Глава 16 Розовая вода – Ну вот, не иначе как опять сглазили. Слышали этот жуткий треск? Кряк! Ох, как в сердце отозвалось! Это чей-то дурной глаз, завистливый и злобный. Да хранит нас всех Аллах! – запричитала за завтраком Петит-Ma. Было воскресное утро, в углу закипал самовар, Султан Пятый мурлыкал под столом, выпрашивая очередной кусочек брынзы, а изгнанный на этой неделе участник турецкой версии шоу «Ученик» выступал по телевизору, в эксклюзивном интервью подробно объясняя зрителям, что пошло не так и почему его-то никак не должны были выгонять с шоу. И тут стакан с чаем треснул прямо в руке у Асии. Она аж вздрогнула от неожиданности. Вроде все делала как обычно: налила полстакана черной крепкой заварки, потом кипятка до краев, и только собиралась сделать глоток, как раздался треск. Трещина зигзагом пошла по всему стакану сверху донизу, словно зловещий разлом, прорезающий поверхность земли при сильном землетрясении. Стакан сразу дал течь, и на кружевной скатерти образовалась коричневая лужа. – Тебя что, сглазили? – с подозрением покосилась на Асию тетушка Фериде. – Меня сглазили? – горько засмеялась Асия. – Да как пить дать! Весь город моей красоте завидует, разве нет? – Сегодня в газете написали, что восемнадцатилетний парень переходил дорогу и вдруг бухнулся на колени и умер на месте. Думаю, его сглазили, – заметила тетушка Фериде с неподдельным страхом. – Ну, спасибо за моральную поддержку, – ухмыльнулась Асия, но нахмурилась, заметив, на что уставилась ее полоумная тетушка. Солонка и перечница в виде парочки снеговиков. Асия не далее как вчера запрятала их подальше в буфет, надеясь на то, что их как минимум месяц никто не найдет. И вот они снова посреди стола. Не просто вульгарные, дешевые, но, увы, очень прочные, а еще и похожие друг на друга как две капли воды, так что не разберешь, где соль, где перец. – Как жаль, что Петит-Ma себя не очень хорошо чувствует, а то бы она тебе на расплавленном свинце погадала, – заметила тетушка Бану. Асия еще никогда не видела ее такой встревоженной. В том, что касалось всяких таинственных и сверхъестественных дел, тетушка Бану была, бесспорно, самым опытным человеком в доме, однако свинец она лить не могла. Для этого требовалось особое посвящение от сведущего человека, и ей в таком посвящении когда-то отказали. Почти десять лет тому назад Петит-Ma, у которой тогда только начиналась болезнь Альцгеймера, решила, что пришло время передать тайну гадания на свинце следующему поколению. Но, вопреки всеобщим ожиданиям, выбрала своей преемницей вовсе не тетушку Бану, а главную безбожницу – тетушку Зелиху, чем вызвала в семье изрядный переполох. – Ты что, издеваешься? Да я не могу лить свинец. Я даже в Бога не верю. Я агностик, – заявила старушке сама тетушка Зелиха. – Уж не знаю, что это слово значит, и как пить дать, ничего хорошего, – фыркнула Петит-Ma. – У тебя есть дар. Давай учись. – Но почему я?! – спросила тетушка Зелиха, пытаясь прикинуть в уме такую возможность. – Почему бы тебе не выбрать старшую сестру? Бану будет рада узнать секрет гадания, а я-то уж последний человек, которого можно обучать колдовским штучкам. – Это не имеет никакого отношения к колдовству. В Коране запрещено колдовать, – несколько обиженно возразила Петит-Ma. – В тебе есть то, что нужно: решительность, отвага и ярость. – Ярость? А ярость-то зачем? Вот если бы надо было каких-то мудаков матом крыть, я бы прекрасно подошла. Но помогать людям? Тут от меня вряд ли может быть прок, – усмехнулась тетушка Зелиха. – Ты себя недооцениваешь, – ответила Петит-Ma. Тогда тетушка Зелиха высказалась так, чтобы раз и навсегда закрыть эту тему: – Я для этого дела не гожусь. Пусть я и сбитый с толку агностик, но я баба с яйцами и агностиком останусь. – Прополощи рот с мылом! – гневно рявкнула услышавшая спор бабушка Гульсум. С тех пор тетушка Зелиха неизменно игнорировала обсуждение этого вопроса. Половина ее домашних были правоверными практикующими мусульманками, другая половина – со всей убежденностью придерживались секуляристских кемалистских взглядов. И те и другие умудрялись, несмотря на постоянные споры, уживаться под одной крышей, а паранормальные явления проникали к ним поверх любых идеологических барьеров и считались столь же естественными, как потребность в еде и питье. Таков был общий расклад, а тетушка Зелиха отмежевалась и от тех и от других. В итоге получилось, что