Арманда идет к следующей статуе. – Эйдин. Это ей Кайла передала корону. А рядом с ней Кэйли. Дальше Эмили, Лиз, Анна… Медленно следую за Армандой, разглядывая каждую статую. Женщины и девушки должны быть похожи друг на друга, ведь у всех них белые губы, белая кожа, белые волосы. Однако они разные, и от каждой статуи исходит какое-то особое чувство. Властность, доброта, значительность, страх, упрямство, детская доверчивость. У каждой королевы на голове сверкает Тиара Стелларис. Она переливается совершенно удивительным образом, мрамор так не может. Уж точно не в рассеянном свете факелов. Остановившись у Королевы, замыкавшей этот ряд, Арманда скрещивает руки на груди и опускает глаза в пол. Нет, я не хочу знать, как выглядела моя забытая сестра-тень. Одной этой статуи достаточно, чтобы глубоко в моей душе что-то задрожало. Дело не в горе или страхе, а в разрушительной ярости, которую я испытываю к Кассиану. Еще раз прохожусь вдоль статуй, вглядываясь в лица королей, которые стоят за спинами королев. Они разные, в них кроется что-то общее. Может, это знание или высокомерие, ведь Король считает королев совершенно бесполезными. Иное дело он сам. Этот небольшой шаг назад – чистый расчет. Король следит, чтобы Королева притягивала всеобщее внимание, пока он, скрытый ее тенью, держит всю власть в своих руках. Это неправильно, Кассиан. Клянусь, ты за это заплатишь. Никогда не думала, какой уродливой и отталкивающей может быть пропасть внутри. Теперь я понимаю, откуда исходит моя ненависть к этому… существу. Вместе с ней на свет поднимается что-то ужасно гнусное. Факелы бросают неровные блики на темные стены, словно собираясь погаснуть и оставить нас в темноте. – А где теперь прежние короли? – спрашиваю я Арманду. Голос у меня дрожит, и почва под ногами будто бы тоже. Вдруг случится землетрясение и нам на головы обрушится Тронный зал? Будем бесконечно долго истекать кровью среди белых королев? – Они скорбят, – отвечает Арманда. По ее лицу я догадываюсь: она понятия не имеет, что все эти короли – один и тот же человек. – Они покинули Рубию, чтобы освободить место для того, кого новая Королева выберет себе в мужья. – А кого Королева обычно выбирает? Мой вопрос очень удивляет Арманду. – В большинстве случаев мужчину, к которому она испытывает чувства. Например, Анна, – с этими словами Арманда указывает на Королеву, которая выглядит чуть старше других. – Она влюбилась в учителя музыки и выбрала его задолго до коронации. Киваю, пытаясь связать это с тем, что я знаю о Кассиане. Из-за жгучей ненависти думать совсем непросто. Есть только одно объяснение: Кассиан – нет, существо, которым он является, уничтожило тех мужчин. Перед коронацией они пропадали. Возможно, Кассиан их убивал, затем относил к масочнику, и тот превращал его в избранников Королевы. Пока я ломаю голову, Арманда говорит: – Конечно, Виктория была слишком молода. Она из расчета выбрала тогдашнего министра Мира и Войны. Только спустя секунду до меня доходит, что значит это имя. Виктория. Моя скрытая тенью сестра. – Министра? – рассеянно переспрашиваю я. – Натаниель стал следующим министром Мира и Войны, так ведь? Арманда качает головой: – Нет, это случилось позже. Тогда этот пост заняла Кристина Босуорт. Точно, Грейс мне об этом рассказывала. Снова возвращаюсь к своим мыслям и вспоминаю, как Кассиан глядел на Натаниеля, когда думал, что тот мне интересен. Король собирался убить Натаниеля и занять его место? Снова задаюсь вопросом: наверное, в какой-то миг бессмертие ужасно наскучивает? Может, от скуки можно избавиться, если поменять свою жизнь, как другие меняют белье. – У меня тоже будет такая статуя? От этой мысли мороз по коже. – Мы это обсуждали, – вздыхает Арманда. – Но так и не пришли к единому мнению, изобразить ли вас сразу, не дожидаясь, когда вы выберете Короля… – Долго же вам придется ждать. – …и из какого мрамора сделать статую. Судя по вашему здоровью, из черного, а по глазам – из белого. – Можем вернуться