Я вновь поставил запись с начала. – Согласись, логичнее и проще перейти лужу по бордюру. Он прыгает, и у него не столько от ветра, сколько от приземления сбивается капюшон. Вон там, в начале его пути, тоже есть лужи, но он их обходит. Там плохое освещение, и запись неважная. Здесь он как на сцене. Итак, предположим, это все-таки мужчина, ростом как «Арес». Он занимался единоборствами и поэтому в нужный момент легко прыгает. А еще он не чужд основ маскировки, отсюда локон волос. Он хочет сбить нас с толку. Сложи все качества вместе. Кто приходит на ум? – Конкретно никто. А вообще: единоборства, маскировка, тактика – все характерно для спецназовца, офицера или прапорщика. Для профессионала. Дальше логично выплывает винтовка. – И у меня она выплывает. Если он спецназовец, то хороший стрелок. Вот он и реализует на сенаторе свое умение. К тому же он не брезглив, хладнокровен. Он бродит по ее квартире и что-то там ищет, значит, выдержка у него отменная. – И значит, он не боится того, кто случайно может зайти. Свернет ему ударом карате шею и уйдет. Опасный тип. – Чтобы рисоваться перед видеокамерой, надо знать, что она есть. – Знали мы, Щукин, Городилов, еще кто-то в прокуратуре. Опять слишком много народа! – Вычислять бесполезно. Кого-то можем пропустить, а на кого-то зря подумать. В одном я уверен: убийца зашел со стороны улицы Кропоткина. У нас стоит, – я вывел на экран ноутбука карту Новосибирска, – пять одинаковых пятиэтажных домов. Наш дом третий. Он встал где-то тут и осмотрелся. Около дома стоит несколько автомобилей, и все вроде бы пустые. Но он знает, что за подъездом ведется скрытое наблюдение. Где можно сидеть относительно комфортно длительное время, да еще с видеоаппаратурой? Явно в микроавтобусе. Вычислив группу наружного наблюдения, он выбирает место, где покажет свои танцевальные навыки и длинные белые волосы. Ему остается обойти дом, надеть парик и пройтись вдоль подъездов. На первом этаже он скинет парик, чтобы раньше времени не вызывать у Фаины подозрений. – Версия очень даже жизнеспособная. Это вполне мог быть «Арес». Только парик… – Парик, – перебил я его, – это следствие моих шашней с Натальей. Я публично говорю ее бывшему мужу, что от шанса стать мужем дочери олигарха не откажется ни один мужик. Логично предположить, что не откажусь и сам. Даже не то чтобы мужем стать, а так, покутить с ней, поиграть во влюбленность. Словом, я езжу на ее машине, ужинаю с ней в интимном уединении. Понятно, что между нами отношения теснее, чем просто между оперативником и дочерью жертвы преступления. Вот они и кидают мне затравочку, чтобы я все бросил и начал искать настоящего убийцу Фаины. Чтобы мне было не до убийства Сарибекова. Только подкидывают мне женский след, а не мужской. Ну, тут кто кого разыграет, еще посмотрим. Пошли обедать! Примерно за час до официального окончания рабочего дня я стал подумывать, как бы с толком и не без пользы провести вечер. И все больше склонялся поужинать в обществе Натальи, а заодно и нормализовать отношения. По моим прикидкам, она уже поехала домой, если была на работе. Вроде бы самое время согласовать меню. Но кто-то решил иначе. – Александр Геннадьевич, – раздался в трубке торжествующий голос Щукина, – приезжай, мы раскрыли убийство сенатора! Ехать пришлось на другой берег Оби, на улицу Ватутина. Вечером, по пробкам да через мост, на котором случилось столкновение автомобилей, получилось около часа. Пока мы стояли в пробке, зажатые со всех сторон автомобилями, Сергей, как бы от нечего делать, спросил: – Геннадьевич, а если бы Наталья предложила тебе вместе жить, ты бы как поступил? – Тебя мучает этот вопрос? Он почему-то сейчас всех интересует. Проклятый капитализм всех испортил! – Сам же говорил… – Что я говорил? Что на месте бывшего Натальиного мужа так бы поступил любой? Говорил. Я и сейчас от этих слов не отрекаюсь. Подавляющее большинство мужиков