— С галер. Они сами вызвались искупить свои грехи. — Интересная форма покаяния. Мне кажется, что сбежало больше половины. — Так и есть. — Цыган говорил глухо из-за плотной повязки на лице. — Многие сбежали, но есть и те, что остались. Самое удивительное, что заболевают они гораздо реже, чем остальные. Хочешь не хочешь, а в Бога поверишь. Я хмыкнул, не желая продолжать дискуссию из-за смрада. Открытые могилы и большой двор были заполнены трупами, вид которых оказался ужасен. Я был рад, что не стал завтракать. Мор не ведал жалости, и невидимая смерть, должно быть, устала работать жнецом, слишком многих ей пришлось забрать с собой. Одни погибшие посинели, другие почернели и распухли. Сотни тысяч мух гудели в воздухе, ползали по гниющим, обливаемым раскалёнными солнечными лучами телам. Два священника поливали их слабенькими заклинаниями, но этого было недостаточно для того, чтобы уничтожить всех насекомых. Церковники опасались, что такое количество мух может привлечь сюда своего повелителя — Вельзевула [27]. Разумная предосторожность, хотя, на мой взгляд, несколько запоздалая. Демон, распространяющий болезни, уже успел побывать в Солезино, и никакие молитвы святому Франциску — его главному противнику — не помогут. Каторжники копали могилы, крюками стаскивали трупы в канавы, засыпали негашёной известью и землёй. — Будем надеяться, что покойникам отпустили грехи, а то тёмных прибавится. Шуко достал из кармана пузырёк, вылил половину себе на повязку, оставшееся отдал мне. Я смочил духами тряпку, закрывающую мой нос, и вошёл следом за напарником в двери госпиталя. Здесь кроме смрада, уже привычного для города, пахло целебными снадобьями, камфарой и целым букетом пряных трав. Несмотря на середину дня, окна оказались закрыты, отчего воздух был густым, раскалённым и убийственным по количеству едких ароматов, способных уничтожить даже здорового человека, не говоря уже о больном. К тому же почти все окна затянули плотной тканью, отчего здесь царил полумрак. — Да тут половина помещений отравлены, — сказал я. Шуко подошёл к душе, сидевшей на пороге. Ещё не старая женщина, в лохмотьях и со сбитыми в кровь ногами, умерла отнюдь не от пота. Судя по всему, это было достаточно давно, так что её внешний вид сильно отличался от тех, кого застала эпидемия. — Здесь есть тёмные? Она подняла глаза от пола, увидела нас, вздрогнула, отшатнулась. — Мы не причиним тебе вреда, — попытался успокоить я её. — Ты нам не нужна. Женщина облизнула сухие губы, прошептала: — Они там, в залах. Мне пришлось уйти. — Скольких ты видела? — Цыган, прищурившись, вглядывался в полумрак. — Троих, на нижнем этаже, но их больше. Ночью они расходятся по городу. Не трогайте меня. Пожалуйста. — Не тронем, — пообещал я ей и последовал за Шуко. Огромные, широкие залы были завалены людьми. Мёртвые лежали в лазарете рядом с живыми, в духоте, тесноте и смраде. Те, кто ещё дышал, метались на соломенных матрацах, кричали, стонали, звали врачей и бога. Впавших в безумие связывали. Судя по всему, люди умирали так быстро и так часто, что покойников просто не успевали выносить. Зато каторжники, облачённые в плотные фартуки, постоянно приносили новых заболевших. Среди больных ходило довольно много людей из числа монашеских орденов, богомольцев и обычных добровольцев. — Сколько среди них врачей? — поинтересовался я. — Не так много, как раньше. Ни одного магистра не осталось. Несколько лиценциатов [28] и бакалавров, а также хирургическое братство. Во всяком случае, так было несколько дней назад, что сейчас — не знаю. Ну что? Расходимся? — Давай. Так будет быстрее. На тебе этот и второй этаж. Я возьму третий, четвёртый и чердак. — Угу. А я ещё проверю подвал. Он со щелчком раскрыл бритву. Шуко предпочитал её стандартному кинжалу стража. Надо сказать, что действовал этой штукой цыган очень умело и быстро. Я пожелал ему удачи и быстро поднялся по грязной лестнице, на которой лежало несколько трупов разной степени разложения. Мимо