— Дмитрий Никанорович, а правда, что вы на флоте служили? Дед лукаво на меня поглядел, выпрямился и как гаркнет: — Свистать всех наверх! Я засмеялась, и Митяй тоже вроде как расслабился, взгляд его снова потеплел. — Я, Женя, привык один жить. Жена моя тридцать лет как померла. Внучка, единственная, между прочим, с отцом жила, сюда иногда на лето отправляли ее. Сам я в Духовку лет двадцать назад перебрался, места мне здешние больно понравились. Вот теперь тут и кукую. Я не знала, стоит ли снова спрашивать про внучку. Очень не хотелось расстраивать деда. С одной стороны, он же вроде ясно сказал, что девушки не общались в последнее время. Но с другой… он мог и не знать вовсе. — А внучка ваша сейчас где живет? — До того в городе нашем жила, я хоть навещал иногда. А теперь представь, работу ей у черта на куличках предложили. Зато зарплата хорошая, может хоть квартиру купит. А то мыкается по съемным хатам. Далеко она теперь, даже и не съездишь… Остался я один-одинешенек, — дед вдруг отвернулся, и я заметила, как он украдкой смахнул слезы. Ну вот, расспрашивать деда дальше у меня уже просто сил не было. И так довела старика до слез. Да и что толку-то? Говорит дед, что не общались девушки, с чего бы мне усомниться в этом? Еще одна ниточка к Инге оказалась оборвана. Я, красная от стыда, что потрепала душу Митяю, кое-как попрощалась с ним, пообещав заглядывать в гости почаще, и со всех ног бросилась подальше от дома. В какой-то момент поняла, что у самой слезы наворачиваются от жалости к одинокому моряку. И тут же вспомнила маму. А что, если на вот так же украдкой смахивает слезу, жалея непутевую дочь и свое одиночество? Захотелось тут же позвонить ей и попросить прощения. Вернусь домой, сразу свяжусь с ней. На душе кошки скребли, и честно говоря, ничего уже не хотелось. Пришлось поуговаривать себя продолжить расследование, потому что образ Юрки, томящегося на тюремных нарах, никак не хотел развеиваться. В деревне стояла какая-то гнетущая тишина. Лишь пару раз я встретила духовских, остальные будто вымерли разом. Никто не копошился в огороде, возле магазина не толпились мужики, и вообще, было полное ощущение, что я нахожусь не в веселой гомонящей на все лады, а в давно заброшенной деревне. Даже тетка Катя не курила на крылечке, а смотрела дома телевизор. Моему появлению женщина явно обрадовалась. С удовольствием она накрывала на стол, и мне вдруг стало смешно. Такое ощущение, что я хожу по деревенским в поисках завтрака, обеда и ужина. Ну ей богу, куда не приду. Везде меня спешат накормить. Причем спорить в данном случае бесполезно, а то и обидеть можно хозяина. Когда тетка Катя наконец угомонилась, мы сели за стол, и я спросила: — Теть Кать, а ты про Лану что-то слышала? Ну про внучку Митяя. — Это про городскую что ли? Ну а как же. Тут все на виду. Ты, наверное, хочешь спросить, что их с Ингой объединяло? — А что, ничего? — Ну как тебе сказать… Инга она добрая была, красавица, завистниц кругом море бескрайнее. Только она внимания особо не обращала на них. Ты же помнишь, что Анна Васильевна про нее говорила. А вот Лана… — Завидовала Инге? — Ох… Лана не страшненькая, конечно, была, да только до Инги ей как до неба. А еще она хитрая была. Пакость сделает, на Ингу свалит, и глаза такие честные-пречестные. Еще она открыто Инге ничего не говорила, да только мало от кого ее взгляд завистливый укрывался. А только Инга с ней и дружила. Другие Лану особо не любили в деревне. Приезжала редко, характер скверный был, капризная, все по ее должно было быть. Деревенские-то ее насквозь видели. И если Ингу девчонки за красоту терпеть не могли, то Лану за нутро. Не в обиду Митяю, но характер поганый был. — Но выходит, что только Лана эта и дружила с Ингой? — Выходит, что так. Да только Лану эту уж пару лет здесь не видал никто. Инга о ней ничего не говорила. В городе училась пока, может и общалась с ней, однако тут их вместе давно никто не видел. — Ясно… Мы еще немного поболтали о том, о сем, и тут я вспомнила, что давно хотела спросить: — Теть Кать, а за что Христофоровна так духовских не любит? С вами вот только дружбу водит? — О… дело давнее. Но если хочешь, расскажу тебе. Думаю, Христофоровна не обидится на меня. В конце