бросили бы все и побежали за ней, как только она бы поманила пальчиком. И всем было бы глубоко плевать на ее прошлое, на то, что она спала с собственным отцом. Главное, что отец-то этот не только с ней кувыркался, но и деньгами ее осыпал с ног до головы. Побежать за ней, бросить все – значит осуществить свои самые несбыточные мечты. Представь, её можно убедить переехать жить за границу. Там ждут особняк, собственный парк с ручными оленями, диковинные рыбки в пруду, яхта, Ницца, пальмы. Там звезды над Калифорнией! Представь, ярчайшие звезды, как бриллианты в ночной мгле. Шум прибоя, смех веселых добрых людей. Там триста дней в году солнце. Там все: там настоящая жизнь. Там нет таких пробок. Но там никто не знает старых добрых русских поговорок, в которых сконцентрирована тысячелетняя мудрость нашего народа. А я чту русские поговорки. Мы помолчали. Впереди машины вроде бы двинулись немного, но опять намертво встали. – Можно, конечно же, бросить жену. Миллионы мужчин бросают жен и никогда об этом не жалеют. Можно мутировать и бросить все: жену, ребенка, работу, квартиру, страну – и начать жизнь заново, с чистого листа. Может быть, это и вариант. И не самый плохой вариант. Но никуда не деться от поговорок! Например, от такой: «Гусь свинье не товарищ». В этой поговорке сила правды. В ней суть бытия. Рано или поздно я или кто-то другой, у кого за спиной не будет собственных миллионов, обязательно надоест Наталье. Ребенку надоедают игрушки, мужчинам – любовницы, женщинам – наряды: жизнь беспрерывно вертится и обновляется. В этом вечном обновлении прогресс человеческой цивилизации – спиралевидное бесконечное движение вверх. Это философский закон «Отрицания отрицания». Ты думаешь, рано или поздно она бы не стала относиться ко мне так же, как к бывшему мужу? Стала бы. И тут либо играй по ее правилам, либо пошел вон! Год, другой, и я бы ей надоел. Ты не замечал, у многих людей есть странная манера бросать использованные презервативы в окно? Замечал? Вроде бы дома у каждого есть мусорное ведро, а выкидывают в окно. Так вот, Сергей, я не хочу в один прекрасный день под прекраснейшими и бесподобными калифорнийскими звездами очутиться на пляжном песке выброшенным презервативом. А эта использованная резина никому уже не нужна. Она одноразового применения. Даже сборщики мусора брезгуют ее брать в руки. Веник, совок – и на свалку! Презерватив – на свалку мусора, человека – на свалку жизни. Все, поехали! Вроде бы пробка рассасывается. У двенадцатиэтажного дома, первый этаж которого занимали магазины и офисы, стоял привычный набор транспортных средств, который как-то ночью собрался по случаю убийства Фаины. Заметив знакомый автомобиль судебно-медицинской службы, Сергей, ухмыляясь, заметил: – Кажется, кто-то отошел в мир иной. Я обратил внимание, что висящая на углу видеокамера наблюдения должна прекрасно захватывать и дорогу вдоль подъездов, и сам подъезд, из которого, улыбаясь, вышел… начальник службы безопасности столь известной нам «Сибирской инвестиционной компании» Петров Алексей Прохорович. – О, явление Христа народу. Иди-ка сюда, уважаемый! А ты что здесь делаешь? – Александр Геннадьевич, я уже думал вам звонить! Тут вот какое дело, у нас программист, тот, который за младшей Сарибековой все бегал, Киселев Андрей Сергеевич, вчера поехал на обед и на работу больше не вернулся. Вначале на это никто не обратил внимания, а сегодня его мать звонит и говорит, что тоже не могла до него дозвониться вчера. Ну, она, эта его мать, пошла сегодня утром к сыну, а он мертвый лежит. Я подумал, что в этом что-то необычное, и позвонил следователю. – Какому следователю? – Скорнякову. Он когда меня допрашивал, сказал, что если что-то необычное случится, то сразу же ему позвонить. Я и позвонил. Неужели что-то не так сделал? Тут я встал, развел руками: – Что мне делать с дураками? На работе тебя, пропойцу, тоже Скорняков оставил? Или