У Эмили в портфеле лежала бумажка с адресом. Чувхольмен[46], район Осло. Отель с подходящим именем The Thief. «Вор». Она все же собралась ответить, но не успела — подошел поезд. Автоматический голос в репродукторе пробарабанил, судя по всему, названия станций. Тедди не понял ни слова: норвежский язык, да еще в сочетании с заложенными после самолета ушами — это чересчур. Сели в первый вагон — не хотелось шагать по перрону, тем более они не знали, куда идти на станции назначения. То ли к переднему выходу, то ли к заднему. А бывают выходы и в середине перрона. Эмили сидела, будто аршин проглотила. Неестественно приподнятые плечи, напряженная шея. Пальцы непроизвольно выстукивают загадочный ритм по сиденью. Поезд тронулся. — Пытаюсь заниматься адвокатурой. Но то и дело приходится закапываться в какое-то дерьмо. Вот как я себя чувствую, — дала Эмили запоздалый ответ. — Понимаю. — Почему в мире так много сволочей? — Ты же сама выбрала эту роль: адвокат по уголовным делам. — Да… ты прав. Наверное, не стоит связываться с людьми, которые не могут и не хотят измениться. Хорошо бы иметь дело с теми, кого я понимаю. Если судить по архитектуре, поезд, несомненно, приближался к центральному вокзалу. Сверхсовременные дома, высокие, узкие, щедро и несимметрично остекленные. В одном из домов окна были сделаны так, что все вместе напоминали осколки разбитого зеркала. Месседж ясен: в Норвегии дела идут превосходно. Во всяком случае, шли — к моменту строительства этого дома. Они вышли на перрон большого вокзала. Норвежцы явно испытывают слабость к букве «с» — салат-бар, суши бар, Starbucks, Seven-eleven. Картину портил отдел полиции, но Тедди тут же мысленно его переименовал: «Снютник». Все на «с». Эмили показала на гигантское футуристическое здание, к которому вел пешеходный мост. — Опера. Здание похоже на гигантский автомобиль Формулы-1, больше чем наполовину погрузившийся в воду. Сходство увеличивали похожие на крылья широкие наклонные пандусы по сторонам. Там гуляла публика. Чувхольмен — группа новых жилых домов на мысу в самом центре Осло. — Дороже жилья в Норвегии нет, — сказал водитель с сильным акцентом. Действительно — современно, красиво и дорого. Металл, деревянные панели, огромные балконы с видом на море. На материалах не экономили. И на архитекторах тоже — ничего общего с функциональным массовым стилем семидесятых. На парковках каждая вторая машина — «тесла». В канале: многомиллионные солидные катера «Аксопар» вперемежку со спортивными «Анитек». Наверное, круглый год на воде. Эмили подошла к администратору в лобби, тот попросил подождать. Они присели за столик дымчатого стекла с яркими журналами. Тедди обратил внимание, что Эмили пристально изучает картину за стойкой. Художник, очевидно, положил на холст паспарту с круглым вырезом и, сурово отказывая себе в любом сдерживающем творческий экстаз замысле, набросал на круглое пространство как можно больше краски. Даже не набросал, а набрызгал. — Дэмьен Хёрст, — сказала Эмили негромко. — Что? — Картина за стойкой. Думаю, не дешевая. Один из самых известных современных художников. — Откуда ты знаешь? Ты что, увлеклась живописью в последнее время? — Нет… у Магнуса Хасселя были картины Хёрста. Ты же помнишь… там, в «Лейоне». Матс Эмануельссон… Как он сейчас? Есть ли у него возможность повидаться с детьми? Он, Тедди, отсидел восемь лет за похищение Матса, но и Матс живет в своего рода тюрьме. Семь лет. Семь лет в подполье. Сначала по собственной воле, потом с помощью полиции. И сколько это может продолжаться? Администратор положил телефонную трубку и постучал ручкой по столу. — Вам надо спуститься в подземный гараж, — сказал он. Матс изменился. Может быть, пластическая хирургия. Нос, возможно… что-то вокруг глаз. Самое главное — сбрил бороду, отрастил волосы и пополнел, особенно заметно по намечающемуся двойному подбородку. Тедди и Эмили сели на заднее сиденье «пассата», Матс — между ними. Они не виделись полтора года. Странно: Тедди показалось, что Матс выглядит моложе, чем тогда, больше десяти лет назад. Возможно, его старила