Винни-пух рассмеялся, хотя было видно, что ему не смешно. – Ты в чем-то прав, Сашка, – начал он, разрезая хлеб походным ножом. – Я всю жизнь вел себя правильно. Мне даже казалось, что так легче жить. Для меня это как-то естественно. А теперь вот даже не знаю. Всё наперекосяк пошло, – он налил в пластиковый стакан красного вина и протянул его мне. – Что наперекосяк? – никогда не думал, что у Ромы может быть что-то наперекосяк. Разве что его клетчатая рубашка всё время торчала из-под ремня. – Я вот как раз хотел поговорить с тобой. Как мужчина с мужчиной, так сказать. Фиг с ней, с этой рыбалкой, не до нее мне сейчас, – он залпом выпил вино. – Бабу я завел, Сашка, вот что. Он смотрел на меня, ожидая какой-то реакции, но я был шокирован и даже не знал, что ему ответить. – Какую бабу? В смысле, любовницу? – тупо спросил я, поставив недопитое вино на одеяло. Стакан упал, и красное медленно разлилось. – Ну, вот так. Когда-нибудь ты это поймешь. У меня жена. Две дочери. И так день за днем. Каждый день я хожу на работу. По вечерам мы ходим гулять с собакой. В выходные ездим на дачу или шашлыки с друзьями делаем. А потом тебе вдруг пятьдесят. Я люблю детей, очень. Поэтому я и не могу решиться уйти из семьи, понимаешь? Таня – хорошая жена, но у меня к ней больше ничего не осталось. Есть благодарность за детей, за молодость. – И давно у тебя… ну, это… любовница? – Полгода. – Ого, и ты всё это время скрывал?! – Да, но в том-то и дело, что я больше не могу. Я… хотел спросить у тебя, ну, узнать. Я совсем уже запутался. – Рома быстро запьянел, слова его стали как залежавшееся на подоконнике яблоко – мягкие и дурно пахнущие. – В общем, я не знаю, как сказать дочерям. Я хотел спросить у тебя, как это лучше сделать. Сказать, что у меня другая женщина или что папа просто надолго уезжает, но будет приезжать их навещать? Как они воспримут? А вдруг они меня вообще возненавидят и не захотят видеть?! Его лицо всё больше краснело, а у меня в голове была полная неразбериха. Значит, это маман доверяет учить меня мужественности чуваку, который двух слов связать не может. Изменяет жене. Трусит и не может признаться Тане во всём. И он еще меня чему-то учит. Все эти его рыбалки, опарыши, понятия о настоящих мужиках. Но в то же время мне было его ужасно жаль. Он выглядел очень скверно и совсем растерялся. По ходу, он тоже из ряда размазней, что и мой отец, и я сам. Был бы мужиком, сказал бы всё жене. Любовь – штука непредсказуемая. А у него смелости даже на это не хватает. – Ну, что скажешь? Ты только матери своей не говори, а. – Дядя Ром, по-моему, хватит пить-то, – но он не слушал и наливал новый стакан. – Я думаю, надо тете Тане всё рассказать. – Я пытался несколько раз, но всё не выходило. Понимаешь, она даже подумать не может, что я на такое способен! Она думает, у нее идеальный муж. А подруги ее – это что-то! Они всё время меня в пример ставят. И вот такой образцовый старый хрыч вдруг заводит любовницу. – Ты ее любишь? – Кого, Таню? – Да не Таню, а любовницу эту? – Да вот именно что люблю. Ты бы ее видел. – Молодая, наверное. – Тридцать лет. – О-о-о, седина в бороду, бес в ребро… – Нет, ты мне скажи. Что мне делать с детьми? Я почему тебя спрашиваю. Ты же почти через это прошел. Когда вас отец бросил. Ты как бы хотел, чтобы он тебе сказал: что он просто уезжает или чтобы он сказал правду про другую женщину, например? – Я бы хотел, чтобы у меня был нормальный отец, который бы сейчас был со мной. Рома замолчал, и было видно, что ему не то что стыдно. Он чувствовал неловкость за то, что рассказывает мне про свою жизнь. Про свои переживания. Наверное, он чувствовал укор с моей стороны. – Понимаешь, Саш. Тут штука такая. Если