — Я направил дуло ему в лицо. — Где ключи от часовни? — Будь ты проклят! — Говорят, что мой дар — моё проклятие, так что не раздавайте свои направо и налево, — равнодушно ответил я. — Ещё раз спрашиваю: где ключи, иначе стреляю. — В столе, — сдался он. — Верхний ящик. Он не сделал попытки встать, значит, колено я смог повредить серьёзно. Маркграф пристально следил за мной и, когда счёл, что я достаточно отвлёкся, воспользовался своим последним шансом, швырнув в меня шпагу, точно копьё. Готовый к подобному, я пригнулся, и клинок вонзился в шкаф у меня за спиной. — Отличный бросок, — оценил я. — Знаете, вы будете первым, кого я убью безоружным. Вам не стоило охотиться на стражей. Он зло оскалился, стал отползать назад, перевернул стол с фруктами и взял в руку серебряный нож. — Тем лучше, — сказал я, вырвав шпагу из шкафа, и шагнул к нему.