– Безумный день, – сказал Оскар, зайдя в лифт. Она кивнула. – Что в коробке? – Кое-какие личные вещи со стола Клэр Алкайтис. Она попросила меня их забрать. Он увидел хрустальную статуэтку, рамку с фотографией Клэр и ее семьи и несколько книг. Детям на снимке было на вид не больше шести-семи лет. Оскар отвел глаза. В призрачной версии жизни, в параллельной реальности, в которой он позвонил в ФБР одиннадцать-двенадцать лет назад, дети были избавлены от всего происходящего; в той жизни Клэр Алкайтис была подростком, когда ее отца арестовали, но все-таки это не то же самое, что оказаться замешанной в уголовное дело, будучи вице-президентом одной из компаний отца, и попасть в заголовки газет; в той призрачной жизни у Клэр Алкайтис и ее детей все было хорошо. – Не хочешь выпить чего-нибудь? – спросил он Симоне. – Нет, – ответила она. – Точно? – Скажу так, ты последний человек, с которым я бы хотела выпить. – Ясно, я понял. Ты могла бы просто сказать нет. – Я так и сказала. Двери лифта открылись в лобби, и она ушла. Толпа инвесторов сократилась до шести-семи человек на тротуаре, никто не плакал, но все по-прежнему были в шоке и не сводили глаз с Gradia Building и всех, кто выходил из здания. Симоне прошагала мимо, не глядя на них, и исчезла в черном джипе, припаркованном у тротуара. Клэр Алкайтис была на заднем сиденье. – Спасибо, – сказала она, – я вам очень признательна. – Она говорила почти шепотом. Она взяла у Симоне коробку, изучила фотографию – артефакт только что погибшей цивилизации – и окинула отсутствующим взглядом книги. Затем она немного опустила стекло и выбросила хрустальную фигурку. Она с мелодичным звоном упала на дорогу. – Подарок отца, – объяснила Клэр. Водитель старался не встречаться с ней глазами в зеркале заднего вида. – Симоне, где вы живете? – Ист-Уильямсберг. – Хорошо. Аарон, довезешь нас до Ист-Уильямсберга? – Конечно, назовете точный адрес? Симоне назвала ему адрес. – А вам не нужно домой? – спросила она Клэр, когда та снова закрыла глаза. – Дом сейчас последнее место, где бы мне хотелось оказаться. Спустя секунду молчания машина двинулась на юг к Уильямсбургскому мосту. На улице пошел снег. Симоне жила в Нью-Йорке полгода и теперь начинала понимать, почему люди здесь так сильно устают. Она видела в метро изнуренных пассажиров, которые допоздна задержались на работе, были выжаты как лимон и сидели в поезде с закрытыми глазами. Симоне они всегда казались жителями отдельного города, но пропасть между их городом и ее собственной жизнью начинала сокращаться. – Сколько людей знали? – спросила наконец Симоне. Они проезжали через Ист-Виллидж. – Думаю, весь отдел управления активами. Все, кто работал на семнадцатом этаже. – Клэр не открывала глаза. Симоне подумала, что она приняла успокоительное. – Все? Оскар, Энрико, Харви?.. – Получается, только этим весь этаж и занимался – проводил мошеннические сделки. – Кто-нибудь еще знал? На восемнадцатом? – Не знаю. Не думаю. Эти компании всегда работали абсолютно независимо друг от друга. Пока еще многое неясно. Машина с грохотом пересекала Уильямсбургский мост, и Симоне завороженно смотрела на неистово кружившийся за окном снег. – Как же вам повезло, – произнесла Клэр. – Что-то я не чувствую, что мне повезло. – Знаете, какая вы? – Безработная? – Это временное состояние. Знаете, что останется с вами навсегда? Вы будете человеком с отличной историей для вечеринки с коктейлями. Через десять, двадцать лет вы будете стоять на вечеринке с бокалом мартини, вокруг соберутся люди, и вы им расскажете: «Вы знаете, что я работала на Джонатана Алкайтиса?» – Голос Клэр надломился, когда она упомянула имя отца. – Вы выйдете из этой ситуации незапятнанной. Симоне не знала, что ответить. – 1/70 Грэхем-Авеню, – сказал водитель. – Хорошо, – сказала Симоне, – я