я останусь, то это тоже будет обман, и еще неизвестно, что хуже. Получается, я буду жить и обманывать Таню, что я ее люблю, но это ведь не так. Начнутся постоянные скандалы, потому что я буду придираться к Тане. А дети? Надо им всё это? Даже представить не могу, что с ними будет. – Ну вот. Ты же сам сказал, что не можешь обманывать. В чем вопрос? – я почему-то очень разозлился на него. Как будто с меня розовые очки сняли. Это всё звенья одной цепи. Майкл умер. Теперь вот идеал мужчины, внушаемый мне, умер. Что дальше? Я и раньше особо не верил в мужскую всю эту фигню, а теперь совсем непонятно, что делать. – Что ты думаешь? – Рому уже совсем понесло, и на какое-то время мне даже стало казаться, что его монолог – это всё выдумки, что это не так на самом деле. – Я думаю, всё надо рассказать Тане. А дети? Что теперь? Отец-то у них всё равно останется, ты же никуда не денешься. Мне сразу представилось, как он навещает их в выходные, а тетя Таня не разрешает своим дочерям ходить в гости к новой семье отца. Если маман мне не разрешает трубку брать, когда отец звонит, то тут точно дело труба. – Ты меня теперь ненавидишь, да? – Нет, какое я имею право. Просто отец вспомнился и все эти дела. Я ушел в палатку, потому что разговаривать с Ромой мне больше не хотелось. Как будто со всех сторон на меня что-то наваливалось. Слетелись птицы, и становилось всё теснее. Как будто мне не оставалось больше выхода, как тоже стать таким же, как мой отец и дядя. Снова Женька возникла перед глазами. Я бы никогда не хотел сделать ей больно. Она такая хорошая. А тут в ее жизни появился я. Мне кажется, она мне верит. И не дай бог мне всё испортить. Я себе этого никогда не прощу. Мне снова стало казаться, что не стоит продолжать отношения с Женей, пока они не зашли совсем далеко. Может, мне лучше всю жизнь одному? Чтобы никому жизнь не портить. В палатку заполз пьяный и разгоряченный от эмоций Рома и улегся рядом. – Спокойной ночи, Сашка. Ты это, матери не говори пока, ладно? Я сам потом скажу. Подумать мне еще надо. Винни-пух захрапел, а я полночи не спал, думая, рассказывать ли маме. Думая, как мне дальше жить. Может, это как в кастах: если уж ты родился среди таких, которые бросают и уходят, то и не рыпайся. Маме я решил пока ничего не говорить. В конце концов, это не мое дело. Хотя несколько раз еле сдержался, когда она после моего возвращения с рыбалки в очередной раз ставила дядю Рому в пример. Я решил сходить к психологу еще раз. Мне нужно было с кем-то поговорить. Макс уехал, а вываливать всё это на Женю было бы лишним. У нее и так полно тараканов в голове. Когда я уже собирался уходить, к нам как само собой разумеющееся ворвалась Нателл. Удивительно, что маман ей еще ключи не дает. Она притащила какой-то новый диск по йоге, и я подумал: хорошо, что я этого не увижу. Однако это не помешало ей достать из сумки печенье. Пока маман была в ванной, верблюдиха поставила чайник и стала развязывать пакет. А мне снова к Одуванчику. Психолог уже ждал и даже заулыбался, когда я зашел. Я просто не мог сдерживаться и выпалил ему всё – и про свои навязчивые страхи повторить отцовскую судьбу, и про дядю Рому, и про Женю – вообще про всё. Он кивал и задавал наводящие вопросы. Особенно его интересовало, не разрешила ли мне мама все-таки поговорить с отцом. Я сказал, что нет. Тогда он предложил мне написать письмо отцу. Воображаемое письмо, где должно было быть всё, что я хотел ему сказать. – А зачем? – Это поможет мне понять, что с тобой происходит. Давай ты подумаешь, напишешь и придешь ко мне еще раз. Пиши просто всё, что приходит тебе в голову. Представь, что отец это прочитает, и не бойся высказывать всё, что ты думаешь, хорошо? – в