Увидев маленькое итальянское бистро под навесом в красно-белую полоску, на котором красовалось название «Джованни», я остановилась. «Как банально», – подумала я, ощущая, как меня окутывает теплый запах, просачивающийся на улицу. Томатный соус с чесноком, базиликом и розмарином… Розмарин. Волна тоски по дому накрыла меня так резко, что закружилась голова. Когда-то давным-давно так пахло у мамы на кухне. Я прижала портфолио к груди, словно щит, и открыла дверь в бистро. Оно оказалось крошечным – всего на пятнадцать столов, на каждом из которых стоял стеклянный стаканчик со свечой. Силиконовые скатерти в красно-белую клеточку, пластиковые грозди винограда на стене и плохо нарисованные итальянские пейзажи. Банальнее некуда, но еда здесь пахла не хуже маминой. Аромат обволакивал меня и навевал воспоминания о нашей кухне, о том времени, когда у меня была сестра. О времени, когда мы с ней ссорились и тягали друг друга за волосы, а потом, словно животные, бегали рядом с теплой плитой, уворачиваясь от мамы, которая пыталась наказать нас за хулиганство, легонько стукнув по лбам деревянной ложкой. «Возвращайся домой, – прошептал голосок в моей голове. – Садись в поезд и возвращайся домой». Но теперь дома все было иначе. После похищения сестры наша семья словно рухнула на дно холодной мрачной пропасти. От любви и тепла остались лишь осколки. Все мы были сломлены – мои родители, бабушки и дедушки, тети и дяди… Когда произошло невообразимое, моя большая, громкая итальянская семья лишилась своего голоса. Начала ли мама снова готовить? Теперь я не имела представления о том, как течет жизнь дома; я не жила там уже шесть лет. Я сама себя отправила в ссылку. Чувство вины перед Розмари за то, что я так невообразимо ее подвела, сделало из меня изгнанницу. Мама продолжала аккуратно настаивать, чтобы я приезжала, и ее слова манили меня. Пару раз в год я поддавалась и надеялась: хотя бы сейчас у меня получится поверить их словам, что я ни в чем не виновата. Но мои воспоминания вопили об обратном, и каждый визит заканчивался тем, что мое сердце наполнялось паникой и разрывалось на части. Из-за этих воспоминаний я променяла свой постоянно растущий город в Филадельфии на пустыни Невады, где все было мне совершенно не знакомо. Атмосфера «Джованни» была мне очень знакома. Волна печали и тоски по дому все нарастала, и мне захотелось выбежать на улицу. В этот момент меня окликнул бармен, стоявший за изогнутой стойкой из красного дерева, которая протянулась на всю длину ресторанчика. – Какой вам столик, мисс? Собираясь в Нью-Йорк, располагавшийся так близко к Филадельфии, я понимала, что рискую, и все же эта лавина эмоций оказалась почти невыносимой. Но я не была трусихой. Я была сильной. Крепким орешком – так называл меня папа. «Крепким орешком, который никогда ни перед чем не пасует». Я решила, что не позволю воспоминаниям выгнать себя в холодную нью-йоркскую ночь. – На одного, пожалуйста, – ответила я бармену. Это был полноватый мужчина в рубашке, жилетке и галстуке с виноградными гроздьями. Он кивком указал на крошечный квадратный столик в дальней части ресторанчика. Я присела и вдруг поняла, как сильно проголодалась. От этого осознания меня даже почти перестало колотить. Я справлюсь. Смогу вести себя адекватно и что-нибудь съесть. Я опустила портфолио на пол рядом с собой. Пламя свечи, стоявшей передо мной, колыхалось. Пока я изучала меню, помощник официанта молча принес мне воду в стакане из твердого пластика, в которой плавали два кубика льда. Официантка – доброжелательная девушка с темно-каштановыми волосами, уложенными в высокую прическу, и золотыми сережками-кольцами – приняла мой заказ: пасту зити и бокал домашнего красного вина. Я неплохо справлялась с поганой ситуацией, в которую угодила, пока официантка не вернулась и не опустила передо мной горячую пасту. «Точно такая же, как у мамы», – подумала я. Только мама добавила бы сюда слишком много базилика, и бабушка начала бы жаловаться, и они препирались бы из-за этого до конца вечера… Мои глаза затуманились слезами. Грудь сдавило так, что я не могла протолкнуть воздух через горло. Я вскочила со стула и побежала по узкому коридорчику, который вел к туалетам. Дверь в женский оказалась заперта. – Черт. Потеряв способность мыслить здраво, я побежала по слишком ярко освещенной кухне, сквозь пар, мимо посудомойки, от которой пахло моющим средством, и, распахнув заднюю дверь, вылетела в крошечный переулок. Вдоль него тянулся ветхий деревянный забор. Напротив ресторанчика стояли контейнеры для мусора, доверху набитые пластиковыми мешками. Мелко и прерывисто вдыхая холодный воздух, я обхватила себя руками. «Соберись! – приказала себе я. – Господи, это же