выхожу. С вами все хорошо? – Нет, – сонно ответила Клэр. Симоне посмотрела на водителя, и он пожал плечами. – Что ж, ладно, спасибо, что подвезли. Она оставила Клэр в джипе и прошла через железные ворота, потом миновала парадную и попала в тускло освещенный, вечно грязный холл. Над лестницей раздражающе мигала лампочка. Ее соседка Ясмин была на кухне, ела лапшу рамэн и что-то читала на ноутбуке. – Как все прошло? – спросила Ясмин. – Я максимально неловко проехалась на машине вместе с Клэр Алкайтис. – Это его жена? – Дочь. – И какая она? – Как будто приняла тройную дозу снотворного, – ответила Симоне. – И еще слегка враждебная. Мол, «ты вынесешь из этого историю для коктейльных вечеринок. Через двадцать лет будешь рассказывать про нее за бокалом мартини». – Но вообще-то она права, – возразила Ясмин. – Если посмотреть объективно. Через двадцать лет ты правда будешь рассказывать эту историю на вечеринках с коктейлями. Оскар вышел из Gradia Building, когда началась снежная буря, и на него посыпались первые легкие хлопья снега. Он не замечал детективов, пока они не приблизились к нему почти вплотную, в квартале от офиса. Их было двое – мужчина и женщина со сверкающими бейджами вышли из машины без номеров, которая плавно остановилась у пожарного гидранта. – Оскар Новак? В параллельной версии событий он бы убежал, а в призрачной жизни, жизни честного человека без схемы Понци, его бы и вовсе там не было. Но в реальности Оскар остановился и, стоя на тротуаре под первым зимним снегом, за секунду до того, как на него впервые надели наручники, неожиданно для себя почувствовал облегчение. – ФБР, – представилась женщина. – Я детектив Дэвис, а это детектив Ихара. Позже он понял, что они проявили к нему сочувствие; они наверняка следили за ним с того момента, как он вышел из Gradia Building, но решили подождать, пока он скроется из поля зрения инвесторов и репортеров. – Вы арестованы, – мягко сказал детектив Ихара. Пара прохожих украдкой бросили на него взгляд или открыто на него уставились, но все старались держаться от него подальше. Детективы проговаривали стандартные фразы: «У вас есть право хранить молчание, все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде, у вас есть право на адвоката», и Оскар стоял молча, безропотно протянув руки для наручников, пока на его лицо падал снег, а в других районах города и пригородах арестовывали всех остальных. 6. Шесть месяцев спустя, на вынесении приговора, адвокат Алкайтиса просил судью проявить снисхождение по соображениям гуманности. «Будем честны с собой, – сказал адвокат, – кто из нас никогда не совершал ошибок?» Неудачный ход, Оливия это сразу поняла. Судья скептически посмотрел на адвоката, словно говоря: да, бесспорно, все совершают ошибки, например, забывают оплатить счет за телефон, оставляют на пару часов включенной духовку после обеда или вносят неправильные цифры в таблицу. Но больше десяти лет заниматься мошеннической схемой с миллиардами долларов – немного другое дело. Понимал ли сам адвокат, что совершил оплошность? С виду было не определить. Вир Сети был элегантным, дорого одетым мужчиной с сединой и манерами харизматичного человека. Мужчина, сидевший рядом с Оливией, – еще один инвестор, бывший зубной врач, которого трясло от гнева, когда он говорил о мошенничестве, – сообщил, что Алкайтис нанял одного из самых дорогих адвокатов в городе, но Клэр он показался не слишком убедительным. Он сделал неудачный ход, но упрямо развивал свою мысль, как безрассудный мальчишка, который в полночь пробирается сквозь лесную чащу: жила-была одна семья, Джонатан и Сюзанна и их дочь Клэр (к слову, где была Клэр? Оливия посетила уже три заседания и ни разу ее не видела). Они жили в маленьком домике в забытом богом пригороде, потом переехали в дом побольше, Джонатан