концов все давным-давно быльем поросло. С чего же начать? — С самого начала, — в нетерпении воскликнула я. Катерина кивнула и неторопливо затянула свой рассказ. — Предки Христофоровны испокон веков здесь жили. В семнадцатом вроде как расстреляли главу семейства, и все думали, не будет здесь Беляковых больше. Ан нет… Мать нашей Христофоровны, Марья Алексеевна, сюда вот вернулась спустя много лет. От усадьбы понятное дело одни стены остались — все растащили. Сама она как-то говаривала, что в Россию давно вернулась, скиталась, пока война не началась. В войну она вроде как медсестричкой была. А в Духовку уже с дочкой пришла. Кто там отец был, одному Богу известно, сама Марья все молчком. Нелюдимая была, ух и сторонилась деревенских. То ли ровней не считала, то ли прошлые грешки их забыть не могла. Кое-как обустроилась в мало-мальски уцелевшей комнатенке и стала знахарством заниматься. Общаться-не общалась, а лечить лечила. Жить-то как-то надо было. Медпункта здесь у нас не было тогда, далеко ехать надо было. А если что срочное? Роды например… Только и подпольными абортами женщина не брезговала. И вот доскакалась… Эх… Тетка Катя замолчала ненадолго, сделала глоток чая, и продолжила свой рассказ. Хотя видно было, как нелегко он ей дается. — Однажды привел паренек один подругу свою, а им и было-то лет по шестнадцать что ли, к Марье. А девка возьми да помри. Девку схоронили, а вся деревня, и те кто лечиться бегал, и те, кто от плода избавлялся не раз, Марью прокляли и возненавидели. Как только не называли, чуть каменьями не кидались. Такие вот дела… Но ты дальше слушай что было. Однажды, аккурат после похорон девчонки случилось, пока маленькая Сашенька пряталась в подвале, кто-то забил Марью до смерти, а сарай, где они с дочкой свиней да корову держали, подожгли. Убитую в подвал скинули, тот самый, где дочка пряталась. А девочкой той и была Сандра Христофоровна наша с тобой. Ух и натерпелась бедняжка, до сих пор ведь ей сны снятся. А уж сколько лет прошло… 19 — Наказали виновных? Нашли? — прошептала я. — Да какой там… Хотя ведь деревенские все догадывались кто этот ужас совершил, да покрывали. До того ненависть в людях сидела лютая. Мало того, что дворянка бывшая, так еще и девку сгубила. Забыли только, скольким жизнь дала… — И вы… вы тоже знаете, кто это был? Ну, кто Марью убил? Катерина замолчала, руки скомкали очередную салфетку. — Я могу только предполагать. Ну и говорили между собой так. Я хоть и не Духовская, однако слышала, когда Христофоровна сюда вернулась, как снова эту историю муссировали. — Ну и кто? — я в нетерпении даже привстала. — Парня той девушки звали Витя. Молчанов его фамилия была. Он потом женился, семью вот завел. Друг его, Леонид Костриков спустя год что ли погиб. Утонул в море. Ну а подружку Фасей звали. Афанасией значит. — Как?! — я не смогла сдержать удивленный возглас. Катерина согласно закивала. Видимо, мы обе подумали об одном и том же. Получается, что из трех убийц Марьи, до наших дней дожила одна из них. От второго оставалась внучка Инга. А третий после себя никого не оставил. И теперь я была почти уверена, что оба убийства связаны чьей-то местью. Только вот чьей? Кто столько лет спустя расправился с женщинами? Между тем, Катерина продолжала: — В общем Сандру в детский дом отправили. А спустя почти три десятка лет она в дом свой вернулась. Ну надо думать, на этот раз от не совсем уже ничего не осталось. Остов один, камни и те разнесли. По старым фотографиям Христофоровна усадьбу восстановила. С тех пор ни с кем из Духовских она и не общается. Со мной вот только. И то, потому что я не отсюда родом. Катерина закончила свой рассказ, а я сидела словно пришибленная. Представляла себе перепуганную девочку, прячущуюся в подвале от убийц. Представляла, какой непередаваемый ужас она испытала, когда увидела рядом мертвую мать. Как сидела возле ее остывающего тела и плакала. Из моих глаз сами собой покатились слезы. Катерина тоже комкала салфетку в руках, уже не в первый раз переживая давние события. Так мы и просидели в тишине еще черт знает сколько времени. Напоследок, перед уходом, я спросила у Катерины как мне найти дом Инги. Та указала на дом возле магазина и махнула рукой в знак