Поздно женившийся герцог Фальер умер прежде, чем старший из двух его сыновей достиг совершеннолетия, что оставляло некоторые вопросы о дальнейшей судьбе домена. Эличе, урожденная Лассель, как и сама Соланж происходила из рода древнего и знатного, но всё-таки значительно уступавшего семье мужа. Несмотря на это обстоятельство, вдова владетельного герцога не только сумела стать регентом при юном наследнике, невзирая на отчаянное противодействие со стороны могущественной родни её супруга, но и впоследствиисохранила непоколебимое влияние на ставших уже взрослыми сыновей. Ныне, когда её светлость неумолимо приближалась к шестидесятилетию, а наследника маршала уже давно перестали величать молодым герцогом Венадио, власть в семье по-прежнему безраздельно принадлежала госпоже Эличе. Впрочем, не только в семье. Герцогиня старалась, что называется, держать руку на пульсе и всегда числилась среди если и не самых активных, то более чем влиятельных фигур на политической арене королевства. Учитывая сей факт, намерение владетельной особы переговорить с вдовой графа Пиллара нельзя было назвать совсем уж удивительным. Вот только при чём здесь Юнис? По воспоминаниям Соланж, герцогиня Венадио прежде лишь однажды видела девочку, которой тогда не было ещё и шести. То был первый год, когда Юнис взяли на сезон в столицу, и Честон Пиллар нарочно наносил визиты знакомым аристократам с целью продемонстрировать свою воспитанницу свету. Разумеется, нельзя было исключать возможности случайных встреч на каком-нибудь многолюдном мероприятии, но в целом Соланж не могла припомнить, чтобы её приёмная дочь и вдовствующая герцогиня сколь-нибудь активно общались прежде. И вот неожиданно эта могущественная женщина чего-то хочет от Юнис, не делая при том ни малейших намёков, что это может быть за дело. Графиня перебирала в памяти всё, что знала о нежданной гостье, надеясь хоть как-то прояснить эту загадку, но тщетно. Снедаемая одновременно любопытством и тревогой, Соланж принялась готовиться к прибытию важной особы. О том, чтобы под тем или иным предлогом отказать Эличе Венадио в приёме, не могло быть и речи. Герцогиня прибыла в карете, запряжённой шестёркой великолепных лошадей. Помимо одетых в нарядные ливреи кучера, форейтора и двух лакеев на запятках, экипаж сопровождал отряд из нескольких всадников. Это были не просто вооружённые слуги, но бравые кавалеристы из гусарского полка герцога Венадио. В подобном эскорте отнюдь не было нужды, ведь дороги в этой части Броктона считались абсолютно безопасными, и, тем не менее, Эличе Венадио обыкновенно пользовалась случаем напомнить окружающим о своих привилегиях. Графы Пиллар, как правило, формировали собственный полк только в случае военной нужды, а в остальное время позволяли своим людям заниматься мирным крестьянским трудом. Венадио, напротив, пользовались правом владетельных дворян постоянно содержать армейские подразделения, набранные из жителей своих доменов. Эта привычка, безусловно, весьма дорогостоящая, заодно служила лишней демонстрацией богатства герцогской фамилии. В Ажурном доме всё было готово к тому, чтобы принять гостью по высшему разряду. В стенах поместья Пилларов доводилось бывать самым блестящим аристократам королевства, и Соланж не ударила в грязь лицом, несмотря на прискорбно короткий срок, отведённый на подготовку. Впрочем, торжественный обед по случаю визита знатной особы, при всём своём великолепии, производил, пожалуй, несколько странное впечатление. Присутствие за столом одних лишь женщин наложило отпечаток определённой скромности на всё застолье. Вино здесь отнюдь не лилось рекой, а большинству из отменно приготовленных блюд суждено было остаться почти нетронутыми, поскольку прекрасному полу пристала известная