Арбалеты, несмотря на свою миниатюрность, били замечательно, и останавливающие болты оказались очень эффективны. Словно огрели дубинкой. Уцелевшие из караула поработали ногами, впрочем, без особого энтузиазма. Им хотелось убраться подальше от хихикающего возле решётки окулла. Меня впихнули обратно в камеру, осыпав ругательствами и угрозами. Я рухнул на солому, вскочил, бросился обратно, лишь для того, чтобы в последний раз увидеть Надин. Назад она не вернулась. — Если бы из камер вышли все, то мы бы справились, — с ожесточением сказал Карл. Третий день он, как и я, переживал, что нам не удалось спасти стража и оставалось лишь догадываться, что с нею сделал маркграф. — Я человек маленький! — зло бросил Мануэль из своей камеры. — Это вы, господа, ловцы тёмных душ. А мне чего головой рисковать? — Бесполезное сопротивление, — поддержал его Хунс. — Пять лет назад уже затевали бунт, когда тут сидели лазутчики князя Иоганна. Они охрану одолели, взяли в заложники, стали требовать у его милости свободы, обещав порешить слуг. Так его милость поднял решётку и выпустил тварь. Только один бунтовщик успел спрятаться в камере, всех остальных сожрало это чудовище. И заключённых и охрану. — Какая забота о собственных слугах, — произнёс Карл. — А что стало с тем, кто спрятался в камере? — Залили в задницу через воронку кипящее масло. — Лучше бы я не спрашивал, — сказал Карл. Беседу с Карлом я продолжил глубокой ночью, понадеявшись, что все уже спят. Говорили столь тихим шёпотом, что едва слышали друг друга. Больше читали по губами. — Ты что-нибудь надумал? — спросил страж. Я посмотрел ему в глаза: — Особого выбора нет. Постараюсь выбить для тебя комнату наверху, а там что-нибудь придумаем. Он кивнул, не споря и не удивляясь моему решению: — Пусть будет так. Если бы у меня был кинжал, я бы рискнул выйти против неё один на один. Ты знаешь, где они хранятся? — Да. Из тюрьмы в покои герцога есть прямая лестница. Но его милость не слишком спешит спуститься по ней и повидаться с родной матушкой. — Значит, нам остаётся только ждать, когда тебя позовут. Я кивнул. Не собираюсь самостоятельно бежать к его милости с просьбой взять меня под своё крыло. Если бы у Карла не было перспективы улететь с помощью требушета, я бы даже не думал ни о каком сотрудничестве. Спустя несколько дней так ничего и не изменилось. Мы были предоставлены сами себе, и стражники, сперва злые на нас, понемногу успокоились, решив не портить нам жизнь и не гневить маркграфа. У Марии оказался необычайно красивый голос, и она часто пела, несмотря на требования Мануэля прекратить. Окулл тоже пропала, словно ожидая чего-то. По нашим подсчётам, был уже конец марта, и я предполагал, что при самом худшем раскладе в начале мая кто-нибудь должен для нас что-то сделать. Уверен, что ни Гера, ни Львёнок, узнав о случившемся, нас не бросят. Хотя вытащить пленников из Латки будет очень непросто. Впрочем, влияния Братства вполне хватит, чтобы сровнять замок с землёй. Возможно, магистры от меня не в восторге, но я прекрасно выучил одно — своих на растерзание чужаков они не отдают, особенно если замешан Орден. А Орден оказался замешан, и я стал крайне ценным свидетелем для того, чтобы подкосить его могущество. Грызня с Братством — это одно. А вот дополнительные доказательства того, что законники связались с маркграфом и вместе с ним покушались на слугу Церкви, мешавшему их власти, это совсем другое. Больше ереси и попыток отобрать у них деньги клирики не любят лишь одну вещь — когда кто-то пытается их убить или поставить на колени. Слуги божьи привыкли быть коленопреклонёнными лишь перед Всевышним. Как-то вечером, после того как, пребывая в дурном настроении, я швырнул в лицо тюремщику тарелку с филе морского окуня под маринадом, случилось нечто необычное. Изольда молчала. Обычно после ужина она всегда молилась, и мы привыкли к её высокому дрожащему голосу. А теперь висела глухая тишина, впрочем очень скоро нарушенная сдавленным воплем Марии. — Не делай этого! — кричала она. Я даже не понял сперва, что произошло. — Карл, — позвал я. Он завозился в своей