Но тут подпорхнула Нина, она принесла мои старые шмотки, завернутые в серую бумагу с маленькими буковками «ДМ». Кудрявая продавщица что-то шепнула усатой кассирше – и сдача сразу нашлась. Лида от избытка чувств даже обняла новую подругу. – Приглядывай за своим модником! – вдогонку крикнула Нина. – А то украдут! Заходите! Мы вышли из секции одежды, спустились этажом ниже, свернули направо и оказались в обувном отделе. Там было пусто, как в классе на перемене. Впрочем, и товара никакого особенно тоже не наблюдалось. Полки, конечно, не пустовали, на них в ряд стояли резиновые сапоги, пегие ботинки с высокой шнуровкой, серые тапочки, черные глянцевые калоши с малиновой байковой внутренностью. Целый шкаф занимали войлочные боты фасона «Прощай, молодость», как говорит дядя Юра. В углу под табличкой «товары по сниженным ценам» красовались пара огромных кедов, предназначенных для великана, и желтые туфельки, такие крошечные, будто соскочили они с ног Дюймовочки. Продавщица с волосами точно такого же цвета, как у Нины, но только не кудрявыми, а прямыми, вроде соломы, скучала за прилавком, листая журнал «Советское кино». Лида опасливо к ней приблизилась и тихо, по-шпионски, как пароль, сообщила: – Я от Нины. – Да, звонила. Ваш размер, кажется, еще остался. Минуточку! Она скрылась в подсобке, вскоре вернулась с коробкой, откуда достала кожаные, простроченные по ранту сандалии цвета апельсина: – Габровские. – Да вы что?! Мерь, сынок! Я сел на банкетку, нехотя снял любимые кеды, обнародовав носки с дыркой, и всунул ступни в сандалии. – Не жмет? – Вроде нет… – Задник не трет? Пройдись! Я прогулялся по секции, стараясь не смотреться в большое зеркало, нога в новой обуви чувствовала себя неуютно, как в гостях, но я знал, ради чего терплю. – К куртке замечательно подходят! – заметила продавщица. – Да, – расцвела Лида. – Удивительно удачный день! А сколько стоят? – Пять семьдесят. – Укладываемся. Выписывайте! Она расплатилась в кассе, всунула мои верные кеды в коробку, которую продавщица вместе со свертком умело обвязала шпагатом, нарочно оставив двойную петлю, чтобы удобнее было нести. – Заглядывайте! На следующей неделе обещали демисезонные полуботинки на микропорке завезти. – Спасибо! Обязательно зайдем! – ответил я. – Простите, – заробела Лида, глядя на соломенные волосы продавщицы. – Это у вас «Лонда»? – Ну, что вы! Это «Магиколор». – Поня-ятно… Но выходя из секции обуви, мы еще не знали, насколько удачен этот день! Когда мы спускались по лестнице, нам попался навстречу «бобрик» из отдела школьной формы, от него пахло табаком, видимо, выходил покурить. – Куда же вы подевались? – воскликнул он, ласково глядя на Лиду. – Я же вам отложил пятый рост! – Не может быть? – побледнела она и поправила прическу. – Да, чудеса случаются. А кто этот юный кабальеро? – изумился продавец, осмотрев меня с ног до головы. – Вы времени зря не теряли! Я бы себе такую куртку и сам оторвал. – Последняя! – То-то и оно. Ну-с, пошли в закрома! – Даже не знаю… – В чем дело? – Не знаю, что же нам теперь делать? – На лице Лиды появилось плаксивое выражение. – Как что? Мерить и брать, пока не расхватали. Пятый рост бывает раз в месяц. Придержал для вас, Лидия Ильинична, из товарищеской симпатии, – сообщил он, пытливо глядя на мою смутившуюся маман. …Брюки и рукава пиджака оказались длиннющими, что вызвало у нее прилив счастья: значит, можно подшить, а потом отпускать по мере того, как я буду расти. Следовательно, вопрос о новой форме возникнет не скоро. Глядишь, дотянем до восьмого класса, а потом я пойду в техникум. Экономия! Как с велосипедом «Орленок»… – Главное, чтобы он у вас слишком в плечах не раздался, – предупредил «бобрик», который успел сообщить, что зовут его Анатолием. – Вроде не в кого… – Как, неужели у такой хорошенькой мамаши супруг не спортсмен? – игриво поинтересовался продавец. – Лично я играю в настольный теннис. Ну, берете? – Да, но… У нас деньги кончились. – Это не удивительно, Лидия Ильинична. – Анатолий загадочно посмотрел на меня. – Могу выписать и отложить на два часа. Нет, для