меня с воем пролетел какой-то доходяга и с противным хрустом врезался головой в каменный пол. Шуко внизу выругался. — Займись делом, прежде чем очередной самоубийца не упадёт тебе на голову! — крикнул я ему, перегнувшись через перила. — Этот урод испачкал кровью мои сапоги! — Замечательно! Половина душ не устоит перед ней и передумает бежать! Он выругался повторно, и я, покачав головой, вернулся на свой этаж. Возможно, я слишком чёрств, потому что не испытываю жалости, ужаса или отвращения перед всем этим разверзнувшимся безумием, но когда ты видишь только трупы, одни трупы и ничего, кроме трупов, в какой-то момент тупеешь от этого кошмара. Я медленно шёл по третьему этажу, перешагивая через лежащих людей. Мёртвых и живых, стонущих, требующих воды, причастия, свободы, смерти, еды, света, воздуха и избавления от мучений. Я старался дышать ртом и посматривал по сторонам. — Кто вы? — Ко мне подошёл мужчина в маске в виде птичьего клюва, внутрь которого была забита ароматическая соль, чтобы спасать от запаха и болезни. На человеке была шапка гильдии лекарей, так что я просто показал ему кинжал с сапфировой рукоятью. — А… страж. Если вы о душах — я никого не видел. Люди умирают и без их присутствия. — Я осмотрюсь. — Пожалуйста. Если это поможет хоть кому-то, буду только рад. — Он повернулся к слуге: — Ромео, дай пациенту толчёного митридата [29] с оливковым маслом. — Это помогает? — удивился я. — Маэстро Ги де Шолиак из Руже считает это идеальным средством от восьмидесяти четырёх недугов. Лишним оно всяко не будет. — Это убьёт пациента, — сказал пожилой мужчина, промокающий губкой лоб больному. Губка была мокрой от крови. — Откуда хирургу [30] быть в курсе фармакологии? — с нескрываемым презрением заявил лекарь. — Вы даже латынь не знаете, а потому никого не спасёте. — Не спорю, — согласился мужчина. — Я, в отличие от вас, рассуждающего о Галене с кафедры университета, являюсь практиком и признаю, что против мора я бессилен. Поэтому говорю вам — дадите ему митридат, он умрёт через полчаса. — Не мелите чушь! — взорвался врач. — Вам когда-нибудь стоит побывать на поле боя, где ваша академическая медицина с её схоластическим методом лечения становится совершенно никчёмной, а пила, ланцет, крючки для разведения ран, игла и нить творят гораздо большие чудеса, чем все бездарные теории Ги де Шолиака, вместе взятые. Я оставил их, так и не узнав, чем кончился спор, и двинулся дальше. Душ не было, лишь больные, мёртвые и те, кто их лечил. Последние делали это кто во что горазд. К нарывам прикладывали пиявок, ящериц и высушенных жаб. Закидывали ложками толчёные порошки, заливали тинктуры, втыкали иголки, читали по-латыни откровения святых, вливали в открытые раны оливковое масло и святую воду, прижигали сыпь раскалённой кочергой, вчетвером удерживая воющего больного, кровью зарезанных голубей окропляли горящие в лихорадке тела. Все эти действия мало чем помогали, а на мой взгляд, лишь вредили, и я рад был, что никогда не нуждался во врачах. Стражи, благодаря душам, которых они уничтожили, никогда не болели, а хорошего лекаря найти в нашем мире очень непросто. Слишком много вокруг шарлатанов, над которыми нет никакого контроля. Я прошёл весь зал насквозь, но так и не увидел ни одной души, зато почувствовал несколько фигур — Шуко повезло больше, чем мне. Я вернулся обратно и начал подниматься по лестнице, когда меня окликнул давешний врач с «клювом»: — Эй! Наверху ничего нет. Туда уносят умирающих и делают им последнее кровопускание. Я поблагодарил его и конечно же проигнорировал совет, кляня этих коновалов за глупость. Никогда не верил, что кровопускание может кому-то помочь, иначе на войне от этого бы никто не умирал. Потеря крови ослабляет человека, но никак не ставит его на ноги, что бы там ни говорили учёные мужи. И ещё я точно знаю одно — свежая кровь и приближающаяся агония для многих тёмных душ это всё равно что корень валерианы для кота. За уши не оттащишь. Так и