– А на мальчика? – Мальчику шесть с половиной. – Не похоже. – Вы не верите! – Не верим! – Дай им честное партийное! – шепнул я, твердо зная: коммунисты не имеют права врать, лишь в самых крайних случаях, например, если нужно убедить Тимофеича, будто пузырек «пробных духов» стоил всего сорок копеек, хотя на самом деле за него заплачено в три раза больше. – Он и в школу-то еще не ходит. – На нем не написано. – А где написано? – В свидетельстве о рождении. – Нет у меня с собой свидетельства. Он у нас просто крупный ребенок. – Это заметно. Придется вам, гражданочка, штраф платить! Лида скуксилась, беспомощно оглянулась на пассажиров, наблюдавших с выжидательным интересом за конфликтом, сочувствуя, но не вмешиваясь. Да, плохо еще у нас с солидарностью трудящихся! И вдруг ветхий старичок в панаме спросил: – А паспорт у вас, сударыня, с собой есть? – Есть, – закивала она. – Ну ведь там же вписан ваш ребенок и дата рождения указана! – Вот кулема-то! – самокритично воскликнула Лида и полезла в сумочку. – Как же я сама не догадалась?! – Не надо! – замахал руками строгий контролер. – Мы вам верим. – Нет уж, теперь смотрите! Государство у нас доверчивое. Оно установило в автобусах, трамваях и троллейбусах прозрачные кассы, рассчитанные на сознательность, и готовит население к коммунизму, который достроят к 1980 году, а может, и раньше. Тогда деньги отменят, все станет бесплатным, но людей, как считает Лида, надо заранее тренировать, чтобы при коммунизме советский человек снял бы в ГУМе с вешалки и унес домой одну кепку, одни брюки, одну рубашку, а не две, три или даже четыре… – Зачем человеку четыре рубашки? – удивился я. – Как зачем? – хмыкнул отец. – Лишние продаст кому-нибудь. – Кому? – вскинулась маман. – Соседу, – предположил Тимофеич. – Сосед сам может в ГУМ сходить и взять что нужно. – А если он занят или ему просто лень? – Выпил пива и на диване лежит? – усмехнулась Лида. – Отдых тоже гарантирован Конституцией. – Что-то я в Конституции ничего про пиво не помню. – И зря! – Погодите. – Мне пришлось вмешаться, чтобы остановить назревающую ссору. – Как продаст? Денег-то не будет! – Верно… Молодец, Профессор! – смутилась Лида. – Найдет кому! – остался при своем мнении отец. Так вот, поскольку до коммунизма осталось всего-то ничего, с гулькин нос, двенадцать лет, людей стали заранее приучать к честности, хотя я еще помню в троллейбусах бдительных кондукторш с большими кожаными сумками на широких брезентовых ремнях, к которым металлическими скобками крепились рулончики билетов. От пристального взгляда такой кондукторши не спрячешься, и руки сами лезут в карманы и кошельки за мелочью. Она громко, на весь салон кричала: «Не задерживаемся у дверей! Проходим в середину! Обилечиваемся!» Если кто-то канал под рассеянного, кондукторша вставала со своего места у задней двери, со словами – «П-п-а-а-а-звольте!» – проталкивалась к хитроумному пассажиру и скрипучим голосом говорила: «А вы, гражданин, не забыли оплатить проезд? Шофер не дед Мазай, он “зайцев” не возит!» Да, люди еще не готовы к честности, и многие в транспорте мухлюют. Но это не так-то просто даже при самообслуживании. На тебя смотрят другие пассажиры, и когда ты бросаешь в прозрачную кассу свои копейки, всем ясно – сколько. Государство у нас доброе, но не глупое: твоя мелочь лежит у всех на виду, так как падает сначала на железную пластину, которая не сразу, под тяжестью меди и серебра, накреняется, и только тогда монеты ссыпаются, звеня, вниз. Не обманешь! Да еще над кассой красными трафаретными буквами написано: Совесть – лучший контролер Мало того, перед кассой как раз расположены места для престарелых пассажиров и инвалидов, а престарелые и инвалиды – люди очень бдительные и принципиальные, так как скучают без ежедневной работы. Я сам слышал, как один ветеран с медалями на груди строго одернул молодого наглого «зайца»: – В Магадан бы тебя, парень, – проветриться! Ишь, государство вздумал обманывать! – Я сейчас… Я забыл… Я сейчас… – испугался тот и купил билет. Еще года три назад меня очень волновал вопрос, куда именно ссыпаются деньги с накренившейся пластины? Как-то раз мы ехали в гости к бабушке Мане и Жоржику на 25-м троллейбусе. И я в очередной раз забеспокоился, что брошенные в кассу монеты могут пропасть. – Не волнуйся, – успокоил меня Тимофеич. – Там, внутри, есть специальный контейнер, когда он наполнится, мелочь вынимают и сдают. – Куда? – В банк. – Государству, – уточнила Лида, она всегда очень переживает за государство. Видимо, эта озабоченность по наследству передалась мне, и я спросил, а не может ли тот, кто эти деньги вынимает, оставить часть себе. – Исключено! – со знанием дела успокоил отец. – Видишь! – он показал на продетую в петельки проволочку, концы которой соединены и сдавлены свинцовой бляшкой. – Вижу. – Пломбу может снять только материально ответственный сотрудник. Он же производит выемку и актирует выручку. – А откуда он знает, сколько денег там внутри должно быть? – По идее, сумма совпадает с количеством проданных билетов. – А если не совпадет? – усомнился я. Мне приходилось наблюдать, как компания пацанов бросала всего несколько монет, а билетов отрывала гораздо больше. Кроме того, кто-то может просто ошибиться и обсчитаться. – Есть такое дело! – кивнул Тимофеич. – Если сумма не совпадет с билетами, тогда накажут. – Кого? – Водителя. – В Магадан отправят проветриться? – Вплоть до этого. – Но ведь шофер не виноват, он сидит спиной к пассажирам и рулит. – У него есть зеркало, в которое виден салон… – начал раздражаться отец. – Но если он будет смотреть, кто сколько бросает копеек, то куда-нибудь обязательно врежется! – Не исключено… – А что важнее – деньги или здоровье пассажиров? – Здоровье – ежу понятно. – За что же тогда его в Магадан? – Папа пошутил, – вмешалась Лида. – Никого никуда не отправят. – Да ну вас всех к лешему! – окончательно разозлился Тимофеич и отвернулся к окну. За нашим разговором с интересом следил, то и дело поправляя на носу золотые очки, улыбчивый пассажир в шляпе. Он сидел через проход, и на коленях у него стоял пухлый портфель, из которого торчал хвост зеленого лука. Когда отец беспомощно рассердился, попутчик снисходительно усмехнулся и показал мне большой палец. Я пожалел моего нервного папу и решил ему помочь: – А я знаю, кто за всем следит! – Ну и кто же? – спросила Лида.