умеренность в еде. После обеда герцогиня возжелала немного пройтись по Ажурному дому в сопровождении его хозяйки, и, разумеется, Соланж поспешила удовлетворить её просьбу. Женщины неспешно прогуливались, любуясь внутренним убранством поместья, до поры до времени разговор шёл о разных малозначащих пустяках. После того, как были осмотрены две гостиные, музыкальный салон, чайная и ещё несколько комнат, собеседницы оказались в фамильной портретной галерее. Именитые представители семейства Пиллар в причудливых старинных одеждах строго глядели со своих полотен на двух дефилирующих дам. Внезапно герцогиня Венадио остановилась перед одной из картин: конным портретом молодого человека, облачённого в рыцарские доспехи. — Напомните мне, дорогая, кто здесь изображён, — попросила герцогиня. — Если я не ошибаюсь, с этим юношей связана какая-то любопытная история. По её тону Соланж заключила, что время светских бесед закончилось и настал черёд серьёзного разговора о делах. Графиня напрягла память, вспоминая жизнеописание молодого рыцаря. После замужества она приложила немало стараний к изучению родословной мужа, но это было четверть века назад, и многие факты с тех пор забылись за ненадобностью. А ведь Эличе Венадио, несомненно, хотела что-то показать своим интересом именно к этому портрету, и было бы совсем некстати неверно понять этот намёк. — Это Хален, прозванный Знаменосцем, второй сын Эгдена Пиллара, — отвечала Соланж, восстановив в памяти детали давней истории. — Старый граф Эгден был уже совсем немощен, когда Броктон оказался втянут в конфликт, известный как Война алхимиков, поэтому вести войско Пилларов надлежало его старшему сыну Хакету. Последний, однако, хитростью сделал так, чтобы вместо него на войну отправился младший из братьев. Несмотря на свои юные годы, Хален не только с честью выполнил свой долг, но снискал славу доблестного воина и умелого полководца. Между тем, пока длились боевые действия, престарелый граф скончался и старший сын, как положено, унаследовал его титул. Но власть его продлилась недолго. Вскоре война кончилась, и Хален вернулся в отчий дом во главе войска Пилларов. Солдаты, верные командиру, который проливал вместе с ними кровь, отказались подчиняться новому графу, которого все считали презренным трусом. Народ Пиллара взбунтовался, требуя, чтобы их правителем был признан Хален, и царствовавший в то время король Адальберг I согласился с тем, что титул должен принадлежать достойнейшему. Хакета с позором изгнали, а его младший брат стал графом Пилларом. — Какая восхитительная история, — заметила Эличе. — Воистину замечательные были времена, не правда ли? Настоящий расцвет владетельного дворянства и всех тех ценностей, что подразумеваются под этими громкими словами. Жаль, право, что на нашу с вами долю, по всей вероятности, достался закат. — Как бы то ни было, нам не дано выбирать время, в котором жить, — философски отвечала Соланж. — Но, к счастью, в нашей власти хотя бы до некоторой степени менять свою эпоху по собственному вкусу, — заявила герцогиня. — Я решила, моя дорогая Соланж, что нам с вами стоит побеседовать до того, как начнётся сезон и вы окажетесь в столице. Вы ведь наверняка уже успели задуматься о том, что будет в дальнейшем с доменом Пиллар, и даже сделать какие-нибудь выводы. — Вы же знаете, у нас с мужем нет детей. Близкой родни у Честона тоже не осталось. В таких обстоятельствах судьбу домена должен решить его величество. Я же не стану даже пытаться предвосхитить его волю. — Как угодно, тогда, позвольте, я сама перечислю возможности. Итак, лично я вижу четыре варианта. Первый — домен переходит казне, а титул попросту упраздняют. Вместо шести владетельных семейств в Броктоне остаётся пять. Подобное