наверх? – спрашиваю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не разбить белые статуи на мелкие кусочки, как поступили с черными. – Здесь внизу мне не по себе. – Не хотите взглянуть на сестру? – Нет, лучше не надо. Увижу ее – и пустота на том месте, где были воспоминания о сестре, взорвется. Тогда от меня ничего не останется. – Я хочу немедленно уйти! Иначе я схвачу какое-нибудь древнее оружие и прочешу всю страну в поисках урода, собирающегося стать Королем. Уже у двери Арманда хватает меня за руку, заставляя остановиться. – Ваше Величество, я живу во дворце более четырнадцати лет и помню всех королев, и хороших, и дурных, – говорит она. – Все они сначала слабели, а затем в их глазах появлялись белые облака. Это значило, что Лиаскай нашла новую Королеву. Ваше Величество, вы не выглядите ослабленной, однако в ваших глазах есть облака. У меня нет этому объяснения. Воины сопровождают нас обратно в покои. Арманда идет молча, размышляя над собственными словами. В моей груди клокочет жажда мести, и я не знаю, сколько еще смогу ее сдерживать. Зря я пошла с Армандой смотреть на статуи. – Ваше Величество? – тихо спрашивает Арманда, когда мы проходим мимо изящных дверей, которые мне чем-то напоминают клетку. – Вы бывали в зимнем саду? Точно не помню. Наверное, да, только тогда я о чем-то думала и не запомнила дорогу. Я правда больше ничего не знаю. Не дожидаясь моего ответа, Арманда открывает двери: – Возможно, вы захотите посмотреть. Здесь царят умиротворение и красота. Я знала женщину, которая уверяла, мол, этот сад обладает целительной силой. «Надеюсь, это говорила не Королева, – с сарказмом думаю я. – Иначе с целительным садом что-то не так». Арманда со мной не пошла и воинов не пустила. Я оказываюсь в огромном помещении. Стеклянный потолок в несколько метров высотой. Деревья, папоротники и прочие растения тянутся ввысь, а под ногами у меня не напольное покрытие, а мягкая трава. Никогда в жизни не видела столь прекрасного закрытого сада! Я здесь не одна: на ветках сидят сотни птиц. Большие и маленькие, пестрые и совсем незаметные, застенчивые и любопытные. Некоторые птицы с мелодичным щебетом перелетают поближе ко мне и словно спрашивают: «Кто ты? Почему пришла только сейчас? Где была все это время?» Трясу головой, потирая виски. Кажется, я понимаю язык птиц… Или я спятила, или это все Лиаскай. Она на такое способна. Дыхание у меня сбивается, а сердце сильно бьется, норовя выскочить из груди. Я словно лишаюсь рассудка: птичье пение, буйство красок, кусочек свободы, заключенный в клетку, – все это хочет мне что-то сказать. Эти мелодия и красота кричат мне о чем-то, чего я не понимаю. Терпеть не могу ничего не понимать! Я должна понять. Должна! Дрожащими руками зажимаю уши, закрываю глаза и, опустившись на траву, утыкаюсь лбом в колени. Нет, ничего не помогает! Воспоминания обрушиваются на меня, словно удары, но я не могу их ухватить. Они причиняют мне боль и исчезают прежде, чем я понимаю, что им нужно. Только жажда мести становится все сильнее: она жгучая и необузданная, крепнет с каждым ударом сердца. Хочу убежать из этого сада! Вскакиваю, но спотыкаюсь и обдираю ладони и колени. На траве лежат камни размером с кулак, гладкие, белые. Пусть это прекратится! Схватив один из камней, я бросаю его вверх, но потолок слишком высок. Я не попала ни в этот раз, ни в следующий. Третий камень немного меньше других, я швыряю его что есть силы, и он с легким звоном стукается о стеклянную крышу. Я теряю над собой контроль: как же бесит эта беспомощность! Слышу собственный крик, такой громкий, что птицы, умолкнув, замирают на ветках. Моя ненависть выплескивается наружу – я больше не могу ее сдерживать. Кажется, будто от меня изошла ударная волна, и я не устояла на ногах. Затем наступила глухая тишина, словно все вокруг затаило дыхание. Стеклянный потолок вдруг затрясся. На мгновение я почувствовала, как Лиаскай ярко засияла во мне. Мне стало страшно, что мое тело вот-вот