прощания. У магазина к этому времени столпились мужики, и я облегченно выдохнула. Хвала богам, а то уж я всерьез подумала, что и впрямь вымерли все. В окнах дома номер десять, где проживали Карина с матерью, от легкого ветерка колыхались занавески. Это хорошо, значит дома, скорее всего, кто-то есть. Хотя поди их разбери, может деревенские, уходя из дома, форточки и вовсе никогда не закрывают. Я тихонько постучалась и некоторое время подождала. В конце концов дверь приоткрылась и показалось заплаканное лицо Карины. Сердце пронзила жалость. Бедная девочка… нелегко ей, наверное, теперь. В таком юном возрасте пережить столь страшное потрясение — то еще испытание для подростковой психики. Я ласково улыбнулась ей и тихо произнесла: — Здравствуй, Карина, меня Женя зовут. Я из усадьбы у озера. — Знаю, — почему-то зло ответила девчонка. — Я бы хотела с твоей мамой поговорить, или с тобой, — начала я, но та меня перебила: — Мама в больнице. А вы везде суете свой длинный нос. Не надоело? «Идите отсюда подобру-поздорову!» — последние слова она почти прокричала, и захлопнула дверь прямо перед моим лицом. Вот это да-а… Меня как ледяной водой облили. Интересно, чем же и когда я успела так насолить глупышке? Ну согласитесь, странная реакция, учитывая, что я вроде как убийцу Инги ищу. Так с чего бы девчонке на меня злиться? Короче говоря, мне ничего другого не оставалось, как двинуться домой. Часы показывали полдень, а значит пора уже мою бабулю обедом кормить. На душе скребли кошки от всего услышанного и увиденного, и я не представляла, как буду смотреть Христофоровне в глаза. Однако, по прибытии домой, я обнаружила старушку в весьма приподнятом настроении, чему не могла не порадоваться. Христофоровна с Ромкой чинно и благородно распивали чай на веранде. Однако, когда я подошла поближе, чтобы присоединиться к ним, то явственно услышала запах коньяка. — Сандра Христофоровна! — кажется я слишком громко воскликнула, судя по тому, что старушка моя с перепугу выплеснула содержимое кружки на стол. Ромка погрозил мне кулаком, плеснул в стоявшую тут же третью кружку и пододвинул стакан мне. — Это мне что ли? — честно говоря, я удивилась донельзя, учитывая, что праздник вроде никакой не намечался, а пить просто так у нас до сих пор было не принято. Я отодвинула стакан, но теперь уже бабка, нахмурив брови, пододвинула его мне. — Ну хорошо, хорошо… За что пьем-то хоть? — За дело. Чтоб выгорело! — Что хоть за дело? — прочавкала я, закусывая хрустящим соленым огурчиком. — Не твоего ума дело, — наставительно произнесла Христофоровна и показала Ромке, что надо бы подлить. — Эй-эй… а вы уверены, что дела на пьяную голову решать надо? — возмущенно пропищала я, — К тому же, это у вас дела, а у меня нет. — Не боись! Завтра мы отъедем с Ромочкой, а ты на хозяйстве останешься. — Куда хоть едете-то? — К нотариусу. Надо дело одно закончить… — А-а-а…, — я сделала вид, что меня совершенно не волнуют их дела, а сама принялась прикидывать, выгорит у них там с кладом, или нет. Ромка все подливал, Христофоровна что-то бормотала, а мои мысли свернули в совсем ненужное русло. В какой-то момент я обнаружила себя ревущей в обнимку со стаканом и Христофоровной. Ощущение полной идиотии вмиг меня отрезвило и я, раскланиваясь и что-то лопоча, поспешила ретироваться с места импровизированной попойки. Шатаясь, добрела до своей комнаты, скинула одежду и завалилась на кровать. Последнее что я запомнила перед тем, как отключиться, это звук открывающейся двери и тихое сопение на ухо. Дуська… Снился мне Денис. Точнее его жаркие поцелуи. Вот он нежно целует мои губы, глаза, ушко. Плавно ведет теплым языком к шее и ниже. Руки крепко сжимают груди. Я, разгоряченная и возбужденная, томно застонала и открыла глаза. — Твою мать! Ты что тут делаешь?! — я подскочила с кровати как ужаленная и метнулась к окну, прикрывая обнаженную грудь руками. Дело в том, что вечером я ложилась в одних трусиках и никак не ожидала увидеть в своей комнате этого наглеца и негодяя Ромку. Надо сказать, вид у него сейчас был такой невинный и забавный — еще не ушла из глаз истома, и взгляд у Ромки был довольно придурковат. И в другое время я непременно расхохоталась бы, но точно не сейчас.