случалось в прошлом, но я сомневаюсь, что Скоугар пойдёт на столь смелый шаг. Такое решение, без сомнения, вызовет гнев многих могущественных людей, в первую очередь, других владетельных дворян. Возможно, оно и привлечёт умеренную поддержку со стороны тех, кто давно мечтал вовсе избавиться от нас, как значимого явления в королевстве, но вряд ли добавит королю надёжных и рьяных сторонников. Посему есть второй вариант: титул получает некий ставленник его величества, желательно, способный и не лишённый влияния. Можно надеяться, что, получив столь ценный приз, этот человек станет оказывать молодому королю всемерную поддержку в полном соответствии со своим новым девизом, который, сколь я помню, звучит как «Служу опорой». Одна беда: жители Пиллара отнюдь не забитые крестьяне, которые стерпят любого господина. Они гордятся своим героическим прошлым, славными традициями, многие из них — ветераны, прошедшие Большую войну под знамёнами Честона Пиллара. История учит нас, что эти люди вряд ли пожелают служить чужаку, появившемуся невесть откуда. Тут-то и вырисовываются третий и четвёртый варианты. Либо вы сами повторно выходите замуж, и титул графа Пиллара получает ваш новый муж. Либо тот же самый титул достаётся будущему супругу малютки Юнис. При этом остаётся хоть какая-то видимость наследования, людям можно показать, что власть всё ещё принадлежит той семье, к которой они привыкли. Как полагаете, какое из этих решений выберет Скоугар? — Не берусь судить, но, как минимум, я намерена выдержать положенный траур и выдать замуж приёмную дочь прежде, чем стану думать о собственном повторном браке. А какой вариант, если уж на то пошло, предпочли бы вы? — Полагаю, в этом вопросе я могу не только говорить за себя лично, но и высказать мнение любого из владетельных дворян. Мы все, без всякого сомнения, предпочли бы видеть хозяином Пиллара того, в чьих жилах течёт кровь именно этого рода. Намёк был весьма недвусмысленным, и Соланж даже не стала делать вид, будто не поняла его. — В любом случае, на всё воля его величества, — осторожно сказала она. — Молодой король Скоугар многим не по нутру, — напористо продолжала Эличе. — Честон отнюдь не единственный, с кем он ухитрился поссориться. К тому же, наш монарх, увы, не проявляет вкуса к государственным делам, предпочитая попросту закрывать на них глаза. Авторитет Адальберга II был непоколебим, и его власть никто не рискнул бы оспаривать, но непутёвый сын вряд ли может рассчитывать на такой же удачный расклад для себя. — Я бы хотела остаться в стороне от всего этого, — вздохнула Соланж. — Возможно, вы правы, но это не моё дело. Я всего лишь слабая женщина. — Поверьте мне, милочка, мы можем себе позволить быть слабыми, пока живы наши мужья. Стоит овдоветь, и приходится так или иначе изыскивать силы. Уж мне-то это доподлинно известно. — Наши ситуации существенно разнятся, — возразила Соланж. — Вы — мать сыновей, вам, без сомнения, следовало быть сильной в том смысле, который вы имеете в виду, хотя бы ради будущего ваших детей. Я же вижу перед собой совсем другие задачи. Всё, к чему я стремлюсь, — это наилучшим образом устроить судьбу приёмной дочери. Я не готова заботиться о судьбах графства Пиллар, а тем паче всего Броктона. — В какой-то момент, дорогая моя, события могут пойти так, что ваши желания и готовность не будут иметь никакого значения. — Но что, по-вашему, я могу предпринять в таком случае? — Не боясь повториться, скажу, что мы — владетельные дворяне — имеем со своими подданными особую связь. Древние традиции — не пустые слова даже в наше тревожное время. Люди Пиллара по-прежнему верны графу Честону и его семье. То есть вам. Новый владелец домена, кто бы он ни был, станет, разумеется, действовать исходя из своих