случилось. Первую тварь в образе немытой, крылатой старухи я увидел, стоило мне войти в тёмный, смрадный зал. Она сидела на едва вздымающейся груди немолодой женщины и слилась с ней в невидимом поцелуе, собираясь вытянуть последние капли жизни. Увидев меня, старуха распростёрла крылья и, забыв о добыче, ринулась прочь. Я швырнул ей вслед призрачным пламенем, превратил в комок огня, и она дымящейся, но всё ещё существующей в этой реальности грудой упала на мертвецов. В дальнем углу что-то завыло, зачавкало… я, не глядя, кинул туда две фигуры, подбежал к бабке, опрокинув таз с несвежей кровью, и воткнул в неё кинжал. В висках заломило, зрение раздвоилось, но я тут же взял себя в руки. Главную тварь я убил, теперь осталась мелочь. Впрочем, «мелочи» оказалось немало. Мои чары высветили их из мрака, и я увидел бледные фосфоресцирующие тела. Трое походили на больших собак с львиными пастями, и две оказались стройными девушками с крюками вместо рук и тёмно-жёлтыми лицами. Ниляды и лакальщицы. Первые, перестав поглощать мёртвую плоть, дурно воя, бросились на меня. Две другие, словно туман, подхваченный ветром, полетели к лестнице, ведущей на чердак. Я ругнулся, чиркнул кинжалом по спине распростёртого под ногами трупа, рисуя фигуру «северного камня». — Убирайтесь отсюда! — успел я крикнуть мало что понимающим лекарям. Первая из ниляд, вытянувшись в прыжке, бросилась на меня. Я отскочил назад, и труп, над которым пролетела душа, оглушительно лопнул, разбрызгивая во все стороны бирюзовые ошмётки, оставляющие за собой синие полосы в воздухе. Большинство из них врезались в душу, и её тяжеленное, одеревеневшее тело перекувыркнулось через голову, грохнувшись на бок. Я добил её кинжалом. Люди с воплями бросились прочь, но я был слишком занят, чтобы обращать на них внимание. Следующая душа получила в бок призрачным пламенем и, воя, начала носиться по помещению, пока не растаяла окончательно. Третья, оказавшаяся самой проворной, клацнула страшными челюстями рядом с моим коленом. Я едва не задел её кинжалом, но она по-тигриному развернулась, прижалась к земле перед прыжком, и мне пришлось пнуть очередной тазик с кровью. Тот влетел ей аккурат в тупоносую морду. Душа ошалела от дармового угощения, замедлилась, потеряв всякую ориентацию, и я вогнал лезвие ей под загривок. Кинжал задрожал, меня замутило, какой-то больной в ужасе попытался отползти в сторону, призывая святых. Я бросился вперёд, перепрыгивая через лежащие тела. Следовало поспешить, прежде чем лакальщицы совьют кокон, в котором сольются в единое целое и станут гораздо опаснее, чем каждая из них по отдельности. Сверху, с лестницы, ведущей на чердак, в меня швырнули трупом. Я едва успел уклониться от этого зловонного снаряда. И тут же прилетевшая человеческая голова со всей силы ударила меня в грудь, я не удержался, упал, сложил пальцы, не глядя, отправил вверх фигуру. Она ударилась в потолок, совсем недалеко от чердачной дверцы и вниз полетели щепки и густая пыль. Оранжевые линии побежали над моей головой, закрутились водоворотом и выплюнули человекоподобного карлика. Он зашипел, оскалив тонкие иглы зубов, я выхватил из воздуха золотой шнур, хлестнул им, словно кнутом, захватывая ноги души, дёрнул на себя, стал подтаскивать метателя тухлятины, пытавшегося задержать меня. Душа растеклась, превратилась в плачущего ребёнка, пытаясь смутить меня, словно какого-то новичка. Но я был безжалостен, и противник перетёк в мой клинок. Хитрая гадина пряталась до последнего. Рёбра от удара ныли, но я, стараясь не обращать внимания на боль, начал подниматься по лестнице. Чердак оказался заваленным рухлядью пространством, где сквозь не слишком целую с западной стороны крышу били солнечные лучи, и в их свете плавал целый сонм потревоженных пылинок. Я остановился, пытаясь разглядеть, куда подевались лакальщицы. Под потолком шли тяжеленные дубовые балки, на которых держалась крыша. На них легко можно было спрятаться и более крупным сущностям.