борода, но скорее всего просто поправился, морщины исчезли, кожа стала розовой и гладкой. Или все-таки пластическая хирургия. А может быть, макияж? Такая у него теперь жизнь: каждый день стараться не быть похожим на самого себя. Они обнялись. — Как я рад вас видеть, — весело сказал Матс. Он не переставал улыбаться. Едва они спустились в гараж, водитель проверил, нет ли у них оружия, и сел за руль. — Разве нельзя было поговорить в отеле, где вы живете? — спросила Эмили. — Там, по-моему, очень уютно. Матс вытаращил на нее глаза и засмеялся. — У шведского государства денег на такие расходы не предусмотрено. Если бы у меня не было кое-каких сбережений, думаю, даже встретиться здесь не удалось бы… К тому же жизнь в отеле — как ванильное мороженое. Поверьте, у меня есть опыт. Лизнул пару раз — замечательно, еще раз — неплохо, но очень быстро надоедает. К тому же… — Матс внезапно посерьезнел. — К тому же, по оценке моих патронов, отель не безопасен. Эмили и Тедди так и не поняли, почему, но согласно закивали. — Раз так, значит так, — сказала Эмили. — В отеле или не в отеле, мы очень рады, что вы согласились с нами встретиться. Огромное спасибо. А вообще как дела? — Как обычно, — Матс опять улыбнулся, но в улыбке легко угадывалась горечь. — Я живу так уже много лет. Хотя… когда я прятался сам, было легче, потому что те были уверены, что я погиб. А теперь они знают, что я жив. Вот такая жизнь… если это можно назвать жизнью. — А как Беньямин? — поинтересовалась Эмили в надежде, что вопрос не покажется Матсу бестактным: все-таки Беньямин ее бывший подзащитный. — Учится за рубежом. Дизайн и графика. Можно сказать, хорошо. С учетом обстоятельств. — Вы встречаетесь? — Конечно… я живу в той же стране, что и он. И Лиллан иногда, когда приезжает. Ей уже восемнадцать, собирается поселиться к нам поближе… все зависит, как воспримет ее отъезд мать, моя бывшая… Лиллан очень боится ее огорчать. Но… это все разговоры. Я жду, когда кто-то начнет задавать вопросы. — А разве полиция вас не допрашивала? — удивилась Эмили. — Разумеется, допрашивала. Комиссар угрозыска Нина Лей. Но они, кажется, так ни к чему и не пришли. Вопросы… слышал ли когда-нибудь Матс о девушке по имени Катя? Что он знал о Педере Хульте — человеке, пригласившем когда-то Матса в загородную усадьбу, где Матс наткнулся на садо-педофильские фильмы? Кто, помимо хозяина, был в усадьбе? Матс говорил очень медленно. Назвал имена: все тот же Педер Хульт, Фредрик О. Юханссон, Гуннар Свенссон, еще несколько имен. — Вы должны понять, — сказал он. — Я много лет старался вытеснить из памяти эти воспоминания, так что остались только фрагменты. Осколки зеркала, которое я попытался разбить. Но что-то все же осталось. — Адам Тагрин, — сказал Тедди. — Вам знакомо это имя? — Тагрин? Тедди полез в сумку за фотографией. Звонкий хруст разбитого стекла. Эмили вскрикнула. «Пассат» начал забирать налево. Голова шофера бессильно повисла, на стекле — кровь. Тедди перегнулся через сиденье, левой рукой вцепился в руль, а правой, взявшись за пояс, нечеловеческим усилием перетащил безжизненное тело на пассажирское сиденье. Теперь надо дотянуться до педали газа — «пассат» вот-вот остановится, и тогда у них нет ни малейшего шанса. «Гольф». Черный «гольф» с опущенным передним стеклом в пяти метрах. Неуклюже перебравшись на водительское кресло, он дотянулся до педалей. — Пригнись, Тедди! Голос Эмили не узнать: хриплый визг, перешедший в автоматную очередь. Этот-то звук он узнал легко: мини-УЗИ. На девяносто процентов. И куда дальше? Им нечем защищаться, он, Тедди, безоружен. Только постараться удрать. Надавил на газ и свернул на первую же улицу — как оказалось, с односторонним движением. Гнал против движения — «гольф» следовал за ними. Истерические гудки, отвратительный короткий скрежет — кому-то снес зеркало, а может, зацепил крыло. С трудом разошелся с травяного цвета автобусом. Направо блеснуло море. Круто, с визгом повернул и надавил газ до пола. У «пассата», к счастью, оказался мощный, приемистый двигатель: Эмили вскрикнула, Тедди прижало к сиденью.