его глазах было какое-то отцовское одобрение. Хотя откуда мне знать, что такое отцовское одобрение. Еще Одуванчик сказал мне сделать табличку. Слева – что я сделал, чего у меня получилось достичь, справа – что не сделал, в чем я лузер. Он дал мне на это неделю. Я пошел посидеть в парке около моего дома, где катаются велосипедисты. Сегодня там был Наруто, и от этого мне стало как-то особенно радостно. Мне казалось, что если он здесь катается, значит, всё хорошо. Я даже иногда нервничал, если не находил его в объективе, когда прицеливался из окна своей комнаты. Хотел с ним познакомиться, но не знал как. Выделывать на велике такие трюки я боюсь, а просто так подходить и навязываться мне не хотелось. Стало грустно. Очень грустно. Я решил написать эсэмэску Жене и позвал ее в парк. Она пришла довольно быстро, и я рассказал ей про Наруто и все эти дела. Потом не выдержал и рассказал про дядю Рому. Женя сказала, что у меня наивные представления о мире. Она старше меня и, наверное, знает, о чем говорит. Вообще, девчонки рано взрослеют, поэтому к ней стоит прислушаться. Я объяснил Жене, что боюсь повторить судьбу своего отца, но она сказала, что это нормально. И что у нее есть загоны и похуже. – Это какие? – Ну, это долгая история. Так ты точно подумаешь, что я сумасшедшая, – она заулыбалась, и мне стало казаться, что всё хорошо. – Мы друг друга стоим. – Не знаю. Ну… Нет, ты точно подумаешь, что я шиза! – Давай уже говори! – В общем. У меня какое-то неправильное восприятие людей. Не знаю. Я даже к психологу ходила с этим недавно, но пока так и не могу от этого избавиться. Ну, например, иду я с салюта, впереди и сзади – толпы. Все идут и улыбаются, пьют, везде бутылки. Я тоже иду, шучу с подругой. И вот слева навстречу мужчина. Он везет в гору тележку. Знаешь, для хот-догов такую или для продажи сувениров на празднике. Я сразу думаю, как мне его жалко. Что вот все идут с праздника, а он тащит эту долбаную тележку и никто не замечает его труда. И что у него семья, наверное, и одежда провоняла сосисками этими пахучими. И в итоге я придумываю целую судьбу этого дядьки со всеми подробностями, чуть ли не со слезами на глазах. Или вот зима. Иду откуда-то, не помню, уже темно. Нормальные люди готовятся ко сну, и вот выползает из-за угла на тракторе мужик и чистит дороги! Один во всём центре – это невозможно просто, как жалко его становится!!! И тут же я начинаю всю оставшуюся дорогу до дома думать, что его бросила жена и он остался один с ребенком. А еще ему приходится и по ночам в холод работать. Других не посылают, а его посылают. А так как жена сбежала с любовником – о да, это несомненно так, – то ему приходится возить по ночам ребенка с собой. Он стелет ему какую-то старую фуфайку прямо в тракторе, и тот на ней спит. Пока ребенок спит, папа ездит на тракторе по центру, лучи фонарей скользят по его лицу – я даже это не забываю придумать! А утром уставший тракторист отвозит ребенка на тракторе в школу, а мальчик боится выходить при всех, потому что всех папы на машинах привозят, а его, блин, на тракторе этом старом! Потом я несколько раз видела эту же картину – и мне казалось, что это именно тот тракторист едет со своим сынишкой и думает о бросившей его жене. И так – постоянно. Что?! Что ты смеешься, Саш?! – Прости. Я просто думаю, какие мы с тобой психи. Это офигеть просто, что у нас в головах, – я не мог остановить смех, и у меня даже глаза начали слезиться. Женя тоже засмеялась. Но потом замолчала и продолжила: – Понимаешь, я часто не могу просто наслаждаться моментом. Я начинаю чувствовать всё, что происходит вокруг. Не знаю. Какие люди, какая у них кожа, какая история. Притом не факт, что у них