собственных интересов. Не ваших. Посему, я бы не рекомендовала торопиться с замужествами. Ни вашим собственным, ни, если уж на то пошло, девицы Юнис. Тогда, коль скоро грянет политический кризис, солдаты графства будут подчиняться вам и только вам. Если обстоятельства того потребуют, вы сможете собрать целую армию, помните об этом. И эта армия без колебаний станет сражаться за вас обеих. — Помилуйте, Эличе, о чём вы говорите! Армии, сражения, вооружённые люди. Этим жил мой муж, но я не хочу ничего подобного для себя. С меня довольно обычных женских хлопот. Если его величеству будет угодно сделать хозяином Пиллара того, кто не имеет ни малейшего отношения к этой фамилии, или вовсе упразднить титул, я не стану тому противиться. — Что ж, вы в своём праве, — согласилась вдовствующая герцогиня. — В таком случае, я полагаю, наш разговор можно считать законченным. Но у меня осталось ещё дело к малышке Юнис. Будьте так добры, пришлите ко мне девочку, скажем, через полчаса. — Вы не считаете нужным сообщить мне, о чём собираетесь с ней говорить? — поинтересовалась Соланж. — Простите, дорогая, но это не моя тайна. Пусть Юнис сама вам расскажет, если захочет. *** Юнис почувствовала необычный для себя трепет, когда вошла в Зелёную гостиную, где её ждала вдовствующая герцогиня. Девушке была прекрасно знакома эта уютная, милая комната, располагающая к лёгкой беседе и приятным занятиям, одна из самых любимых в доме, где выросла Юнис. Здесь она проводила немало времени и никогда не испытывала неловкости. Но сейчас, когда на нарядном диване в цветочек расположилась старая карга, сама гостиная казалась какой-то чужой и незнакомой, как будто уже не принадлежала этому дому. Возможно, дело было в манере герцогини распространять вокруг себя незримый шлейф собственной власти, неоспоримой и не терпящей возражений. Даже на чужой территории она чувствовала себя в своём праве, и в каждый момент делала это право кристально ясным для окружающих. — Вы хотели видеть меня, ваша светлость? — несмело спросила девушка, присев в глубоком реверансе, едва дойдя до середины комнаты. Лакей, открывший перед ней дверь, безмолвно поклонился и вышел, повинуясь небрежному жесту владетельной герцогини. — Определённо так, девочка. Более того, в первую очередь за этим я сюда и приехала, — слова вдовы маршала Венадио звучали отнюдь не ободряюще, и Юнис всё не решалась приблизиться. Старая герцогиня в своём строгом платье в этот миг казалась графской воспитаннице злой ведьмой из сказки, колдуньей, из тех, что всячески пакостят юным девушкам, завидуя их молодости и красоте. Знать бы, какое колдовство хочет она сотворить? — Подойди ко мне, — между тем скомандовала старуха, — у меня есть кое-что для тебя, вот тут. — Она указала на длинный деревянный футляр, лежащий перед ней на сервировочном столике. Юнис медленно приблизилась к ящичку, отодвинула защёлку и замешкалась прежде, чем приподнять крышку. Всем известно, что с подарками ведьм нужно быть очень и очень осторожным, ничего хорошего от них ждать не приходится. — Ну же, открывай, — поторопила девушку её светлость. Юнис сбросила с себя оцепенение — ну что такое, в самом деле, она ведь уже не маленькая девочка, чтобы верить в глупые сказки — и решительно откинула крышку футляра. Внутри оказалась шпага, на взгляд Юнис довольно невзрачная по сравнению с теми великолепными, украшенными камнями и гравировками, что в изобилии имелись в оружейной комнате поместья. — Это шпага? — графская воспитанница подняла удивлённый взгляд на свою визави, ожидая объяснений. — Ну, уж, наверное, не палаш, — саркастически ответствовала герцогиня. Её цепкий взгляд пронзал Юнис, словно бы Эличе Венадио ожидала от девушки какой-то определённой реакции. — Но для