— Теперь придётся рассказать мне, — стальным голосом произнёс я, потому что этот тип уже начал меня доставать. — Если, конечно, вы не желаете, чтобы Братство проводило полноценное расследование в вашем городе. Он обречённо вздохнул: — Хорошо. Не возражаете, если мы пройдёмся? Я тороплюсь на заседание купеческих общин. Я кивнул, и мы вышли на улицу, оставив Проповедника в доме. Того заинтересовала фарфоровая статуэтка танцовщицы, работы литавских мастеров, и он крутился вокруг неё, стараясь запомнить все детали, начиная от стройных белых ног и заканчивая короткой синей юбочкой. — Что вы хотите узнать? — Как было его имя? — Марцин. Совсем ещё молодой парень. Стража с таким именем я не помнил. Возможно, кто-то из новичков. Я слишком редко бываю в Арденау, чтобы знать в лицо все выпуски. — Что он здесь делал? — Обычная ваша проверка, никаких душ у нас не было, так что он походил, а потом исчез. Подумали, уехал, даже не подписав бумаги, пока его тело не нашёл художник. Я приказал отправить письмо в Братство, как только узнал о трагедии. — Вы поступили совершенно правильно. Что-нибудь ещё можете сказать? — Да нет… — Он небрежно кивнул, отвечая на приветствие горожанина. — Нормальный парень. Дружелюбный и весёлый. Жить бы ему и жить… Что его на Чёртов мост потянуло, ума не приложу. Начальник городских караулов порасспрашивал жителей, но ничего конкретного узнать не смог. Выходит, что и стражи порой отчаиваются в жизни, несмотря на то, что она у них длиннее, чем у обычных людей. Ну, мы пришли. Мне пора. — Мне нужен его кинжал, — сказал я, загородив ему дорогу. — Орден Праведности уничтожил его в тот же день, как мы нашли труп. Я нахмурился: — В городе есть представитель Ордена? — Конечно, — с некоторой обидой произнёс он. — Дерфельд всё-таки не занюханная деревня! Госпожа Франческа сломала клинок при свидетелях. Был я, наш священник, начальник городских караулов и кастелян его милости графа. Всё по закону. — Осколки выброшены? — Их похоронили вместе со стражем, как этого требуют правила. — В городе в последнее время происходило что-нибудь странное? — Только появившаяся тёмная душа. А так — тишина, да покой. — Где её видели? — В старых амбарах, у реки Каменистой. По счастью, она не спешит выползти на улицы, хотя мы уже пригласили инквизитора. — Он здесь не поможет. — Поэтому я и заплатил проезжающему стражу. Вы ведь не забыли, что город больше не даст денег? — напомнил он мне, прежде чем уйти. Я направился прочь, понимая, что ничего более узнать от него не смогу. Старые амбары располагались на берегу бурлящей Каменистой, которая, несмотря на холод, и не думала замерзать. Серо-голубая ледниковая вода гремела, словно пехотные боевые барабаны, возвещающие о начале атаки. На противоположном берегу уже начинались необжитые земли — холмы, покрытые ельником, которые поднимались всё выше и выше и, наконец, превращались в горы. Городской заплеск [46], в отличие от другой стороны реки, был низким, голым и завален гладкими округлыми серо-белыми камнями разной величины, которые за многие годы хорошенько обтесала вода. Идти по ним было нелегко, они оказались скользкими от наледи. До жилых кварталов отсюда далековато. Вокруг — глухие окраины, где местные держат огороды. Судя по всему, раньше старые амбары принадлежали маслобойне, которую снесла поднявшаяся река во время одного из весенних паводков. Теперь большие просторные строения пришли в упадок, и из пяти зданий полностью сохранилось лишь одно — самое дальнее от реки. Всё остальные выглядели столь жалко, что о том, чтобы их восстановить, не могло быть и речи. Оскальзываясь и чертыхаясь, я подошёл к уцелевшему строению в тот момент, когда дверь распахнулась и амбар выплюнул из своего чрева человека. Тот пролетел пару ярдов, ловко приземлился на руки и, совершив перекат, встал, ругаясь на чём