Астронавт Она встретилась с подчиненными Джонатана тем же летом, на вечеринке по случаю Дня независимости, которая продолжалась почти до самого рассвета и задействовала целую флотилию служебных автобусов. Гостей на празднике обслуживал отряд официантов, а на лужайке играл джаз-банд. Все приглашенные работали на Джонатана. Собралось чуть больше ста сотрудников: пятеро из них были из группы управления активами, остальные – из брокерской компании. – Мне кажется или люди в группе управления активами держатся слегка обособленно? – спросила Винсент. Они собрались маленькой группкой, отдельно от других. Один из них, Оскар, пытался жонглировать пластиковыми стаканчиками, а коллеги наблюдали за ним. «Нет, погодите, – говорил Оскар, – клянусь, я раньше умел это делать…» – Они всегда были немного изолированными, – ответил Джонатан. – Они работают на другом этаже. Когда все разошлись, лужайка показалась огромной; в сумерках вырисовывались силуэты круглых столиков с мерцающими свечами и скатертями, испачканными вином, а в затоптанной траве поблескивали пластиковые стаканчики. – Ты так спокойно держишься, – заметил Джонатан. Они сидели у бассейна, опустив ноги в воду, пока официанты задували свечи, складывали столы и собирали в ящики грязную посуду. «Это моя работа», – подумала Винсент, но промолчала. Называть отношения с ним работой было бы бесчувственно с ее стороны, ведь он действительно ей нравился. Пускай не любовь всей жизни, но такого и не требовалось; разве не достаточно того, что ей нравилось проводить с ним время, думала она, жить вместе с ним и спать с ним? Так ли необходима любовь для настоящих отношений, что бы ни значило слово «настоящие», если есть уважение и нечто вроде дружбы? Винсент задавалась этими вопросами чаще, чем хотелось бы, и потому догадывалась, что ее мучает некий неразрешимый вопрос, но была уверена, что еще долго сможет продолжать в том же духе – возможно, много лет. Четвертого июля выдалась самая жаркая ночь за все лето, и они едва не плавились от духоты. – Спасибо. Стараюсь. – По ее спине пробежала струйка пота. – Да, но выходит так естественно, как будто тебе даже стараться не нужно, – сказал он. – Ты даже не представляешь, насколько это редкое качество. Винсент разглядывала мерцающее отражение огней в бассейне. Когда она подняла голову, то поймала взгляд одной из официанток, молодой женщины, которая поправляла стулья. Винсент поспешно отвернулась. Она тщательно изучила привычки богатых людей. Она копировала их манеру одеваться и разговаривать и умела изображать беззаботность. Но она чувствовала себя неуютно рядом с домашней прислугой и официантами, потому что боялась, что если люди с ее планеты пристально посмотрят на нее, то увидят насквозь, несмотря на маску. Мирелла В их первую зиму вместе они полетели на юг, на вечеринку в закрытом клубе в Майами-Бич. Казалось, Джонатан был вхож в рекордное количество клубов. «Это дорогое хобби, – поведал он Винсент, – но у меня всегда была слабость к местам, где время будто замедляется». (Очередная подсказка, на которую должна была обратить внимание Винсент: почему он хочет, чтобы время замедлялось? Стояло ли за его словами что-то еще, помимо обычных мыслей о своей смертности, – некое предчувствие неизбежного, которое надвигалось на него?) «В других клубах есть свои удовольствия, – объяснил он, – игра в гольф, теннисные корты и еще куча всего, но просто пить кофе или вино в зале только для членов клуба – удовольствие особое. В таких местах время ощущается по-другому». Зимний бал в Майами-Бич был убийственно скучным вечером для людей в смокингах и сверкающих вечерних платьях. Женщины в основном были намного старше Винсент. Все мужчины казались одинаковыми, и не только потому, что в своих костюмах напоминали пингвинов. Забавно, как люди из высшего класса со схожими привычками становятся неотличимыми друг от друга; очевидно, большинство из них прожили всю свою жизнь в этом мире, в безопасном коконе, и потому принадлежали к другой породе, чем Винсент. Она скользила по залу в серебристом