обуглится, а кожа лопнет, как при разрушительной вспышке сверхновой. Заслышав какое-то дребезжание, я вздрагиваю. Бросаюсь ничком на землю и закрываю голову руками, защищаясь от осколков и обломков, которые со звоном сыплются на меня. На секунду делается очень тихо. Я поднимаюсь, и тут происходит сразу несколько вещей. Птицы с шумом и щебетом взмывают в холодное зимнее небо. Дверь распахивается, и в сад врываются королевские воины. Схватив меня, они заламывают мне руки за спину и заставляют опуститься на землю, усыпанную осколками. Воины переговариваются – нет, ожесточенно спорят, кричат друг на друга. Однако их голоса смешиваются в неясный гул, а у меня в ушах стоит эхо той тишины, поэтому я не разбираю ни слова. Я стою на коленях, согнувшись, с осколками на голове. Понимаю только, что они не могут решить, как со мной обращаться. Как это часто бывает, побеждает агрессия: мне вдруг кажется, что я смотрю на происходящее со стороны. Я совершенно безучастна, даже не чувствую, как ноют заломленные руки. Голова у меня занята другим: я пытаюсь сообразить, что вообще произошло. В себя я прихожу, когда Арманда помогает мне встать, вытирает лицо платком, бросая на удерживающих меня воинов такие взгляды, что они немного ослабляют хватку. – Ваше Величество, что произошло? У меня нет ответа. – На вас напали? – предполагает королевский воин, который не решился меня схватить. Вот она, спасительная соломинка! Однако я качаю головой: – Я… я не знаю. – Она разбила крышу, – раздается чей-то голос. Мы все оборачиваемся к говорящему воину: опустившись на колено, он берет один из тех камней, которые я бросала. Что ж, звучит правдоподобно. И все же это было что-то другое. Гораздо хуже. В последний раз смотрю на небо. Птицы пропали из виду. Все до одной воспользовались подвернувшейся возможностью и улетели. Сомневаюсь, что кто-то из них переживет последние дни зимы. Предположение, что я сама разбила крышу, успокоило воинов. Меня отводят в покои. Арманда идет со мной, ее лицо напоминает бесстрастную маску. Но стоило воинам закрыть за нами дверь, как хладнокровие Арманды сменяется сильнейшим испугом. – Ваше Величество, что с вами случилось? – шепотом спрашивает она. Что ответить? Я сама ничего не понимаю… Арманда за руку тащит меня в спальню, к зеркалу в серебряной оправе, висящему над туалетным столиком. В лице у меня ни кровинки, это даже пугает. Я бледная, словно луна. Затем я замечаю, что на щеках у меня легкие царапины. Руки тоже все в мелких ссадинах. Но Арманда смотрит так пристально, и мне приходится обратить внимание на свои глаза. Белые тени стали гуще, и это меня совсем не удивляет. Вдруг в ванной комнате раздается какой-то шум, и мы с Армандой вздрагиваем. Там кто-то есть. Арманда спешит к дверям, сжав кулаки, – собирается подать сигнал воинам. А я, наоборот, бросаюсь к ванной и распахиваю дверь. С трудом сдерживаю рвущийся из груди вскрик. Рядом с бассейном стоит Грейс. В одной руке у нее тряпка, в другой ведро. Не сомневаюсь, Арманде можно доверять. И все же я прошу ее оставить нас с Грейс наедине. Арманда уходит, дверь запирают на замок, и только тогда Грейс бросает уборку и крепко меня обнимает. Несмотря на серые лохмотья, которые Грейс приходится носить, она удивительно грациозна. Ее красота затмевает все, хотя лицо у нее все в пыли, босые ноги испачканы, а на платье потные следы. Серебристые волосы Грейс отросли: спереди они доходят до подбородка, а сзади почти до плеч. – Я так рада тебя видеть! – лепечу я. Одна-другая слезинка капают на ее волосы. Добрый знак. Грейс появилась в ту самую секунду, когда мне очень нужно, чтобы рядом кто-нибудь был. В ее присутствии я забываю о пережитом потрясении. Забываю о ненависти, на несколько секунд забываю о всех своих тревогах. – Я так боялась за тебя! Думала, вдруг с тобой что-то случилось… – Прости, – шепчет Грейс. – Прости, я не могла прийти раньше. Не хотела, чтобы кто-то заметил… Хвала высшим силам, что Грейс так рассудительна.