– У тебя есть имя? – спросил он, по-прежнему смотря куда-то перед собой. – Зельда, – ответила я. Он перевел взгляд на меня. – Зельда? Как… – Как в названии игры, «Легенда о Зельде»? – фыркнула я, выпуская дым через нос. – Я слышала этот вопрос примерно сто миллионов раз. Парень пожал плечами. – Я собирался сказать: как звали жену Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. – А, – произнесла я. – На самом деле… так оно и есть. Моя мама обожала Фицджеральда. Меня назвали в честь его жены. А мою сестру… – Я закашлялась, сделав вид, что во всем виноват сигаретный дым. – Розмари. В честь героини одной из его книг. – «Ночь нежна», – отозвался он и, заметив мои округлившиеся глаза, отвел взгляд. – В течение последних пары лет у меня было много времени на чтение. Я кивнула и не стала спрашивать, почему, а он не задавал мне вопросов о сестре. Честный обмен. – А тебя зовут…? – спросила я. – Линк[1], – сказал он и откинулся немного назад, словно уклоняясь от моего убийственного взгляда и тихого смешка. – Бекетт. Меня зовут Бекетт. «Это имя идеально ему подходит, – подумала я, а потом сама себя отругала. – Откуда тебе знать? Не надо сходить с ума из-за симпатичного личика». – Расскажи мне свою историю, Зельда, – попросил Бекетт. – Нечего рассказывать, – отозвалась я. – Пришла, увидела, получила пинок под зад. Нью-Йорк – безжалостное место. – Ты актриса? – Художница. Бекетт кивнул, выдыхая дым. – А ты – актер? – поинтересовалась я. Внешность у него однозначно была соответствующая. Он покачал головой. – Я курьер. – А. Круто. Курьер и помощник официанта. – Бекетт бросил на меня выразительный взгляд, и я приподняла руки в знак капитуляции. – Ничего плохого в этом нет. Честный заработок. Он фыркнул. – Ну да. Честный, – проговорил он, выплевывая каждое слово, а потом на минуту замолчал. – Но я подрабатываю в ресторане только два раза в неделю. Чтобы чуть подзаработать. – Я слышала, нужна куча денег, чтобы снимать здесь жилье. – Ты правильно слышала. Снова наступила тишина, но наше молчание нельзя была назвать совсем уж неловким. Я еще раз украдкой взглянула на точеный подбородок и темно-синие глаза Бекетта. Даже при скудном свете, проникавшем сквозь дверь, они все равно сияли. Бекетт был выше меня, и рядом с ним я ощущала себя защищенной. Я словно оказалась возле скалы, которая закрывала меня от холодного ветра, дувшего со стороны города. Хотя бы на время, пока я не докурила сигарету. – Ты живешь на Манхэттене? – спросила я. – Нет. В Бруклине. – Он снова посмотрел на меня. – Не поверишь, но в Нью-Йорке есть и другие места, помимо Таймс-сквер и Эмпайр-cтейт-билдинг. Я закатила глаза. – Да неужели? А я только собиралась спросить, можно ли снять комнату на статуе Свободы. Он почти улыбнулся. – Ищешь, где жить? – Нет, я уже все, – проговорила я. – И так вляпалась по уши. Бекетт кивнул. – Понимаю. Я работаю в двух местах, но в этом месяце мне все равно не хватает восьмидесяти баксов. Придется сдавать кровь. Я округлила глаза. – Ты сдаешь кровь, чтобы заплатить за квартиру? – Иногда. В этом нет ничего страшного. В клинике на Семнадцатой авеню платят 35 долларов. – Тебе все равно не хватит 45 долларов. – Схожу еще в одну клинику. – Бекетт коротко усмехнулся, увидев беспокойство на моем лице. – Шучу. Я что-нибудь продам. Может, какую-нибудь пластинку. Хотя, конечно, не хотелось бы. – Пластинку? В смысле, винил? Он кивнул. – У меня есть кое-что из классики, в основном от дедушки. Его коллекция досталась мне в наследство. А что-то я сам купил на распродаже. Люди не знают цену вещам и часто продают их задешево. Я затянулась еще раз, но не глубоко. Меня начинало тошнить. Но, возможно, дело было не в сигарете, а в мысли о том, что этот парень продает ценное имущество – не говоря уже о собственной крови, – чтобы оплатить жилье. Видимо, он заметил, с каким ужасом я на него смотрю, потому что беззаботно махнул рукой, разгоняя дым и мою тревогу. – В этом нет ничего страшного. – Почему ты не найдешь себе соседа по комнате? – спросила я. – Я живу в студии площадью меньше сорока квадратных метров. Мне еще не встречался человек, с которым я смог бы делить это пространство больше недели, не захотев его убить. Я понимающе кивнула. – В Вегасе у меня своя комната в доме, который мы снимаем с десятью соседями. Из них я могу терпеть только двоих и то не всегда. Я подняла глаза к ночному небу, подернутому дымкой городских огней и казавшемуся до невозможного глубоким и пустым. – Зачем ты остаешься здесь, если это так тяжело? Бекетт затянулся сигаретой, как будто давая себе время подумать над ответом. – Я родился и вырос в Бруклине, – наконец проговорил он, по-прежнему не глядя на меня. – Куда еще мне идти? Даже если сменю город, останутся все те же проблемы. Он наконец перевел взгляд на меня. – А ты, значит, уезжаешь? – Да, завтра на автобусе, – ответила я. – Остаться не получится. Я приезжала на собеседование – ну, что-то вроде того – и провалилась. – На какую работу устраивалась? – Ты посчитаешь это глупостью. – Не исключено. – В его улыбке читалась ирония. Я тихонько рассмеялась. – А ты за словом в карман не лезешь. Я рисую графические романы. Он бросил на меня непонимающий взгляд. – Длинные комиксы с единой сюжетной линией, – пояснила я. – Как «Ходячие мертвецы»? – Именно. У меня есть макет одной истории, и я приехала, чтобы показать его паре издателей. Они все отказались. Ну как, один из них отказался наполовину, но это не имеет значения. Я не могу остаться в Нью-Йорке, чтобы внести в макет изменения. Да и если бы могла, все равно не знаю, что именно менять. Бекетт изучал сигарету, которую сжимал между пальцами. – Почему ты не можешь остаться? – С чего бы начать? – Я бросила окурок на землю и растерла его каблуком. – Потому что я не умею планировать свою жизнь? Потому что у меня заканчиваются деньги? Потому что меня сегодня обокрали? Или потому что я наивно надеялась, что издатели придут в восторг от моей работы и тут же подпишут со мной контракт? Выбирай сам.