платье, улыбалась и говорила людям, что рада с ними познакомиться, убедительно смеялась над несмешными шутками и внимательно слушала скучные анекдоты с той же улыбкой, с какой одаривала клиентов за щедрые чаевые во времена работы в баре. Джонатан был знаком с большей частью людей из Майами-Бич не меньше десятка лет. Многие из этих женщин дружили с женой Джонатана Сюзанной, а их дети были ровесниками Винсент. Некоторые пострадали от неудачных косметических манипуляций: у них были раздутые лица, неподвижный лоб и припухшие резиновые губы – и глаза Винсент невольно округлялись всякий раз, когда ее знакомили с ними. Винсент не отходила от Джонатана, пока он не извинился и не удалился для приватной беседы с потенциальным инвестором. Тогда она подошла к бару, где заказывала джин с тоником высокая женщина в ослепительном платье цвета фуксии. Винсент уже успела обратить на нее внимание – она была одной из очень немногих сверстниц Винсент в этой комнате. Они одновременно взяли свои напитки и чуть не столкнулись, когда отходили от барной стойки. – О нет, – воскликнула Винсент. – Надеюсь, я не пролила вино вам на платье? – Ни капли, – ответила женщина. – Меня зовут Мирелла. – А меня Винсент. Привет. – Я как раз собиралась выйти на террасу, не хочешь со мной? Они вышли на террасу, оформленную с претензией на дух Италии. Там было еще несколько женщин примерно одного возраста с ними или моложе, но все они, судя по всему, были знакомы между собой и увлечены разговором или своими телефонами. Винсент нравилось, что отсюда был виден океан, почти такой же синий, как Средиземное море. – Ты когда-нибудь бывала на более скучной вечеринке? – обычно Винсент вела себе осторожнее, но Мирелла как будто бы тоже скучала, поэтому с ней можно было расслабиться. – Да. На точно такой же вечеринке в прошлом году. Рядом с ними крутился мужчина в темном костюме. Он стоял чуть поодаль и рассматривал террасу. – Он с тобой? – спросила Винсент. – Всегда, – ответила Мирелла, и Винсент поняла, что мужчина был телохранителем. Мирелла обитала на вершине социальной иерархии. – А это не давит? Когда за тобой кто-то постоянно ходит? Они прислонились к балюстраде и разглядывали террасу. Собеседница Винсент напоминала стайку тропических птиц. Винсент впервые была во Флориде и заметила, что люди здесь одеваются гораздо ярче, чем в Нью-Йорке или Коннектикуте. – Забавно, что ты спросила, – ответила Мирелла. – Я как раз недавно об этом думала. Почувствовала, что меня кое-что слегка беспокоит. – Расскажи. – Теперь даже бывает, что я вообще его не замечаю. Мне бы не хотелось становиться человеком, который смотрит сквозь других людей, но что поделать. – А давно… – Винсент не знала, как спросить, но ей было любопытно, сколько времени ушло на то, чтобы перестать замечать других людей. Она постоянно ощущала присутствие прислуги в доме Джонатана Алкайтиса, и мысль о том, чтобы перестать их замечать, казалась привлекательной и вместе с тем вызывала отвращение. – Давно он с тобой везде ходит? – Шесть лет, – ответила Мирелла. – Не именно он. До него были другие. Было странно только первые пару месяцев. – Она посмотрела на левую руку Винсент. – А твой муж – кто он? – Может быть, ты его не знаешь, он нечасто бывает в этом клубе. Его зовут Джонатан Алкайтис. Мирелла улыбнулась. – Я знаю Джонатана, – сказала она. – Мой бойфренд вложился в его фонд. Миреллу всегда сопровождал телохранитель, потому что ее друг Файзаль был саудовским принцем. Десять лет назад девушку его двоюродного брата похитили и потребовали выкуп, и после этого события он стал параноиком. – Он будет королем? – спросила Винсент у Миреллы спустя неделю после вечеринки, когда они встретились на Манхэттене. Бо́льшую часть года Мирелла и Файзаль жили в лофте в Сохо. Мирелла улыбнулась. – Никаких шансов, – ответила она. – В Саудовской Аравии примерно шесть тысяч принцев. – А сколько принцесс? – А принцесс никто даже не считает. Позже они вчетвером ужинали в ресторане: Файзаль с Миреллой и Джонатан с Винсент. Файзаль оказался необыкновенно элегантным мужчиной