Петит-Ma так и осталась единственной, кто умел лить свинец в особняке Казанчи. Впрочем, с некоторых пор она уже не считала возможным заниматься гаданием, а именно после того, как в один прекрасный день вдруг обнаружила, что держит в руках полную расплавленного свинца сковородку, но не имеет ни малейшего понятия, что с ней делать дальше. «Почему вы суете мне какую-то раскаленную сковородку?» – спросила она в явном ужасе. У нее осторожно забрали сковородку и с тех пор больше не просили ее погадать. Но сейчас, когда эта тема снова всплыла, все дружно обернулись к старушке, чтобы проверить, следит ли она за разговором. Почувствовав себя в центре всеобщего внимания, Петит-Ma подняла голову и с любопытством поглядела на родных, не переставая сосредоточенно жевать кусок суджука. Она молча проглотила его и в тот самый миг, когда все подумали, что она снова погружается в какой-то свой мир, поразила всех ясностью ума. – Асия, дорогая, я погадаю тебе на свинце и разрушу все злые чары, что сплел вокруг тебя чей-то дурной глаз. – Спасибо, Петит-Ma, – улыбнулась та. Когда Асия была маленькой, Петит-Ma часто лила расплавленный свинец, чтобы отогнать от нее дурной глаз. На самом деле Асия была таким слабеньким ребенком, что, казалось, нужно было придать ей какой-то импульс на всю предстоящую жизнь. Она почему-то часто спотыкалась и падала лицом вниз, всякий раз разбивая губу. В этом винили не неловкие детские ножки, а дурной глаз и отправляли ее к Петит-Ma. Поначалу обряд был для Асии чем-то вроде веселой, захватывающей и весьма приятной игры, к тому же ей было лестно всеобщее внимание. Она помнила, сколько удовольствия доставляли ей эти сверхъестественные штучки, ведь в ту пору она еще верила если не в колдовство, то хотя бы в то, что ее родные могут управлять судьбой. Ей нравился обряд во всех деталях: она сидела, скрестив ноги, на самом красивом ковре, а над ней держали одеяло, создавая уютный и укромный шатер, вокруг читали молитвы, а потом раздавалось шипение или даже что-то вроде визга. Это Петит-Ma лила расплавленный свинец в кастрюлю с водой, приговаривая заклинания. Свинец быстро застывал, принимая самые причудливые формы. Если в округе действительно имелся дурной глаз, он всегда выдавал себя – в свинце появлялось что-то вроде глазка. И не было случая, чтобы он не появился. Асия с самого детства видела, как тетушка Бану гадает на кофейной гуще, а Петит-Ma отводит дурной глаз, однако все равно со временем унаследовала скептический агностицизм матери. Она поняла, что в конечном итоге это лишь вопрос интерпретации. Хочешь найти пурпурных единорогов – скоро начнешь видеть их на каждом шагу. Сходным образом при гадании: если и было какое-то соответствие между материалом, будь то кофейная гуща или расплавленный свинец, и его толкованием, то оно отнюдь не глубоко и подобно связи между пустыней и взошедшей над песками луной. Пустыня служила луне живописным фоном, но луна, очевидно, существовала сама по себе, независимо от пустыни. Так же и человеческий глаз видел в кусочке серого свинца нечто не сводимое к форме, которую принял застывший металл. Если смотреть усердно и долго, можно разглядеть даже пурпурного единорога. Но теперь, раз уж Петит-Ma сама об этом вспомнила, Асия не стала возражать, несмотря на свой давний скептицизм. Она слишком любила Петит-Ma, чтобы отвергнуть такое предложение, и только пожала плечами: «Ну ладно». К тому же она была уверена, что старушка через пару минут все равно все забудет. – После завтрака погадаешь мне на свинце, как раньше, – ласково сказала Асия. В этот момент из ванной комнаты вышла Армануш, со следами бессонной ночи на осунувшемся лице и с отчаянием в глубине прекрасных глаз. Это была какая-то новая Армануш, не та, что прежде, отрешенная от мира и будто повзрослевшая. Она вошла в комнату медленными, осторожными шагами. – Мы очень опечалены смертью твоей бабушки, – сказала после короткого молчания тетушка Зелиха. – Прими наши искреннейшие соболезнования. – Спасибо, – ответила Армануш, не поднимая глаз. Она села на пустой стул между Асией и тетушкой Бану. Асия налила ей чая, а тетушка Бану положила на тарелку яйца, сыр и домашнее абрикосовое варенье. Еще ей дали восьмой симит. Они оставались верны своей традиции и к воскресному завтраку неизменно покупали у разносчика восемь штук. Но Армануш, равнодушно глядя на еду, рассеянно размешала