Я вздрогнул и потёр руки в тщетной попытке согреться. Чёрт бы побрал этого Семечкина с его экономией: уж могли бы протопить, не май месяц на дворе. Наконец, послышался скрип половиц, в дверь поскреблись, и я услышал, как управляющий подозвал Марусю и что-то негромко ей сказал. - С возвращением, Алексей Николаевич, - войдя в кабинет, произнёс Семечкин. - Мы уж и не знали, что думать. Как уехали в Санкт-Петербург, так ни одной весточки от Вас и не пришло. Я поднял со стола несколько писем с требованием и тихо произнёс: - Вы знаете, что это такое? Семечкин в ответ лишь кивнул. - Пожалуй, я могу их оставить Вам, чтобы Вы ознакомились с ними на досуге до того, как мы продолжим обсуждение этой темы. Но они явно были вскрыты, и я предполагаю, что повторное чтение бессмысленно. - Я не смел это делать без Вашего одобрения. - Это не личная корреспонденция, она приходит в имение Есиповичей, а Вы мой управляющий и по-хорошему, должны держать руку на пульсе. Только поэтому мы ещё беседуем. Или я не прав? Я посмотрел на Семечкина сверлящим взглядом, спрашивая объяснения. Тот сощурился, а затем неторопливо кивнул. - Неужели нельзя было хоть немного подумать головой и избавить меня от этого недоразумения с выплатами? - Никак было невозможно. - Почему? - спросил я. - Алексей Николаевич, Вы не читали моих отчётов? - недоумённо произнёс Семечкин. - Прочёл, однако, не все объяснения меня устраивают. Скажите откровенно, почему финансовых средств такого рентабельного предприятия как лесопилка, недостаточно, чтобы выплатить полагающиеся акционерам дивиденды? Хотя бы Бранду! - Причины очень просты, но их много. Одни кроются в Вашей расточительности, другие, видимо, связаны с низкой покупательной способностью людей, - ответил со вздохом Семечкин. Он собрал лежавшие перед ним бухгалтерские книги, отчёты и прочие документы и начал подробно объяснять, в чём заключаются эти причины, которых было действительно не один десяток. Я, глядя на крепкого управляющего, заметил, что его взгляд обращён куда-то на потолок, и понял, что он готов, если нужно, говорить до ночи. Его спич на секунду прервала вошедшая горничная. Маруся поставила передо мной глинтвейн с пряностями, купленными в Амстердаме, и я крепко обхватил серебряный кубок, пытаясь согреть руки. Отпитый мною глоток тут же прогнал неприятное ощущение в горле. Голос Семечкина вздымался и понижался бессмысленными волнами, переходя то на драматический баритон, то на тенор, то на заговорщицкий шёпот; но я почти не разбирал слов. Мне ужасно захотелось покинуть эту холодную комнату и уехать. Хотя бы в Смоленск. - Достаточно, - жёстко произнёс я, обрывая монолог. - Утром перед моим отъездом получите четыреста рублей ассигнациями. Разменяете и в кассе мастерских вывесите объявление о выплате рабочим дивидендов за десятый год. - Будет исполнено, - пробормотал Семечкин. - А эти? - указывая на стопку писем. - Эти? - задумчиво произнёс я. - А этим напишите уведомления. Пусть приезжают сюда, предъявляют акции и получают свои проценты. Сколько там им накапало? - Пятьсот двадцать три рублика и сорок четыре копейки, - как по прочитанному доложил Семечкин. - В таком случае получите тысячу. Впрочем, раз бухгалтерские книги у Вас с собой, то заберёте прямо сейчас. Пишите в приходной части о внесении мною этой суммы. Управляющий раскрыл тетрадь и с моего разрешения, гибким, бронзовым каллиграфическим пером стал заполнять строчки, после чего произнёс: - Готово. - Пожалуй, если Вы не возражаете, - сказал я, вынимая пачку пятидесятирублёвых ассигнаций и обеспокоенно глядя на смутившегося Семечкина, - я мог бы коснуться нескольких менее значимых проблем, в которых помощь и житейский совет были бы очень ценны. - Чем смогу, Алексей Николаевич. - Мне нужно подобрать место на реке, желательно поблизости, где можно будет построить новое предприятие по изготовлению повозок. - Тогда Вам в Кислые нужно. - Странное название, Вы не находите? - Отчего ж странное? Деревня как деревня, не хуже и не лучше прочих, - обронил Семечкин и чуть слышно добавил: - Как увидите, так и поймёте. - Что вы там сказали? - не расслышал я. - Говорю, увидеть надо, Алексей Николаевич, - отчётливо произнёс Семечкин. - Некогда мне. Посему и спросил совета. - Тогда, как с выплатами завершу, могу съездить в Касплю и узнать, сколько хотят за Кислые. - Договорились. Вместо того чтобы допить глинтвейн, или хотя бы попрощаться с управляющим, я немного отодвинулся назад вместе с креслом и внимательно посмотрел на Семечкина. - А теперь поговорим о том, ради чего я позвал Вас в столь позднее время. В