работал с утра до вечера, Сюзанна тоже подрабатывала; ненадолго ездили летом на дешевые курорты, до которых можно было добраться на машине, проводили Рождество с ее родственниками в Вирджинии или с его семьей в округе Уэстчестер, пытались открыть свой бизнес, дела пошли в гору, Клэр отучилась в Колумбийском университете и устроилась в брокерскую компанию отца – законопослушную компанию, подчеркнул Сети, компанию, которая не была замешана ни в каких преступлениях, – а потом у Сюзанны диагностировали агрессивную форму рака. «Я не хочу сказать, что все это оправдывает действия моего подзащитного, – сказал адвокат. – Но я прожил со своей женой тридцать пять лет и как муж могу представить, что пережила эта семья». На заседание пришла Винсент, что было довольно смелым поступком с ее стороны, подумала Оливия. Она неподвижно сидела в сером костюме в ряду выше на другой стороне зала. «И хотя никакое горе не способно оправдать его действия, именно в тот период, – продолжал защитник, – начала действовать мошенническая схема». Казалось, он пытался создать впечатление, будто схема Понци случилась сама собой, как погодное явление, а не была спланированным и трезво рассчитанным преступлением при посредничестве специально нанятого персонала. (Если бы только здесь был этот персонал! Оливии хотелось лично их уничтожить. Она бы начала с Харви Александра. Он бы умолял. Она бы не знала пощады.) Судья стал что-то писать. Сети продолжал рассуждать о больницах, операциях, химиотерапии, Алкайтисе, который неделями не появлялся в офисе, забросил дела и не уследил за тем, что происходило на работе. Он вложил кучу денег в интернет-стартапы и оказался на мели, когда пузырь доткомов лопнул. Уже тогда появились признаки грядущего взрыва технопузыря, но он был поглощен мыслями о болезни жены и не успел отреагировать. «И как раз в этот момент, – подчеркнул адвокат, – мой подзащитный совершил роковую ошибку». Сколько раз он собирался повторить в своей речи слово «ошибка»? Видел ли судья его стратегию насквозь, как видела ее Оливия? Она не могла понять. Судья казался бесстрастным. «Мой подзащитный понес убытки, но подумал: ничего, я смогу все исправить. Он допустил ужасную, ужасную оплошность в своих суждениях, ужасную ошибку. Он решил покрыть свои убытки за счет средств новых инвесторов. Он был в растерянности. Он думал, что сможет восполнить потери за пару месяцев и никто об этом не узнает. Почему он пошел на это? Почему он совершил такую ошибку?» Пауза для драматического эффекта. Виру Сети поручили невыполнимую задачу. Он справлялся с ней как мог. «Я полагаю, ваша честь, что в данном случае причина в страхе. В жизни каждого человека случаются моменты, когда его охватывает ужас. Мой подзащитный потерял жену. Он был в отчаянии. Все, что у него осталось, – это его работа, его бизнес. И он начал мошенническую схему, эту страшную ошибку, потому что не мог потерять еще и работу – единственное, что у него осталось». Не слишком лестные слова для Клэр, подумала Оливия. Возможно, ей стоило выучиться на юриста, как ее сестра Моника. Ей показалось, что даже она справилась бы лучше, чем этот мужчина. В зале суда было душно. Оливия на миг погрузилась в забытье и вспомнила тот день в студии в Сохо, когда они сидели с Ренатой на диване во время жуткого ливня в августе, отдыхали от работы над картиной, слушали шум дождя и пили вино, и Рената сказала: «Я бы не смогла работать на обычной работе, даже если бы захотела». Ее слова прозвучали так, будто она хотела убедить себя саму, вероятно, именно поэтому Оливия их запомнила. Ренаты не стало в 1972-м, когда зависимость взяла над ней верх. Или в 1973-м? Нет, точно в 1972-м: Оливия помнила, как смотрела репортажи об Уотергейтском скандале и задавалась вопросом, что бы сказала Рената, будь