Оторвалась от компьютера и покачала головой. — К сожалению, Тедди… это будет не просто. Не хочу никого осуждать, но эта фирма… оборот ничтожный. За последние десять лет не декларировано никакой прибыли. Не думаю, чтобы они могли предложить вам настоящую работу. Во всяком случае такую, что я могла бы с легким сердцем одобрить. Конечно, она права. И в то же время не права. 2 Шесть утра. Удивительно: Никола почему-то воспринимал ранний подъем довольно беззлобно. Георг Самюэль, его шеф и наставник, улыбается особенным образом: вся физиономия собирается в складочки вокруг глаз, а губы остаются неподвижными. Иногда Николе казалось, что Георг удивится, если заглянет в зеркало: вот тебе и раз! Он думал, что улыбается, а тут вон что: похож на резинового ежика. — Доброе утро, Нико! Знаешь, чем нам сегодня предстоит заниматься? Никола застегнул на животе монтерский пояс с инструментами. — Знаю, знаю. Самый жирный заказ всех времен и народов. Ты уже неделю об этом говоришь. Они спустились к маленькому крытому грузовичку. На борту — затейливая, притворяющаяся трехмерной надпись: «Георг Самюель, электросервис». Инструменты на поясе вздрагивают, поскрипывают и погромыхивают с каждым шагом. У Николы машины нет, поэтому он каждое утро заходит к шефу. Они вместе едут на работу и болтают по дороге. Мать, Линда, уговорила Георга опять взять Николу на практику. И теперь он работает пять дней в неделю, как лох. Подъем с первыми словами радиодиктора, ланч в пол-одиннадцатого, к трем уже дома. Даже зимнее солнце не успевает зайти. Иногда ложился на часок вздремнуть, чтобы не начинать клевать носом уже в девять вечера. Торговый центр в Флемингсберге, между станцией электрички и судом, рос очень быстро, будто огромная птица снесла бетонное яйцо и из него вылупился этот недостроенный пока гигант. Это и в самом деле их самый большой заказ. Георг не единственный электрик на стройке, есть и другие подрядчики, но для него и его ученика — верная, хорошо оплачиваемая работа как минимум на десять месяцев вперед. Гарантия работы чуть не на год — такое случается не часто. Фаза, ноль, земля, три фазы, ноль, земля, гибкие гофрированные шланги с пучками проводов, ответвительные коробки, сотни и тысячи монтажных колпачков, автоматические предохранители — двадцать пять ампер, шестнадцать, десять… не перепутать, эта колодка на шестнадцать, эта на десять… Его запас слов в электротехнике рос как на дрожжах; пожалуй, в лексиконе уже больше токопроводящих словечек, чем названий наркоты, которыми он любил щегольнуть. Непривычное чувство: иногда кажется, что работа значит для него больше, чем все остальное в жизни. И самое удивительное — это его не раздражает. Беспокоит только звук перфоратора: странным образом напоминает о событии полтора года назад, когда рядом с ним разорвалась бомба… Его отбросило к стене. Осколки ударили в живот, в грудь и руки, которыми он рефлекторно закрыл лицо. Неделя в интенсивке и месяц в больнице. Мать и Тедди приходили каждый день. А Паулина — нет. Не приходила. Она его, наверное, бросила. И ладно — если так, то и она ему не нужна. Невелика потеря. Георг включил мощный строительный обогреватель и, как всегда, поставил на пол старый пыльный транзистор. Всегда одна и та же частота: «Микс Мегаполь». Сегодня — Биби Рекса с ее бесконечно повторяющимися рефренами. Но ничего, терпимо. И работа, кажется, идет в том же ритме. Георг убавил громкость. — А знаешь ли ты, Нико, что на следующей неделе кончаются твои тысяча шестьсот часов практики? — Что, правда? — Правда, правда. Ты здорово работал, Нико, и я помогу тебе получить сертификат электрика. Ученичество кончилось. Центральная комиссия гильдии электриков наверняка утвердит. Считай, ты теперь электрик с дипломом. Что скажешь? Георг хохотнул, и физиономия забавно сморщилась. Вылитый резиновый ежик, опять подумал Никола и засмеялся в ответ. Даже подпрыгнуть захотелось: электрик с дипломом! Настоящая, серьезная работа, настоящая зарплата! Кто бы мог подумать полтора года назад! Он лежал в интенсивке, а мать, Линда, причитала: опять ты вступил на дурную дорожку, опять связался с бандитами. Кто бы мог подумать… жизнь налаживается. Налаживается всерьез. По-настоящему. И все им гордятся. Это приятно. Тедди, который помог ему снять квартиру, похлопывает по плечу: молодец, Нико, не то что я в твоем возрасте. А дед пытается затащить его в церковь, но не обижается, когда Никола отказывался. — Придет, придет и твое время, — говорит он. — Но ты все равно умница, мое мало злато. Бабушка, будь она жива, плакала бы от счастья. И совсем уж неожиданно: позвонил директор Спиллерсбуды, подростковой тюрьмы, где Никола провел целый год. Поздравил: дескать, не