чай, повернулась к тетушке Зелихе и спросила: – Можно я с вами встречу маму в аэропорту? – Разумеется, поедем вместе, – заверила ее тетушка Зелиха и перевела для тех, кто не понимал. – Я тоже еду, – встряла бабушка Гульсум. – Хорошо, мама, все поедем, – сказала тетушка Зелиха. – И я! – выпалила Асия. – Нет, милочка, ты останешься, – ответила тетушка Зелиха не допускающим возражений тоном. – Ты подождешь дома, тебе же будут гадать. Асия возмущенно уставилась на мать. «Какого черта!» – говорил ее взгляд. Почему ее всегда оставляют за бортом? Если в этом доме и был какой-то намек на демократию и свободу слова, то уж точно не для нее. Когда дело касалось Асии, здесь сразу воцарялся самый настоящий тоталитаризм. У нее вырвался вздох, граничивший с отчаянием. А потом почему-то страшно захотелось поперчить еду, и она потянулась за керамическими снеговиками. Засомневалась было, кого из уродцев взять, но остановилась на женской особи – и в итоге пересолила остатки яичницы. До конца завтрака Асия сидела с отрешенным, холодным видом. Через некоторое время тетушка Бану встала и обратилась к ней жалостливым голосом: – Милая, давай-ка мы тобой прошвырнемся по магазинам? Выйдем сразу после завтрака и через два часа вернемся. Развеемся немножко. Но сначала, – тетушка Бану вдруг оживилась, – идем на кухню, поможешь мне разлить ашуре по вазочкам. Асия покорно кивнула. «Какого черта! – думала она. – Какого черта!» На кухне пахло, как в модном кафе в воскресный день после полудня. Пряный аромат корицы преобладал над всеми прочими запахами. Асия, взяв поварешку, принялась черпать ашуре из огромной кастрюли и разливать по стеклянным вазочкам, по полторы поварешки в каждую. Интересно, почему тетушка Зелиха не захотела взять ее в аэропорт? Место в машине точно есть. Ей пришло в голову, что тетушка Зелиха старается не подпускать ее слишком близко к гостям. Асия заметила, что мать была не в восторге, узнав, что Мустафа возвращается домой после двадцатилетнего отсутствия. – Помочь? Обернувшись, она обнаружила, что за ней наблюдает Армануш. – Конечно. Давай. Спасибо. – Асия передала ей миску колотого миндаля. – Посыпь, пожалуйста, каждую вазочку. Минут десять они работали вместе, изредка обмениваясь краткими проникновенными фразами. Армануш вспоминала бабушку Шушан. – Я ведь и затеяла все это, взяла и сама по себе поехала в Стамбул, потому что надеялась в бабушкином городе почувствовать наследие предков, понять, на чем стою. Думаю, я хотела познакомиться с турками, чтобы ощутить, каково это – быть армянкой. Вся поездка была попыткой приобщиться к бабушкиному прошлому. Я собиралась рассказать ей, как мы разыскивали ее дом. А теперь ее не стало… – Армануш расплакалась. – Мне даже не довелось повидаться с ней напоследок. Асия обняла подругу, правда, с непривычки выражать любовь и сострадание получилось довольно неуклюже. – Я очень сожалею о твоей утрате, – сказала она. – Давай до отъезда сходим еще поищем какие-нибудь следы из прошлого твоей бабушки. Можем снова пойти туда, других людей порасспрашиваем, вдруг узнаем что-нибудь. – Спасибо, но, по правде говоря, после маминого приезда нам вряд ли удастся погулять самостоятельно. Она меня так опекает, шагу не дает ступить. Услышав, что кто-то идет, подруги замолчали. Это тетушка Бану пришла их проведать. Она постояла, глядя на то, как они украшают вазочки с десертом, а потом с улыбкой спросила: – Армануш знает историю об ашуре? Впрочем, это был не столько вопрос, сколько вступление к рассказу. И пока девушки чистили гранаты, а потом их зернами вместе с молотой корицей и колотым миндалем посыпали десятки выстроившихся на прилавке вазочек, тетушка Бану начала свой рассказ: – Когда-то давным-давно в стране не столь отдаленной настали дурные времена, и люди сошли с правого пути. Аллах долго взирал на их нечестие и наконец отправил к ним посланника по имени Ной, чтобы он наставил их на путь истинный и дал им возможность покаяться. Но, когда Ной отверз уста свои, чтобы возвестить им истину, они не захотели слушать и заглушили его слова проклятиями и бранью. Они оскорбляли его, называли умалишенным, невменяемым, безумцем… Асия лукаво посмотрела на тетку, она знала, куда жать. – Но ведь больше всего Ноя удручило предательство жены, правда, тетя? Ведь жена Ноя тоже вступила в ряды отступников? – Еще бы! Конечно вступила, змея подколодная, – отозвалась тетушка Бану.