вас – на три. Но не дольше – начальство следит. Лишат премии. – Выписывайте! Семнадцать рублей? – Так точно-с! На мою несчастную маман вместо обычной нерешительности сегодня напала какая-то лихорадочная жажда сорить деньгами, не думая о последствиях. Лида поблагодарила продавца, смотревшего на нее с нахальной улыбкой, отвела меня в укромное место возле туалета, вынула из кошелька, озираясь, последние пять рублей, шепотом велела спрятать в боковой карман новой куртки, туда же сунула все ценники, кроме того, что был на ковбойке. Потом она достала из сумки эластичную розовую авоську, которую тетя Валя прошлым летом купила ей на рынке в Сухуми, и, сложив туда коробочки желатина, дала указания: – Маску себе купишь сам. Взрослый уже. Не забудь взять сдачу! Потом зайдешь к Батуриным, отдашь три упаковки желатина, скажешь «спасибо». Тетя Валя нас выручила, а то на майские заливное не из чего было делать. Потом – в Гавриков – пострижешься «под скобочку», как обычно, но покороче. Объяснишь – на юг едешь. Они там знают. Душить себя не давай – у меня от их одеколона голова болит. Пяти рублей должно хватить на все про все. И на мороженое останется. Купи себе за хорошее поведение! Если в парикмахерской не будет очереди и останется время, проведай бабушку Аню, покажись, пусть полюбуется внуком, и отдай остальной желатин. Она жаловалась, у них тоже кончился, а в магазинах его совсем не стало. Потом сразу домой – собираться. Я занесу твое старье, покормлю отца, если пришел, зайду на завод, сактирую бой и возьму еще денег, в кассе как раз четвертная оставалась. Вернусь сюда за твоей формой. Вальке с работы позвоню, спрошу, что тебе из продуктов в дорогу взять, и на обратном пути куплю. Понял, сынок? – Понял. – Не перепутаешь? – Ты сама что-нибудь не перепутай! – Сколько стоили куртка и техасы, помнишь? – Помню. – Не подведешь? – Не волнуйся! – Какой же ты у нас красавец! – Она поцеловала меня в щеку. – Ты у нас тоже красавица. – Я ответно чмокнул ее в подбородок. – Ты так думаешь? – Анатолий точно так думает. – Не мели чепуху! Ну – я побежала… 19. Кремлевское мороженое Торжествуя, но стараясь не смотреться в зеркала, которых в «Детском мире» так же много, как в комнате смеха, я мчался в секцию спортивного инвентаря. Мне казалось, все потешаются над моей канареечной внешностью, которую убийственно довершили рыжие габровские сандалии, похожие на птичьи лапки. Конечно, люди, шедшие навстречу, не хохотали, не прыскали в ладошку, не показывали на меня пальцами, но исключительно из занятости или вежливости. Впрочем, иные, не выдержав, ухмылялись, перешептываясь. Я же в ответ надвинул на лицо такое выражение, какое бывает у человека, извалявшегося в грязи и пробирающегося проходными дворами домой, чтобы переодеться в чистое. Вдруг дорогу мне заступила тетка в белом облегающем платье. Казалось, она, как и снежная баба, тоже сложена из трех поставленных друг на друга шаров, но только в отличие от снеговика самый больший шар помещался у нее посредине. – Мальчуган, рубашечку где брал? – Я… я… я… Она у меня уже давно… – пробормотал я. – Врать-то зачем? Пионер, наверное? Нехорошо! – Она рукой, похожей на тамбовский окорок, ткнула в ценник, выглядывавший из нагрудного кармашка. – М-м-м… Э-э-э… – прожужжал я, совсем как дядя Гриша, и, жарко покраснев, показал пальцем вверх, где была секция одежды для подростков. – То-то! – рявкнула тетка. – Спасибо! – и полетела в указанном направлении, будто ядро, выпущенное из огромной пушки. Удивляясь, как при таком весе можно развивать спринтерскую скорость, да еще лавировать между другими покупателями, я сунул картонку поглубже в кармашек. Лида нередко наутро разочаровывалась в покупках и с трагическим видом бежала сдавать их в магазин, а без чека и ценника назад ничего не принимали, сколько ни требуй жалобную книгу и ни взывай к совести тружеников прилавка. Однажды Тимофеич явился с завода не в духе, так как снова поссорился со своим начальником Пешехоновым, и раскритиковал новую блузку с большим вырезом, сказав одно короткое слово: – Срам!