свет стоит. Из барака раздался издевательский замогильный хохот. Мужчина сплюнул, увидел меня, и на его красивом лице отразилось удивление: — Клянусь всеми святынями нашего мира, я не верю, что это ты! — Привет, Львёнок, — сказал я. — Что ты сделал со своими волосами? Его светлые волосы были гораздо короче, чем прежде. Хвост достигал всего лишь середины лопаток. Он скривился, словно я потоптался на его любимой мозоли: — Помнишь ту озёрную ведьму, которую ты видел в Кобнэке? Мы немного повздорили, когда под утро добрались до её очаровательного домика. — Злить ведьму? Ты с ума сошёл, — сочувственно произнёс я, так как имел некоторый опыт общения с некими ведьмами. — Она могла устроить нечто и похуже. — Что может быть хуже?! — не согласился он. — И какую же бестактность ты ей сказал? — Никакой. Ей просто не понравилось, что я был любезен с Асфир. — У-у-у… — протянул я, вспомнив черноглазую красотку. — Я начинаю понимать озёрную ведьму. Гьйендайвье сцапала тебя, да? — Конечно нет! Мы просто поговорили! — решительно заявил Вильгельм, хотя я сомневался, что Львёнок с его темпераментом ограничился одними лишь разговорами. — В общем, мы повздорили, и она отчекрыжила мне волосы. До сих пор не растут. — Советую тебе найти её и извиниться. — После того, как она нашла засос Асфир на моей шее? Не думаю, что это поможет, — огорчённо буркнул он. — Мне кажется, что к её озеру теперь вообще лучше близко не подходить. Из амбара вновь донёсся хохот. — Кто у тебя там? — Я посмотрел в тёмный провал распахнутой двери. — Проказник. Ненавижу их. Никогда не мог с ними справиться с первого раза! Так ты не ответил, что тут делаешь? Львёнок явно не горел особым желанием лезть внутрь. — Мне сказали, в Дерфельде умер страж, и попросили кое-что проверить. — Я по той же причине. — Он отряхнул колени. — Прошло чуть больше месяца с Ночи ведьм, а кажется — целая вечность. Ты в курсе, что Гертруда стала магистром? — Да, — ответил я тоном «не желаю это обсуждать». — Понимаю тебя, приятель. В любом случае у неё всё хорошо, если тебе это интересно. — Ты её видел? — Как раз еду из Арденау обратно в Литавию. Вот, решил немного пополнить кошелёк перед долгой дорогой. — Он кивнул на амбар. — Тебе помочь? — Я помнил, что страж терпеть не может это племя душ ещё со школьной скамьи. Львёнок помялся для вида и сказал: — Будь это даже окулл, я бы не просил, но проказники для меня худшее, что только может быть. Знал бы, с кем столкнусь, оставил бы его в покое. — Ну и оставь, — лениво ответил я. Проказники хоть и считаются тёмными, но обычно редко причиняют вред окружающим. Ну, разумеется, кроме пары-тройки невинных шуток в день. — Денежки уже получены, деваться некуда. — Тогда пошли, — принял решение я, вынимая клинок. В амбаре пахло сыростью и холодом. Помещение было совершенно пустым, снаружи, сквозь дырявые доски, проникали тонкие ниточки солнечных лучей, и слышался гул реки. Наверх вела приставная лестница, я хотел к ней подойти, но Львёнок схватил меня за рукав: — Даже не думай. Уверен, что последняя ступень обвалится, и ты загремишь вниз. Шутка вполне в стиле этой твари. Я пожал плечами и долбанул в потолок подходящей фигурой. В следующее мгновение оглушённый проказник, больше похожий на лохматого бобра с человеческими руками, пролетел сквозь потолок и рухнул на пол, пуская из зубастого рта чернильные мыльные пузыри. — О таком варианте я не догадался, — с сожалением произнёс Львёнок. — Не возражаешь, если его прикончу? — Валяй, — пожал я плечами. Он двинулся к оглушённой душе, а я отмахнулся от одного из парящих по помещению пузырей. Тот беззвучно лопнул, и я с удивлением уставился на свои пальцы, оставшиеся абсолютно чистыми. Шутка не в обычаях души, которая бы страшно радовалась, что я месяц не могу отмыть от чернил изгаженные руки. — Это не проказник! — заорал я.