именно такая история. – Та-а-ак, а что сказал психолог? – Он сказал, что у меня склонность к мазохизму. – И что – это так на самом деле? – В какой-то мере. Но мне кажется, здесь еще какие-то причины. Пока не пойму только какие. – Да не заморачивайся ты. Хотя да, у тебя, может, и похлеще моего. А вообще, тебе же не закладывают сценарий какой-то жизненный, а вот у меня да-а-а… Как будто всё уже решено за меня. – Такое ощущение, – Женя снова засмеялась, – что мы с тобой соревнуемся в своих психах. – Да уж, и не говори. Моя мама говорит, что это всё от безделья. Что на самом деле нет никаких проблем. А я думаю, что если это меня волнует, значит, проблема есть. Мы снова провели с Женей весь день, и я ощутил, что мне не хочется оставаться одному. Не то что даже одному. А именно без нее. Я даже написал ей эсэмэску с пожеланием спокойной ночи. Ну, всё – пошло дело. Женя прислала ответ со спокями-нокями, но мне хотелось, чтобы она еще что-то написала. Но она не писала – спала, наверное, уже. А я всё равно постоянно проверял телефон. Я вообще люблю получать письма и эсэмэски. Звонки не очень люблю, а письма и эсэмэски люблю. Я даже иногда сам себе на электронную почту посылаю сообщения, чтобы потом увидеть во входящих выделенное жирным новое письмо. Ночью я долго стоял на балконе в своей комнате и смотрел на небо. Недалеко от моего дома – какая-то высокая башня с красными огнями. Мимо нее часто пролетали самолеты и снижали высоту. А в другую сторону летели другие самолеты и набирали высоту. Часто было так, что они летели друг над другом. Я сразу представлял, сколько сейчас людей находится в воздухе. Едят рыбу, мясо или курицу. Выбирают напитки. Разговаривают. А меня никто не видит. Хорошо, что не видят. А то я стою в одних трусах. Я уже собрался уйти с балкона на кухню, чтобы взять что-нибудь попить, но вдруг наткнулся на желтую коробку из-под обуви. Как сундук с кладом. Там оказались забытые диски и мой старый кассетный плеер. Я не могу даже передать, что со мной было. И такое счастье настало! Как будто вдруг настоящая машина времени перенесла меня в прошлое. В плеере работала функция «бас», и мне совсем башню снесло. К тому же он был меньше остальных. Продавец сказал, что он полуцифровой. Сколько он со мной прошел! Я открыл коробку и аккуратно достал его. Всё равно сейчас не усну, лучше буду слушать плеер на балконе. Когда я снова вышел на балкон и включил плеер, сразу переместился в те времена. Звук сопровождался приятным кассетным шорохом. Пока слушал, вспоминал, как управлять кнопками, нажимая на разные штуки. Переключить на другую песню просто так нельзя, надо перематывать. Я взял мою любимую кассету со старым роком и встретил рассвет на балконе. Жаль, что рядом не было Жени. В тот день я впервые побывал у Жени дома. В свои семнадцать лет она снимала однокомнатную квартиру почти в центре города, точнее, родители для нее снимали. Почему-то от этого мне стало как-то не по себе. Я живу с мамой, а эта трогательная с виду девочка уже живет одна. Она что-то делала на кухне, потом пошла переодеваться, а я стал осматриваться. Больше всего меня привлекли фотографии на стенах. На них не было людей. Там было много велосипедов и висящего на веревках белья. Такого, как в старых районах европейских городов в узких улочках между домами. Женя сказала, что она просто тащится от фоток с бельем и велосипедами. А еще от фоток со ставнями и цветами в горшках. Это я уже и сам понял, потому что их там тоже было много. – Наверное, это потому, что мои предки жили в Баку. Знаешь, там везде раньше так вот белье висело между домами. Наверное, это у меня в крови. Не знаю. Мне бы хотелось туда съездить, – донеслось из кухни.