ближайшее время сюда прибудут сезонные работники. - Как много? - поинтересовался управляющий. - Две дюжины, полная артель. Их нужно будет разместить, откормить, по всей видимости, переодеть и этим займётесь лично Вы. Используйте их силу по-своему усмотрению, но не перетруждать. Пусть лёд в ледники носят, пруд копают, в общем, разберётесь. К концу марта они должны быть здоровыми и крепкими. Труд им предстоит каторжный. - Всё сделаю, Алексей Николаевич. - Чуть не забыл, я намереваюсь навестить Анну Викентьевну и, зная, что несколько девочек из Борисовки учатся в пансионе, было бы замечательно, если бы их родители передали им весточки. Видя, как Семечкин озабочено нахмурился, я немедленно поинтересовался причиной его состояния. - С весточками может не получиться, - чуть ли не скрипя, признался он. - Родители девочек не ведают грамоты. - Просто навестите их и напишите с их слов письма. Подарки для детей я подготовлю сам. Жду Вас к семи утра. *** В полдень погода закапризничала, становясь пасмурной и облачной. В воздухе снова, не по сезону тянуло морозцем, предвещавшим затяжную весну. Завершив запланированные дела в пансионе Ромашкиной, мне оставалось заглянуть ещё по нескольким адресам и первым из них, стал тот, где располагался косвенный виновник моей поездки во Францию. Степан остановил ландо на обочине дороги у знакомого мне дома. Породистые кони фыркнули, выдыхая белые облачка пара, и опустили головы. - Постарайся лошадей обиходить, - обронил я, легко спрыгивая на землю. - Ветер кусачий, а нам ещё до ночи до дома добираться. - Всё исполню, вашблагородие, - ответил довольный Степан. - Тут корчма рядышком, там и оботру и напою и овса задам. Ну да, корчма... Понятно, что старый солдат не сам станет ухаживать за лошадками, а засядет за стол и пропустит стопочку-другую. Да я и сам не против, зябко что-то стало. Я прошёл на второй этаж и нашёл Ежа в его маленькой комнатке. Он сидел за столом, заваленным конторскими книгами, письмами, отчётами, выписками по остаткам на складах и декларациями различных грузов. В руке у него был стеклянный бокал, наполненный густым красным вином. Он уныло смотрел в окно, выходящее на Днепр, и сделал вид, что не услышал, как я вошёл. Это было невежливо, и я без приглашения уселся на стул, напротив него. - Поговорим? - сказал я. Он медленно повернулся, поставил бокал на стол и встал поприветствовать меня. - Здравствуйте, Алексей Николаевич. Ёж справился с этой задачей, опираясь ослабевшей рукой на стол. Даже несмотря на эту опору, было заметно, что этот жест давался ему с трудом. Все его движения были слишком медленные, будто он брёл под водой. Тем не менее, он выдавил подобие улыбки и махнул свободной рукой, мол, чего приглашать присесть, коли гость уже сидит на стуле. - Хорошо, что навестили старика. Случайно, как я понимаю. - В мире все вещи происходят случайно, - ответил я. - Просто мы думаем, что планируем всё сами. - Ну да, хочешь рассмешить Бога - поведай о своих планах. Я так понимаю, что-то случилось? Он наполнил ещё один бокал ароматным густым вином и протянул мне дрожащей рукой. Хотя большую часть его лица закрывала густая борода, я заметил, что кожа была сухой и желтоватой, а глаза ввалились, словно человек сильно истощён и как бы не отравлен чем-то. Мы поговорили о разных мелочах. Еж говорил медленно, с одышкой. Слова давались ему с трудом, и он вынужденно прерывался. Несмотря на то, что его часто посещал врач с хорошей репутацией, регулярно пускающей ему кровь и выписывающий лекарства, прогресса в лечении не наблюдалось. Ему предлагали уехать в Крым, но он считал, что безделье убьёт его раньше, чем работа. - Есть кое-что, с чем Вы могли бы мне помочь, - перейдя к сути дела, произнёс я. - Но как я понимаю, надо бы мне рассказать одну новость, а потом поговорим о моих заботах. Барсук погиб. - Твою ж мать... Когда? Где? - В феврале, в Брюсселе, - ответил я. - Барсука швырнули под карету. Под мою карету. И сделал это один из ваших людей. Я смотрел, как он тяжело, по-стариковски положил руки на свой дубовый стол, и глаза его увлажнились. Он таял словно лёд под лучами солнца. - Неважно выглядите, - сказал я, когда Ёж взял себя в руки. - Подумали бы о своём здоровье. В Каспле живёт доктор Франц. Я попрошу его, чтоб он осмотрел Вас. Ёж лишь покачал головой. - Моему здоровью уже не поможешь. - Даже не хочу этого слышать. - Алексей Николаевич, моему здоровью уже не поможешь. Я смирился с этим, и Вы смиритесь. У меня даже есть шило с ядом, если боли станут невтерпёж. - Хорошо, это Ваше личное дело. Но вернёмся к моим делам.