камере, затем подошёл к решётке: — Что? Я тоже прислонился к решётке, пытаясь разглядеть, что происходит, и выругался, как и остальные. Изольда медленно шла по коридору, держа в руках самодельный крестик, сделанный из ручки сломанной деревянной ложки. — Чёрт бы побрал эту дуру! — Карл положил руку на дверь, но я, увидев появившуюся из мрака окулл, рявкнул ему: — Не смей выходить! Слава богу, он послушался. — Остановись и вернись в камеру. Немедленно. — Мой голос звучал твёрдо, но Изольда лишь сказала: — Вам больше нечего боятся — она не тронет вас, ибо я невеста Иисуса. Выходите и идите со мною в Царствие Небесное. — Никому её не слушать! — крикнул Карл и вкрадчиво обратился к Изольде, при этом смотря только на медленно приближающуюся мать маркграфа: — Послушай, девочка, у тебя очень мало времени. Вернись, пока не поздно! — Её нет. Она испугалась, ушла и больше не вернётся. — Глаза Изольды горели фанатичным блеском, а окулл, наслаждаясь действом, не считала нужным появляться на глаза простым смертным. — Она здесь, в десяти шагах от тебя! — заорал я. Карл не выдержал, рванул дверь лишь для того, чтобы та изо всех сил захлопнулась у него перед носом, так как оказавшаяся рядом тёмная душа не позволила ему покинуть камеру. — Сиди там, где сидишь, — прошипела окулл, склонила голову набок, изучая свою жертву, шагнула к ней, широко замахнувшись рукой. Удар страшных длинных когтей, снизу вверх, распорол горло и сосуды, во все стороны плеснула кровь. Мануэль, увидевший смерть Изольды от невидимых ему рук, завопил от ужаса, и его вой забился испуганным голубем в ловчих тисках подземной тюрьмы. Окулл воткнула обе когтистые руки в тело женщины, склонилась на ней, разевая внезапно увеличившийся в несколько раз рот и втягивая в себя золотистые искорки, вылетающие из жутко разорванного горла Изольды. Это было поистине страшно, видеть, как навсегда уничтожается чья-то душа. Когда всё было кончено, окулл отбросила бесполезное, пустое тело, довольно улыбнулась мне: — Ненавидишь меня? — Да. — Выходи, страж. Одной души мне мало, они слишком редко попадают в мои руки. — Гореть тебе в аду, старая ведьма. — Вот только никак не найдётся тот, кто меня туда отправит, — хохотнула она и скрылась во мраке. Карл сидел на полу, закрыв лицо большими ладонями: — Ты чувствуешь себя таким же беспомощным, как и я, Людвиг? — Вроде того, — ответил я. — Мануэль, заткнись. Мануэль не затыкался и вопил, не переставая. Я слышал всхлипы Марии. Она перестала плакать лишь через несколько часов, глубокой ночью, а вот Мануэль не унимался. Его смех, слёзы, молитвы, богохульства и полная околесица, которую он нёс, говорили о том, что бедняга окончательно свихнулся. — Карл, у меня есть кое-какая идея, — произнёс я то, о чём думал всю неделю. — Мне не нравится, как ты это говоришь. — Приведите мне священника! Апокалипсис грядёт, и всадники уже скачут по свету! — вопил умалишённый. Карл высунул руку между прутьями решётки и швырнул металлической кружкой в камеру Мануэля. Тот глупо хихикнул и заткнулся, впрочем, ненадолго. Повреждённый рассудком несчастный сделал жизнь в замковой тюрьме невыносимой. — Так о чём ты говорил? — уточнил Карл. — Надо выбираться отсюда. — И?.. — У меня есть идея, и я прошу тебя не мешать. Обещаешь? — Чёрта с два. Во всяком случае, пока не узнаю, что ты задумал. — Сейчас увидишь, — сказал я, глубоко вздохнул, одним махом распахнул решётку и вышел в коридор. — Ты с ума сошёл?! — заорал Карл, вцепившись побелевшими пальцами в прутья. — Я знаю, что делаю. Это наш единственный шанс выбраться отсюда. — Что бы ты ни решил, это глупо… о чёрт! Окулл вышла под свет фонаря, проведя когтями по камню, и раздался знакомый скрежещущий звук, от которого сводило зубы. — Так, так, — произнесла страшная старуха. — Стражу надоело сидеть в своей маленькой норке. Интересно попробовать на вкус твою душу. — Я хочу, чтобы ты пропустила меня, — сказал я ей, не слушая Карла. — С чего бы мне это делать? — Она была уже слишком близко, чтобы я успел уйти. Мы все трое это понимали. — Я вернусь и приведу сюда твоего сына, — отчеканил я.