она жива, Рената, сбежавшая из пригорода в Мэриленде от отца-политика и матери – тайной алкоголички, Рената, которая делала вид, что ей наплевать на реальный мир, но всегда следила за политическими событиями. Тем временем Вир Сети продолжал свою речь в зале суда. «Глядя на моего подзащитного, – говорил он, – вы не увидите злого человека. Вы видите глубоко несовершенного человека, которому не хватило смелости в решающий момент, когда он понял, что не сможет покрыть убытки. Вы видите достойного человека, который совершил ошибку». Невозможно было не заметить, что, когда Сети поблагодарил судью за внимание и вернулся на свое место за столом, государственные адвокаты ухмылялись и качали головой. Алкайтис старательно делал пометки в блокноте. Сети и двое его младших помощников-юристов переговаривались между собой и шуршали бумагами, стараясь ни на кого не смотреть, особенно на судью. Судья поднялся из-за стола, за которым сидела сторона обвинения, судья застегнул свой пиджак, судья начал речь, едва скрывая презрение и стремясь уложиться в график после затянутого выступления защиты. Любопытно, отметил судья, что схема Понци начала работу во время краха доткомов, хотя один из сотрудников Алкайтиса, Харви Александр, признался, что участвовал в схеме еще с конца 70-х. Мысли Оливии блуждали. Она плохо спала прошлой ночью. Она переехала из съемной квартиры к сестре Монике, и ей было некомфортно в комнате для гостей. Был ли смысл оставаться на заседании и выслушивать дальше эти речи? Но Оливия осталась до конца. Приговор прозвучал как сказочный зачин: жил на свете человек, запертый в замке на сто семьдесят лет. Было слышно, как вся аудитория резко выдохнула. Сто семьдесят лет, воскликнули в зале. Кто-то тихо присвистнул. Раздались приглушенные аплодисменты. Оливия сидела не шелохнувшись и не чувствовала ровным счетом ничего. Она шла сюда на рассвете с ощущением, будто направляется на важную миссию, но после вынесения приговора почти пожалела, что не осталась дома. Трудно было рассчитывать на более суровое наказание, но, как ни странно, после суда с ней осталось лишь чувство неудовлетворенности. Она незаметно покинула здание и стала блуждать по улицам. На ней словно был плащ-невидимка, и сейчас ее это вполне устраивало. Ей было нехорошо. Раньше духота в Нью-Йорке ей не мешала, но былые времена прошли. Вокруг других инвесторов столпились журналисты. «Послушайте, это на самом деле ничего не меняет», – сказал репортерам зубной врач. Он прав, подумала Оливия. Джонатан проведет остаток жизни в тюрьме, а она так и останется в гостевой комнате своей сестры. Она добралась до жилого района в раскаленном от жары вагоне метро и смотрела на раскинувшийся вокруг город, бесстрастный и ни на миг не замедляющий свое суетливое движение. Когда она утром ехала в деловую часть города, ей казалось, что она станет свидетелем исторического события, но оставит ли Джонатан Алкайтис след в истории? Еще одна пустышка времен краха и распада, создатель поразительно примитивной схемы, которая продержалась несколько лет и рухнула. Жара была невыносимой. Метро переполнено. Когда она наконец оказалась в Верхнем Ист-Сайде, в нескольких кварталах от квартиры сестры, ей пришлось идти очень медленно, чтобы не потерять сознание. Навстречу ей шел мужчина и чуть не врезался в нее; он насупился и едва успел отступить с таким видом, будто она сама была виновата. «Это формальность, – сказал судья, – но я обязан в рамках процедуры добавить срок освобождения под надзор после отбывания наказания». Сюжет для истории про призраков: над одним человеком три года вели надзор после того, как он отбыл 170 лет в тюрьме. И еще один сюжет про призраков: одна женщина брела по улицам Нью-Йорка, никем не замеченная, пока не растворилась в толпе и в жарком воздухе.