каждому удается встать на правильный путь. Будто он открыл три клетки по миллиону в скретч-лотерее. Но больше всех радовалась мать. Линда. — И знаешь, что самое прекрасное? — спросила она. Как-то весной они пошли прогуляться вдоль канала. Птицы горланили как сумасшедшие, а на дорожках лежали собачьи кучки. Никола похвалился отметками — тогда он еще ходил в Конвукс[7]. — Что я порвал с моей прошлой жизнью? — подсказал Никола. — Даже не это… Самое прекрасное, что человек может измениться… Я просто с ума сходила… и когда ты сидел в Спиллерсбуде, и когда тебя арестовали, и после этого взрыва… Но теперь я убеждена. Человек, если он настоящий, способен изменить свою жизнь. Линда опять начала злоупотреблять солярием. Ровный искусственный загар, темные очки «Рэй-Бен» закрывают пол-лица… глаз не видно, но и не надо: по дрожащему голосу Никола и так понял, что у нее выступили слезы. — Знаешь, Никола… тебе уже не нужно стараться кем-то стать. Статус, уважение, все такое… Ты уже все это заслужил. Ты стал настоящим парнем. Они остановились у скамейки. Никола посмотрел на мать. Обтягивающая флисовая гудини-курточка, прогулочные мешковатые брюки. Не особенно подходят к загару и фасонным очкам. Тело — типичная шведка-поклонница-свежего-воздуха. Лицо… осторожно, милф в городе! А, вычеркнем последнее — она все же его мать. Земля у скамейки усеяна мелкой черно-серой шелухой. Альбузур — семечки подсолнечника. Никола обожал семечки. Но не он один — кто-то долго сидел на этой лавке, грыз семечки и философствовал. Никола присел, Линда устроилась рядом. — На следующей неделе экзамен по шведскому. Надо написать сочинение. — И о чем ты пишешь? — «Граф Монте-Кристо». Ты читала? — Нет. — Дедушкина любимая книга. — Могу себе представить. Он всегда много читал. Не волнуйся, все будет хорошо. Дед и вправду книжник. Книжник из Белграда. Он научил Николу читать, когда ему и шести не было. Сидел у его кроватки и подсовывал разные книги. «Остров сокровищ», «Двадцать тысяч лье под водой», «Таинственный остров»… Так он, наверное, воспитывал и Тедди. Тедди, легенда криминального мира южного Стокгольма, в детстве читал запоем… И как это увязать? Шамон припарковал свою шикарную седьмую «ауди» на строительной площадке торгового центра между автокраном и бетономешалкой. Как всегда: кипа парковочных штрафов. Толще, чем пачка наличных у Эскобара. А ему не наплевать? Машина записана не на него. Vorsprung durch Technik — рекламный слоган Audi. Прогресс через технологии. Или, как говорит Шамон, — прогресс через Бабсо. Так звали поп-звезду, чей портрет украшал несколько сотен автомобилей в Сёдертелье. Четверг, три часа дня, но у Николы уже начался уикенд. Георг отпустил его в полтретьего — и до понедельника. Шамон нажал кнопку. Тихо заурчал мощный дизель. — Слышал? Audi выпустили совсем уж зверюгу: Q8. — Читал, — кивнул Никола. — Восьмицилиндровый двигун. А ты не думал о новом «лексусе» LS-600? Тоже восьмерка… Шамон уставился на него, как на сумасшедшего. — Шутишь? Я же из Сёдертелье. Мы ездим только на немецких тачках. Шамон, судя по всему, в порядке. Машина — верное тому доказательство. Самое верное. На втором месте — часики, потом мелочовка — цепочки, брелоки… ну как мелочовка — его толстенную золотую цепь с крестом мелочовкой не назовешь. И, конечно, важно, где ты отдыхаешь. Где живешь — неважно. Никола никогда не спрашивал, откуда у Шамона деньги. И так знал — продает кокс холеным детишкам из богатых кварталов. Излюбленный препарат для их преувеличенно диких рейвов. О таких вещах даже с лучшими друзьями не болтают. И особенно с теми, кто не участвует в Жизни. Иногда Николе очень хотелось вернуться к свободе. Уйти из-под контроля. Поехали к Николе, посмотрели несколько отрывков из «Наркоза». Второй раз — Николе очень нравилась сцена, когда Эскобар приезжает с проверкой на кокаиновую фабрику в Меделине. Спустились, купили по кебабу. Шамон достал пакетик машки, набили шиша — кальян. Никола иногда очень нуждался в таких минутах расслабухи. После того как он чуть не подорвался на бомбе, что-то произошло, хотя он и не мог определить, что именно. Они посмеивались, слушали музыку. Болтали, развалившись на диване. Изображали саудовских принцев. Вдруг Шамон перестал смеяться. — Никола… ты в Бога веришь? — Вообще говоря… нет, не верю. Типичный Шамон. Вдруг на него находит. Особенно после косячка. Шамон даже не улыбнулся. — Я спрашиваю — веришь или нет? — Отстань, Шамон… Не знаю. Шамон затянулся, закрыл глаза, поднял к губам висевший у него на шее золотой крест и поцеловал. — А я верю. — Почему? — Что значит — почему? — Глаза его блестели. — Потому что должно же быть что-то еще, кроме всего этого… — Кроме чего?