просто еда. Просто… все дело в этом городе. Ты облажалась, и что с того? Ты не первая наивная дурочка, которую Нью-Йорк прожевал и выплюнул, и, уж конечно, не последняя». Но в этой браваде не было никакого смысла. Меня ранило не то, что мой графический роман не приняли; я могла бы смириться с поражением, если бы дело было в том, что мой уровень не дотягивал до их стандартов. Но услышать, что в нем нет души… Нет души. В нем не было моей души; в нем были мои легкие, которым не хватало воздуха, пока я бежала за фургоном. В нем был мой голос, звавший на помощь изо всех сил – «пожалуйста, кто-нибудь, черт побери, помогите!» – потому что я бежала недостаточно быстро. Я кричала недостаточно громко. Я подвела Рози тогда, а теперь подвела ее еще раз. Я не смогла рассказать миру эту историю. Моя книга являлась просьбой о прощении, растянувшейся на сто с лишним черно-белых страниц, которые были раскрашены слезами и изрисованы сожалениями; все, что я не сделала в тот день, вылилось в эти картинки. Ярость моей героини – ее безжалостная жажда мести – стала моей единственной отдушиной. Но все это оказалось отвергнуто. – И какого черта мне теперь делать? – прошептала я. – Не знаю, – тихо отозвался за моей спиной мужской хрипловатый голос. – Как насчет того, чтобы не замерзнуть до смерти в этом вонючем переулке? Я подпрыгнула от испуга и резко обернулась. У задней двери стоял высокий худой парень. На вид ему было, как и мне, года 24. Светлые волосы и щетина на подбородке. На нем была белая рубашка, черные брюки и белый фартук; в руке он держал мусорный пакет. Тот самый помощник официанта, который принес мне воду. – У тебя все нормально? – спросил он. – Ты меня до смерти напугал! – Извини. Он выбросил мусорный мешок в помойку, а потом покопался в заднем кармане брюк и выудил оттуда пачку сигарет. – Что ты здесь делаешь? Я пожала плечами и выпрямила спину, чтобы казаться увереннее и выше – насколько это позволял рост в метр шестьдесят. – Решила, что это место не хуже других. Парень зажег сигарету. – Ты заблудилась? Да, настолько, насколько это только возможно. – Нет, просто вышла подышать воздухом. Он бросил на меня ироничный взгляд. – Чистым воздухом, наполненным ароматом мусора? А он остроумный. Я любила это качество в людях, но в данный момент мне не было нужно ничего такого. Я зашагала к задней двери. – Неважно. Извини, что помешала. – Ты мне не мешаешь. Он выдохнул, и из его ноздрей вылетели две струйки дыма. В холодном воздухе они тут же смешались с паром от его дыхания. Больше он ничего не сказал, но продолжил смотреть на меня из-под нахмуренных бровей невозмутимым – и вместе с тем внимательным – взглядом темно-синих глаз. – Ты разве не должен работать? – поинтересовалась я. – У меня перекур. – Он продемонстрировал мне сигарету. – Думал, это довольно очевидно. – Справедливо. – Хочешь сигаретку? – Я не курю. – Возможно, это к лучшему. Твоя еда остынет. – И тогда мне не дадут десерт? Уголок его губ дернулся вверх, и он присел на одну из трех ступеней, которые вели к задней двери ресторанчика. – Что у тебя случилось? – Просто хотела побыть одна, – ответила я. – Но, видимо, на это рассчитывать не приходится. – Видимо, нет. Я округлила глаза. – Боже, до чего ты надоедливый. Я вздрогнула от холода и глубже закуталась в пальто. В животе снова заурчало. Я вдруг вспомнила, что курение хорошо подавляет аппетит. – Ладно, давай сюда свою сигарету. Он снова достал из кармана пачку и подвинулся, освобождая мне место на ступеньке. Я опустилась рядом с ним и перекинула свои длинные волосы на другое плечо, чтобы не мешали. Потом взяла сигарету и стала наблюдать, как он поджигает ее для меня. При свете зажигалки его глаза переливались, словно темные сапфиры с сотней граней… Моя грудь сжалась; я согнулась пополам и закашлялась, выпуская наружу облачко дыма. – Ты в порядке? Я энергично закивала. – Давно не курила, – выдохнула я между приступами кашля. На глазах выступили слезы, и я вспомнила, за что не люблю сигареты. – Вкус паршивый. Парень ухмыльнулся. – Аккуратно вытащи ее изо рта, и я возьму ее обратно. – Не надо, все в порядке. Думаю, это то, что мне сейчас нужно. Я сделала еще одну затяжку и медленно выдохнула, чувствуя, как меня покидает часть тревоги. Мой голодный желудок снова угомонился. Следующую минуту мы с помощником официанта молча сидели на крыльце и курили. Я поглядывала на него краешком глаза. Под длинными рукавами рубашки угадывались рельефные мышцы. У него была красиво очерченная линия челюсти, а прямая линия носа прерывалась небольшой горбинкой. Светлые волосы, длинные на макушке, были коротко острижены на висках. А его лицо, боже… Он неприлично красив. Слишком идеальный. Словно герой комикса.