– Южнее Ленсхайвена есть прибрежный городок. На картах он не отмечен, но ты его найдешь. Там встретишься с близнецами. Может быть, – Натаниель дрожащей рукой неловко касается моего виска, – они освободят тебя. – В смысле, снимут власть короны? Разве такое возможно? Натаниель слабо пожимает плечами: – Я не уверен. Но однажды получилось. Может быть… Иди в Бельдар. Назови близнецам мое имя – Натаниель. – Сначала найдем безопасное место, – лепечу я. – Где ты сможешь передохнуть. А я приведу помощь. Натаниель не отвечает – дурной знак. Хотя он часто так делает, когда я не прибегаю к своему королевскому авторитету. Натаниель опирается на меня, и мы с трудом продвигаемся вперед, метр за метром, шатаясь и тяжело дыша. Этот отрог больше того, на котором очнулась я, и уходит немного вверх. В душе вспыхивает робкая надежда: вот пройдем немного вдоль скалы, а там и конец ущелью. Но двигаемся мы очень медленно, и с каждым шагом силы все тают. Время от времени к нам подлетают птицы и затем снова взмывают на безопасную высоту. Приглядываются к нам. Они уже поняли, что мы слабы и беззащитны. В лучшем случае эти птицы – падальщики, терпеливо ждущие своего часа. В худшем они набросятся при первой же возможности. Интересно, а сейчас что им мешает? Натаниель заваливается на меня, и я чуть не падаю. Понятно, ему нужен отдых. Но прежде всего ему нужна настоящая помощь. И тут я замечаю пещеру. Черное отверстие в скале. Мы чуть не прошли мимо, не обратив на него внимания. Я иду к пещере, выставив перед собой меч, чтобы в случае опасности немедленно атаковать. Нет, никаких диких зверей. Нас поглощает непроглядная тьма. Здесь не видно птиц, не чувствуется едкий запах серы. В какой-то миг мне даже кажется, будто впереди брезжит свет. Я помогаю Натаниелю сесть: – Вот так, отдохни немного. А ведь мне не померещилось! Неподалеку от нас горит огонь. – Там кто-то есть, – взбудораженно шепчу я. Снова взваливаю на себя Натаниеля, и мы плетемся дальше. Мысль, что у огня может сидеть кто-то не слишком дружелюбный, мелькает и исчезает. Меня слишком туда тянет. Натаниель не теряет бдительности: – Мы ведь не знаем, кто это… Он умолкает, не в силах закончить предложение. – Да заткнись ты! Мы и так влипли по уши, – грублю я. Натаниель собирает остаток сил. Коридор приводит нас к решетке из вулканического стекла. Она выглядит так, словно сталагмиты и сталактиты проросли навстречу друг другу, а ветер, дующий в этом тоннеле, отполировал их до блеска. За решеткой на стенах висят факелы, освещающие овальную залу. Не похоже, что здесь есть врата или какой-то проход. Что же это, клетка? Да быть такого не может. Для кого? – Мне здесь не по себе, – сипит Натаниель. Он не лег – рухнул на землю, а я снова запаниковала. Надо найти того, кто ему поможет. Снова достаю Церцерис: хочу посмотреть, вдруг что-то поменялось. Открываю его, и тут сердце бьется быстрее. От Церцериса по-прежнему веет холодной бесконечной пустотой. Перенестись мы не сможем. Но кусочек ночных небес стал другим. Сапфиры Кассиопеи! Они сияют, словно на свету, хотя я стою в тени. Светится даже трещина: мгла, глубокая бесконечная мгла сверкает внутри. Никогда такого не видела. – Покажи мне, – раздается вдруг чей-то голос. Я испуганно вскрикиваю. Кто это? Тонкий девичий голос как-то не вяжется с твердостью, холодом и безысходностью этого места. Такой звонкий, что кажется, будто со мной говорят музыкальные часы. – Пожалуйста. Я на подгибающихся ногах подхожу к решетке. Ну, точно. В тени одной из колонн стоит девочка. У нее короткие черные волосы – она будто сама их остригла, – а большие глаза кажутся то зелеными, то золотыми. Кожа у девочки до того бледная, что на лбу и висках видны фиолетовые прожилки. Она очень худенькая, одета в простое поношенное платье. Глядя на ее босые ноги, я с болью вспоминаю Грейс. – Что?.. – голос срывается, и я прочищаю горло. – Что ты здесь делаешь? – Пожалуйста, покажи мне небо. И ночь, – губы девочки улыбаются, но взгляд очень серьезный. Внутри у меня все дрожит. Хочу отшатнуться, но не могу. Но нечто крохотное и отважное во мне заставляет подойти к решетке вплотную. – Кто ты? – интересуюсь я. Правильнее было бы спросить: «Что ты?» Девочка молча улыбается. Ее взгляд будто невольно скользит к руке, в которой я сжимаю Церцерис. – Назови свое имя, – требую я. – Тогда покажу медальон. «Отвратительная идея!» – кричит интуиция. Девочка наклоняет голову – звериный жест, напоминающий мне волков. – Я не могу. – Почему? – У меня нет того, что тебе нужно. У нее нет имени? Дивиться тут нечему. У Грейс тоже не было имени, когда мы только познакомились. Может, девочку заперли здесь в наказание. – Ты служанка? – Да. – Она улыбается еще шире. – Почему тебя здесь заперли? – Мне не позволено служить. Теперь покажешь? «Нет, нет, нет. Не надо, не надо!» — Предупреждение проносится в голове жемчужной нитью, и я понимаю, кто мне его послал. Лиаскай. «Почему нет?» – сосредоточившись, мысленно спрашиваю я. Перед внутренним взором мелькает корона. Тиара Стелларис. – Кому ты желаешь служить? – выдавливаю из себя я, окидывая девочку взглядом. Сколько ей лет? Сложно сказать. Шесть или восемь, может, десять или двенадцать. Или… – Лиаскай, – отвечает она, словно это нечто само собой разумеющееся. – Так можно посмотреть? Я снова открываю Церцерис. Сапфиры блестят, словно настоящие звезды, а из трещины сочится мгла, и я не знаю, хорошо это или плохо. Вытянув шею, девочка смотрит на медальон, и ее улыбка становится радостной. – Ты знаешь этот Церцерис, – догадываюсь я. – Очень хорошо. Я хочу его потрогать. – Нет. У меня по коже пробегают искорки, словно от легкого удара током. Я перевожу взгляд на девушку и вдруг вижу на ее лице горе. – Церцерис поврежден, видишь? Боюсь, он сломается, если… «Если к нему прикоснется кто-то, обладающий твоей силой», – собираюсь сказать я, но слова застревают в горле. – Он не поврежден, – говорит девочка, прижимаясь лбом к решетке. – Я просто изменила его. Мне пришлось это сделать, чтобы он вернулся ко мне. – Так Церцерис принадлежит тебе? На нем знак твоего клана? Не нравится мне это. Вот скажет эта юная особа «да», и окажется, что мы родственники. Но девочка качает головой и заливается смехом, звонким, как колокольчик. – Значит, ты чароносец? – предполагаю я. Кто кроме них может изменять Церцерис? – Я не принадлежу клану, – отвечает девочка. – Они все принадлежат мне. И тут в ее узком безобидном личике я вижу кое-кого другого. Мрак, тень и зло. У них есть кое-что общее: одиночество. – Сюда приходил междумирец, – догадываюсь я. От одной мысли пробирает дрожь, ведь это было так давно. С тех пор прошло лет десять. – Он пытался освободить тебя, да? От сожаления лицо девочки кажется темным, несмотря на пляшущий свет факелов. – Он стоял на том же месте, где сейчас стоишь ты. В одной руке он держал Церцерис, а другой сжимал мою ладонь. Он собирался вытащить отсюда. Я предупреждала, что ничего не выйдет. Это место защищено чарами. – Вас разорвало, – шепчу я. – Вы существуете в обоих мирах лишь наполовину. Что же она такое, если выглядит так прекрасно, даже утратив свою половину?