за сорок; он предпочитал носить костюмы, сшитые на заказ, и белые рубашки с расстегнутыми верхними пуговицами, всегда без галстука. Он нигде не работал. Они с Миреллой обосновались в Нью-Йорке, потому что здесь он ощущал свободу, объяснил Файзаль. Не то чтобы ему не нравился Эр-Рияд, откуда он был родом, просто так здорово жить на расстоянии от толпы родственников. В этой части планеты ему словно легче дышится. Тем не менее он с трудом переносил зимы в Нью-Йорке, поэтому однажды провел весь февраль в Майами-Бич, учился играть в гольф в клубе и там же познакомился с Джонатаном. Файзаль всегда был разочарованием для своей семьи. Он единственный ничего не хотел, кроме как ходить в джаз-клубы, проводить вечера в опере и читать никому неизвестные литературные журналы на французском и английском; он один среди всех своих братьев отправился на другой конец света и не проявлял интереса к женитьбе, не говоря уж о детях. Но потом он вложился в фонд Алкайтиса и рассказал о нем нескольким родственникам. Вклады принесли настолько впечатляющую прибыль, что его больше не считали паршивой овцой в семье, и ему явно льстила такая перемена. До переезда в Нью-Йорк Мирелла и Файзаль пару лет прожили в Лондоне, а потом ненадолго уехали в Сингапур. – Моя жизнь везде была примерно одинаковой, – ответила Мирелла на вопрос Винсент. Они были знакомы уже около месяца или двух. Винсент сводила Миреллу в свою любимую галерею в музее Метрополитен. У Винсент не было образования в области искусства, но ее глубоко трогали портреты, особенно людей, которые казались на удивление узнаваемыми, как пассажиры в метро, только в одежде другой эпохи. – По-моему, все эти города не похожи друг на друга, – заметила Винсент. – Они не похожи, но моя жизнь везде была одинаковой. Просто менялась обстановка. – Она взглянула на Винсент. – Ты ведь не из богатых? – Нет. – И я нет. Знаешь, что я поняла про богатство? Я думала, почему же моя жизнь почти не изменилась в Сингапуре после Лондона, и поняла, что богатство – это отдельная страна. Винсент старалась не задумываться еще кое о чем: разница между ней и Миреллой заключалась в том, что Мирелла жила в стране денег с человеком, которого любила по-настоящему. Это было заметно по тому, как она смотрела на Файзаля и всякий раз оживлялась, когда он входил в комнату. Инвестор Если считать, что деньги – отдельная страна, в ней были жители, которые нравились Винсент гораздо меньше Миреллы. Они с Джонатаном ужинали с Ленни Ксавье, музыкальным продюсером из Лос-Анджелеса. По пути в ресторан Джонатан был молчалив и рассеян. «Он мой самый важный инвестор», – прошептал он, когда он вошли, затем поймал взгляды Ленни и его жены в дальнем конце зала и растянул губы в улыбке. Ленни был в дорогом костюме с кроссовками и с нарочито небрежной укладкой. Его жена Тиффани была очень красива, но не слишком общительна. – Вообще, мы познакомились на прослушивании, – сообщила она, когда Винсент попыталась завести светскую беседу, и после этого едва ли произнесла пару слов. Раньше она была певицей, но теперь уже не пела. К концу вечера Джонатану удалось разговорить Тиффани, а Ленни, явно перебрав алкоголя, повернулся к Винсент и пустился в пространный монолог о девушке, с которой когда-то работал, – очередной девушке, мечтавшей стать певицей. – Беда в том, что не все могут увидеть возможность, – объяснил он ей. – Согласна, – сказала Винсент, хотя от его слов ей стало не по себе. Ей нравилось проводить время с Джонатаном, но, когда он подошел к барной стойке в отеле «Кайетт», она явно увидела возможность. – У нее был настоящий потенциал. Настоящий потенциал. Но если ты не можешь использовать свои возможности… это фатальная ошибка. – А что с ней сейчас? – спросила Винсент. Ларри говорил об этой девушке в прошедшем времени, что немного ее насторожило. – С Анникой? Да хрен ее знает. Последний раз я ее видел году в 2000-м или 2001-м. – Ленни налил себе еще один бокал красного вина. – Тебе правда интересно? Она вернулась в Канаду и стала играть со своими друзьями странную электронику.