это я за тебя просил? Я вам, Алексей Прохорович, ясным русским языком дал наказ, что я должен первым узнавать любые новости, которые происходят у вас в фирме. Я так говорил? – Я, это, подумал, что следователь главнее, вот ему и позвонил. Он же из прокуратуры, значит, он по всяким убийствам самый главный… – Ах, он главный! Это верно. Это очень точно подмечено. – Я достал телефон, изобразил, что набрал Наталью. – Привет! У меня тут новое убийство или не убийство, пока не понять. Я тут долго задерживаться не стану, если, конечно, обстановка позволит. Я вот что тебе хочу сказать: я тут как-то за одного мужика тебя попросил, чтобы его с работы не выгоняли. Помнишь? Петров его фамилия, Алексей Прохорович. Наталья Ралифовна, каюсь, был не прав. Зря просил. Он твоего отца не уберег, зачем вам такой дармоед нужен? Гоните его, козла, в шею! – Я демонстративно щелчком сложил телефон. – Сергей, пошли! – Александр Геннадьевич, как же это? – Попроситесь, любезнейший, к Скорнякову на работу. Он ведь главный, теплое местечко вам обязательно подберет. Какое? Ну, не знаю. Нужник чистить, двор подметать. Тоже работа! А в коммерческой организации, если ума не хватает, таким, как вы, не место. В подъезде, пользуясь тем, что нас никто не слышит, я народными выражениями оценил и себя, и тупого начальника службы безопасности. Встречусь с Натальей, обязательно попрошу, чтобы выгнала. На площадке десятого этажа нас встретил Щукин. Он ликовал. – Мужики, дело сделано! Считайте, что убийство у нас в кармане. Суть такая: начальник службы безопасности позвонил Скорнякову и сообщил, что есть странная информация. Скорняков доложил Мальцеву. Мальцев, недолго думая, собирает оперативную группу – и сюда. Да, еще мать покойного позвонила в местное отделение милиции, и они послали проверить сообщение о смерти участкового инспектора. Так что когда опергруппа приехала, то в квартире были мать и участковый. В этой квартире портретов Сарибековой Натальи – как в картинной галерее. Конечно же, это всех заинтересовало, стали делать тщательный осмотр и нашли патроны. Представляете, патроны того же калибра и той же серии, что нашли на месте, откуда стреляли в сенатора. И еще, там есть в его альбоме фотография, на ней этот Киселев стоит с карабином. Естественно, точно с таким же карабином, как тот, из которого Сарибекова ухлопали. Это он, парни, он – убийца! – А с чего он мертвый валяется? – спросил Сергей. – После вскрытия скажут. На нем никаких следов насильственной смерти. И поза у трупа такая, характерная для падения после внезапной потери сознания. Может, сердце отказало? – Сколько ему лет? – Тридцать один. – Рановато от сердечного приступа помирать. Но всяко бывает! Нам можно войти в квартиру? – Александр Геннадьевич, да перестань ты! Обиделся, что ли? Заходите, конечно же. Сами посмотрите. Может, от нас что и ускользнуло, а вы увидите. В дверях мы едва не столкнулись с санитарами, выносившими на носилках запакованное в черный пластик тело хозяина. Прошлая квартира, Фаины, создавала убогое впечатление. Эта же была, как бы сказать, авангардной, необычной. Если экономка жила на работе, а домой приходила только ночевать, то покойный Киселёв жил в виртуальном мире, а значит, везде и нигде. Кухня, в общем-то, походила на кухню. А единственная комната прямо пополам была перегорожена широким топчаном, который, судя по всему, заменял хозяину кровать. За топчаном, напротив окна, стояли два сдвинутых вместе стола, на которых красовались два компьютерных монитора. Посередине был раскрытый ноутбук. Под столами беспрерывно мигали несколько процессоров, на первый взгляд четыре. За столом, во вращающемся кресле, сидел незнакомый молодой человек и уверенно, быстро щелкал по клавиатуре. Стены, стены в этой части комнаты были увешаны большими и маленькими плакатами, на каждом из которых красовалась Наталья Ралифовна Сарибекова. Прямо над столом – на фоне служебного кабинета Натальи молодой темноволосый мужчина обнимал ее за плечи. Оба улыбались: он – искренне, она – дежурной улыбкой, которой профессионально одаривала всякого в нужный момент. Мужчина, должно быть, хозяин квартиры. Не станет же он помещать на центральное место плакат, где кто-то другой обнимает его любимую девушку. Про себя я отметил, что Киселев был на голову выше Натальи и убийцей Фаины быть не мог. – Он как ее личный фотограф, – сказал вполголоса Сергей, – даже на море ее фотографировал. Он с ней на море был или где-то достал ее фотографию? – Сергей показал на занимающий пространство от пола до потолка плакат. На нем Наталья была в полный рост, в купальнике, на фоне моря, пальм и яхты под парусом. – Сергей, – так же вполголоса ответил я, – у Натальи грудь на размер меньше. И потом, у нее необычайно короткие мизинцы на руках. У нее вот так, – я показал как, – мизинец достает только до половины безымянного пальца, а тут ничего подобного. Это добротнейший монтаж. – Ну, про мизинец кто бы знал! – Он начал гнуть собственные пальцы, подгоняя под указанные мной размеры. – Вот тут он и лежал, – Щукин указал на противоположную часть комнаты, где из мебели был только платяной шкаф. – Судя по всему, он был не один. С кем-то выпил по рюмке коньяка, покурил, пошел с кухни в комнату и рухнул замертво. А гость его, убедившись, что Киселев мертв, преспокойно ушел, закрыв за собой дверь ключами покойного. К ней пока претензий нет. – К «ней»? Его гостем была женщина? – Посмотри на чашку из-под кофе, на ней следы помады. В пепельнице окурки дамских сигарет с четким отпечатком губ в помаде. Он выпивал с женщиной. Интересно, конечно, в рабочее время приехать, выпить с дамой рюмку-другую коньяка. Или у них теперь, при новом директоре, можно? – Спроси у господина Петрова. Он специалист по пьянству на рабочем месте. Женщина у нас странная: хладнокровно покидает внезапно скончавшегося хозяина, даже не пытается оказать ему медицинскую помощь. А окурки за собой убрать забывает. Кружечку за собой протереть тоже минутное дело. – А чего ей бояться, если он сам помер? Того, что ушла, бросив труп, и никому ничего не сказала? За это не судят. К тому же наверняка скажет, была в шоке и не помнит, как вышла из квартиры. Если сама не догадается, так любой адвокат научит. – Он точно сам помер? – Завтра, после вскрытия, станет известно. Пока процентов девяносто, что это смерть по естественным причинам. Могу высказать предположение, что в местном отделе милиции откажут в возбуждении уголовного дела. Я бы тоже отказал. – Где были патроны? – В ящике стола. – А альбом? – На столе. Хочешь посмотреть? Вот он, его еще следователь не успел упаковать. – А следователь у нас кто, Мальцев? – Он только руководит. Протокол осмотра составлял какой-то молодой. Кстати, оба вышли куда-то. Наверное, покурить. На одной из фотографий, на лесной опушке, у туши убитого лося стояли трое мужчин. Двое из них, Киселев и мужчина лет шестидесяти, в камуфляже, держали карабины: мужчина – на плече, Киселев – двумя руками перед собой. Третий стоял, засунув большие пальцы рук за широкий поясной ремень. Он был самым старшим в этой компании. – Кто эти люди? – спросил я Щукина. – Его мать сказала, что вот этот, посредине, его отец. Вот этот, сбоку, друг отца. Оба померли в том году. А что? – Неплохо бы найти карабины с фотографии. Кто четвертый? Тот, кто фотографировал? – Александр Геннадьевич, у вас просто какой-то нюх, – неожиданно в квартире появился следователь Мальцев. – Я, честно говоря, про четвертого и не подумал. Считаете, что этот четвертый знает, где эти «охотники» хранили оружие? Это мысль. У них могло быть общее место, какой-нибудь гараж или что-то в этом роде. Ни у одного из этих троих официального разрешения на огнестрельное оружие нет. Скорее всего, эти карабины они имели незаконно, для браконьерства. – Где мать покойного?