чего? Простите, я не понимаю, что всё это значит. — Честон Пиллар оставил мне эту вещь некоторое время назад, — снизошла до объяснений её светлость. — Владетельный граф хотел, чтобы я передала её тебе в должный момент в случае, если он сам не сможет этого сделать. Полагаю, этот момент настал. Кроме того, девочка, — продолжала она, — твой опекун оставил вот это письмо, которое, я полагаю, многое тебе объяснит. Открой его и прочитай вон там, у окна. Будь внимательна, перечти столько раз, сколько потребуется и подумай хорошенько обо всём, что там сказано. Я подожду здесь, пока ты закончишь, и попробую ответить на все вопросы, что придут тебе в голову. Донельзя удивлённая и взволнованная, Юнис приняла из рук старухи запечатанный конверт, надписанный столь хорошо знакомым ей почерком. Повинуясь указаниям Эличе Венадио, она отошла к окну и вскрыла письмо. Ей не потребовалось много времени, чтобы прочесть одну-единственную страницу, что лежала внутри конверта. «Милая моя Юнис, Если ты читаешь это послание, значит тому необычайно серьёзному разговору, что я откладывал до твоего совершеннолетия, уже никогда не суждено состояться. Что ж, в этом письме я постараюсь рассказать тебе всё самое важное, чего не успел поведать лично. Первое: я очень люблю тебя. Надеюсь, за все те годы, что мы прожили вместе, у тебя не нашлось ни малейшего повода в этом усомниться. Второе: моя любовь к тебе нисколько не удивительна, ведь ты — моя плоть от плоти, моё дитя. Да, глаза не обманывают тебя, я, Честон Пиллар — твой любящий отец и хочу, чтобы ты, наконец, об этом узнала. Ты можешь спросить, как же мои рассказы будто ты — дочь моего боевого товарища? Поверь, в тех словах нет ни единой капли неправды. Женщину, которая тебя родила, звали Айстэ. Она была самой доброй и отважной среди всех, кого я знал. Благодаря своей храбрости и воинским умениям, Айстэ по праву стала лучшей среди моих сержантов. Я знаю, она добилась бы много большего, если бы не происхождение: по злой прихоти судьбы она была клеймёной. Несмотря на это, я любил Айстэ всем сердцем, и когда у нас родилась ты, моей радости не было предела. Увы, счастье оказалось недолговечным: твоя мать погибла, когда тебе не исполнилось ещё и четырёх. Даже сейчас, по прошествии многих лет, когда я пишу эти строки, мне больно вспоминать о ней и о том, что я потерял с её уходом. В память о моей Айстэ я сохранил её шпагу и теперь передаю это оружие тебе. Это весьма ценная вещь, но я хочу, чтобы она стала для тебя в первую очередь символом, напоминанием о твоих родителях, которое всегда будет с тобою. Я хотел бы оставить тебе много больше: свой титул и вместе с ним весь домен Пиллар. Если бы только это было в моей власти, я, не колеблясь ни минуты, сделал бы тебя своей наследницей. Видят боги, я предпринял все мыслимые усилия, но, увы, это оказалось совершенно невозможно. Более того, само твоё происхождение должно оставаться тайной. Мне остаётся утешаться только тем, что средств, которые я завещал тебе, будет достаточно, чтобы ты ни в чём не знала нужды. Кроме того, я оставляю тебе лишь один завет: будь счастлива, моя дорогая девочка, и всегда помни, что я любил тебя больше всех на свете». Вот и всё. Маршал Пиллар не был любителем сочинять длинные эпистолы. Внизу письма была указана дата, и Юнис сообразила, что послание написано вскоре после злосчастной ссоры графа с молодым королём. А ещё ниже стояла витиеватая подпись Честона Пиллара. Её отца. Слёзы навернулись на глаза девушки. Юнис вдруг невыразимо остро осознала, как сильно ей хотелось назвать графа отцом вместо холодного казённого слова «опекун». Предательская капля упала на лист, заставив подпись немного расплыться. Юнис торопливо достала платок и вытерла слёзы, ещё не