Как ты собираешься создавать собственную историю, не зная истории своего отца? – подхватила Леди Павлин-Сирамарк. Армануш усмехнулась. Пока все идет именно так, как она себе представляла. Если не считать Барона Багдасаряна. Он пока ни на что не откликнулся. Тем временем Асия печатала, не сводя глаз с экрана: Я признаю вашу скорбь и утрату. Я не отрицаю того, что были совершены страшные зверства. Я лишь с отвращением отшатываюсь от собственного прошлого. Я не знаю своего отца, мне неведома его история. Не знаю, захотела бы я узнать свое прошлое, возможно, очень печальное, если бы мне было дано его узнать. Это выбор, которым я мучаюсь всю жизнь. Однако ты исполнена противоречий, – ответил Анти-Кавурма. Джонни Кэш не имел бы ничего против! – встряла Мадам Душа-Изгнанница. Скажите, что могу я, обычная современная турчанка, сделать сегодня, чтобы как-то облегчить вашу боль? В «Кафе Константинополь», конечно, еще не бывало, чтобы турки задали армянам такой вопрос. К ним раньше два раза заходили турки, молодые рьяные националисты, они вдруг вылезли неизвестно откуда и принялись доказывать, что турки ничего дурного армянам не сделали, а если кто и виноват, так это армяне, которые восставали против османского правительства и убивали турок. Один даже договорился до того, что если бы османское правительство действительно устроило геноцид армян, то не осталось бы армян, чтобы на тот геноцид жаловаться. Так что до сегодняшнего дня все происходившее в «Кафе Константинополь» взаимодействие с турками сводилось к ожесточенной взаимной клевете и гневным монологам. На этот раз все было совсем иначе. Твоя страна может покаяться, – ответила Жалкое Сосуществование. Моя страна? Я не имею к этой стране ни малейшего отношения. Слушайте, я нигилистка! Асия вспомнила, как Карикатуриста-Пьяницу отдали под суд за то, что он нарисовал премьер-министра в виде волка. Рассказать про свой Личный нигилистический манифест Асия все-таки не решилась. Тогда ты сама можешь покаяться, – выдал Анти-Кавурма. Вы хотите, чтобы я каялась в том, к чему лично не имею никакого отношения? Как бы не так! Мы все рождаемся в неразрывной связи времен, прошлое продолжает жить в настоящем. Мы все принадлежим семье, культуре, народу. Ты что, хочешь сказать, что было, то сплыло? Это написала Леди Павлин-Сирамарк. Асия в замешательстве пробегала глазами строки, она была совсем сбита с толку, словно забыла текст речи посреди выступления. Рассеянно погладив Султана Пятого, она снова взялась за клавиатуру. Разве я отвечаю за преступление моего отца? – спросила Девушка по имени Турка. Ты отвечаешь за то, чтобы признать преступление твоего отца, – возразил Анти-Кавурма. От такой резкости Асия, кажется, растерялась и немного разозлилась, но была заинтригована. Ее лицо побледнело и застыло в свете мерцавшего монитора. Она всегда старалась сделать так, чтобы прошлое оставалось как можно дальше от будущего, к которому она стремилась. Она надеялась, что, с какими бы мрачными и печальными воспоминаниями ни было сопряжено это прошлое, оно все равно не сможет ее поглотить. Хотя на самом деле прекрасно знала, что, как ни тошно это признавать, прошлое продолжает жить в настоящем. Всю жизнь я хотела не иметь прошлого. Быть безотцовщиной – это не столько значит, что у тебя нет отца, сколько – что нет прошлого. А вы хотите, чтобы я это прошлое приняла и покаялась за какого-то мифического отца. Ответа не последовало. Но Асия, похоже, его и не ждала. Она продолжала печатать, словно пальцы ее действовали сами по себе, словно она двигалась на автопилоте. А может быть, то, что у меня самой нет прошлого, как раз и поможет мне понять вашу привязанность к истории. Я могу признать, что для людской памяти важна преемственность. Да, могу. И я прошу прощения за все страдания, что мои предки причинили вашим предкам. Анти-Кавурме этого было мало. Да что толку в том, когда ты тут у нас прощения просишь. Ты покайся громко, публично, на глазах у всего турецкого государства. Армануш вдруг не удержалась, схватила клавиатуру и тоже встряла. Ой, да ладно! Это Мадам Душа-Изгнанница. Чего она этим добьется? Разве что нарвется на неприятности. И пускай! Этим она докажет, что настроена всерьез! – разошелся Анти-Кавурма. Ему не успели ответить, потому что на экране появился весьма неожиданный комментарий. Знаете, моя дорогая Мадам Душа-Изгнанница, моя дорогая Девушка по имени Турка, иные армяне диаспоры вовсе не хотят, чтобы турки признали геноцид. Тем самым они выбьют почву у нас из-под ног и разрушат наши крепчайшие узы. Точно так же, как турки привыкли отрицать свои преступления, так и армяне привыкли окукливаться и упиваться ролью жертвы. Похоже, обеим сторонам пора менять привычки. Это был Барон Багдасарян. – Они все еще не спят. – Тетушка Фериде ходила взад-вперед перед комнатой девочек. – Там что-то случилось? Старшее поколение уже ушло спать, тетушка Севрие тоже легла, как полагается добропорядочной учительнице. Тетушка Зелиха отключилась на диване. – Иди-ка ты спать, дорогая, а я посижу у них под дверью, послежу, чтобы все было в порядке, – сказала тетушка Бану, положив руку на плечо сестры. Временами, когда болезнь усиливалась, тетушка Фериде начинала панически бояться какой-то непонятной внешней угрозы. – Давай-ка я подежурю в ночную смену, – улыбнулась тетушка Бану, – а ты пойдешь спать. И помни, по ночам в голове у тебя поселяется незнакомец. Никогда не разговаривай с незнакомцами. – Хорошо, – кивнула тетушка Фериде. Она расслабилась, обмякла и была теперь словно девочка, зачарованно слушающая сказку. Совершенно успокоенная, она прошествовала в свою комнату. Разлогинившись, Армануш сразу посмотрела на часы. Пора звонить маме. Она всю неделю звонила ей каждый божий день в одно и то же время, и каждый раз мама была недовольна тем, что она так редко звонит. Армануш набрала номер, заранее стараясь не слишком расстраиваться из-за того, что все снова будет точно так же. – Эми!!! – почти завизжала Роуз. – Это ты, дорогая? – Да, мама, как ты? – Как я? Как я? – Роуз вдруг словно растерялась и перешла на сдавленный глухой полушепот. – Мне сейчас надо повесить трубку, но ты дай честное слово, что перезвонишь ровно через десять минут… Нет, лучше через пятнадцать. Я сейчас повешу трубку, ладно, соберусь с мыслями и буду ждать твоего звонка. Только ты обещай, что обязательно перезвонишь, слышишь, обещай мне, – твердила Роуз в истерике. – Хорошо, мама, обещаю, – проговорила, запинаясь, Армануш. – Мама, ты в порядке? Что вообще происходит? Но Роуз уже повесила трубку. Армануш так и остолбенела с телефоном в руке, она побелела как полотно и смотрела на Асию с совершенно несчастным видом.