хватало расплакаться сейчас, когда госпожа Венадио всё ещё здесь. Но выходит, старая герцогиня вовсе не злая колдунья, а, напротив, — добрая фея. Интересно, что связывало её с отцом, и почему он решил передать свой последний подарок через эту женщину? Как бы то ни было, она принесла не проклятье, а настоящий дар. Или нет… Кажется, что-что тревожное было в послании, нечто важное, что ускользнуло от внимания девушки в первый раз. В полном соответствии с указаниями герцогини, Юнис перечитала письмо снова. Слова отца о горячей любви к ней тронули сердце девушки, но вот когда речь зашла об этой неведомой Айстэ, Юнис неожиданно почувствовала укол раздражения. Она ничего не знала о той, давно умершей женщине, язык не поворачивался назвать её матерью. А вот мысль о том, что отец предпочел Айстэ графине Соланж, своей законной жене, оказалась для девушки неприятной. Ей-то всегда казалось, что в семье графов Пиллар царят настоящие любовь и гармония. Вдруг взгляд Юнис наткнулся на не совсем понятный момент в послании. «Она была клеймёной,» — что бы это значило? Память подсовывала какие-то смутные ассоциации, но ни одна из них не давала удовлетворительного ответа. Девушка в растерянности оглянулась на её светлость. Та словно предвидела, что Юнис не поймёт чего-то из слов отца. — Так что же, хочешь ли ты о чём-нибудь спросить? — подтолкнула её герцогиня. Юнис замялась. — Мне так стыдно, что я этого не знаю, но я не помню, чтобы у нас в доме когда-нибудь о таком говорили. Вы не могли бы объяснить, кто такие клеймёные? — Должно быть, ты видела клеймёных, просто никогда не обращала внимания, а между тем, в столице их довольно много. Речь идёт о людях, которые не принадлежат себе, но являются собственностью короны. Формально в нашей стране они ниже по положению, чем даже последний нищий. Как правило, их можно узнать по клейму, выжженному на левой руке. Они живут за казённый счёт и выполняют разные полезные обществу работы, а все их заработки пополняют казну, — пояснила герцогиня и, усмехнувшись, добавила, — не считая, конечно, того, что оседает в карманах нечистых на руку чиновников. — Должно быть, это самые несчастные люди на свете! — воскликнула Юнис. — Не стоит судить так однозначно, девочка. Кто-то, наверняка, вполне доволен своей судьбой. Как минимум, у них всегда есть кусок хлеба и крыша над головой. Многим крестьянам в неурожайный год или ремесленникам, оказавшимся без заказов, приходится гораздо хуже. — И всё равно многие, наверное, не хотят терпеть такую жизнь и убегают? — предположила Юнис. — Нет, милая моя. Побег для них совершенно невозможен. Клеймо, которое им ставят, имеет магическое происхождение. Это своего рода заклинание. Любой, кто в чём-либо провинится, может быть подвергнут суровому наказанию, даже сумей он убежать далеко от своих хозяев. Потому-то к услугам этих людей так охотно прибегают многие из нас, аристократов: всегда можно быть уверенным в лояльности слуги, или, по крайней мере, в неотвратимости наказания за проступок. А ещё потому, что среди них порой встречаются выдающиеся мастера своего дела. — Но как становятся клеймёными? — Получить клеймо можно в двух случаях. Во-первых, это суровое наказание, которое суд может назначить за тяжкие преступления. И в то же время, это обычная участь для ребёнка клеймёных родителей. По закону, если у такой женщины рождается дитя, его положение должно быть таким же, как у матери. Услышав последние слова, Юнис застыла, как громом пораженная. На языке у девушки вертелся вопрос, который обязательно следовало задать, вот только было слишком страшно узнать ответ. — Я знаю, о чём говорится в том письме, — спокойно сказала герцогиня, — и знаю, о чём ты сейчас думаешь. Твоя настоящая мать была одной из них.