Все оглянулись и увидели, что на столбе-колонне действительно висит ящик с красным крестом на дверце. — Так вот, в аптечке есть йод, бинты, но хочу вас предупредить: на одних лекарствах далеко не уедешь. Нужно еще и научиться сдерживаться. Без такого умения рабочего человека не бывает. Настроение упало. Как назло, солнце зашло за низкие, слоистые тучи, и большая пустоватая мастерская показалась не такой уж красивой. Многие ребята потупили глаза и стали интересоваться сверлильными станками и даже точилом. Мне, признаться, стало невесело. Если уж в этой мастерской заранее приготовили целую аптеку, да еще и повесили на самом видном месте, значит, работать здесь и потрудней и поопасней, чем в кузнице. А Иван Харитонович еще говорил, что это приготовительный класс. Инструктор посмотрел на наши грустные лица и засмеялся: — Что? Струсили? Да, братцы, это вам не голубей гонять! Это, милые мои, работа не для трусов. Здесь должны быть только смелые люди. Такие, что и в работе не испугаются и в бою не отступят… Когда тебя заранее объявляют трусом, это очень обидно. И поэтому ребята осторожно, словно нехотя, опять собрались возле верстака. — Я не думаю, — звонко, вызывающе сказал Женя Марков, — чтобы ваша работа воспитывала героев! Петр Семенович очень серьезно посмотрел на Маркова и ответил: — И правильно, что не думаешь. Рабочие профессии закаляют людей, учат их не только делать нужные вещи, но и быть мужественными, смелыми, уметь переносить трудности, жить и работать в коллективе, быть настоящими друзьями. А из труса рабочие профессии героя не сделают. Нет… Это ты правильно решил. Разговор становился интересным. Женя понял, что инструктор подсмеивается над ним, и решил не сдаваться: он ведь упрямый. — Я все-таки думаю, что для того, чтобы быть слесарем, нужно не очень многое. А вот чтобы стать инженером или артистом… — Верно. Верно ты говоришь, — перебил его Петр Семенович. — Чтобы стать инженером, и в самом деле нужно побольше знать, чем знает слесарь. Верно! Но ведь я не об этом говорил. — А о чем же? — искренне удивился Женька. — А о том, что рабочей профессией может овладеть только настоящий человек. Не трус и не белоручка. И я говорил, что такая профессия помогает стать… настоящим человеком. Понятно? — Нет! — вызывающе ответил Женька. — Так я поясню. Настоящий человек — летчик Маресьев, прежде чем стать летчиком, тоже был рабочим человеком. Понял? А мы, слесаря, гордимся тем, что председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов — слесарь. Из Луганска. Понял? И секретарь Центрального Комитета нашей партии Хрущев — тоже слесарь. Из Донбасса. Понял? Как думаешь, где они свои характеры закаляли? А? На производстве, дорогой: на заводах, в шахте, среди рабочего класса — вот где они свои характеры оттачивали! Ну, а потом, ясно, учились. А закалку жизненную они вот здесь, — Петр Семенович похлопал рукой по тискам, — вот за такими самыми тисочками получали. — Ну, знаете, — упрямо возразил Женька, — для таких людей прежде всего нужен талант. — Конечно! Во всяком деле талант нужен. Понял? Вот ты, например, знаешь, как рубить железо с музыкальным сопровождением?.. Не знаешь? Ну, тогда посмотри! Инструктор ударил по зубилу, потом опустил молоток на тиски и повернул его как-то так, что он издал сразу несколько звуков. В это же время Петр Семенович постучал зубилом по тисочным губкам. И все услышали, что зубило с молотком отбивают самую настоящую «Барыню», да еще и с перебором. Отбивают быстро, на разные голоса, ловко вторя друг другу. Петр Семенович засмеялся: — А теперь слушайте «Светит месяц». И он с серьезным выражением лица сыграл на тисках «Светит месяц», а потом опять засмеялся. — Вот, ребята, учитесь — на старости лет пригодится! Будете на сцене выступать, как артисты, — он подмигнул Женьке, — или в цирке. Там, знаете, и на пиле играют, и на бутылках, и вообще черт знает на чем. А вы будете на зубиле с молотком играть. Вот так-то! А вы говорите — талант! Талант — он всем нужен! Мы, конечно, хохотали и смотрели на него, как на колдуна, и даже на Маркова не могли обижаться. Ведь Петр Семенович разбил не только Женьку, но и всех нас. Очень захотелось закалить свой характер не где-нибудь, а именно за этими тисочками. А инструктор уже бегал по мастерской — живой, толстенький, поблескивающий лысиной и темными глазами навыкате, и весело покрикивал: — Начнем, ребятки! Время — деньги! Временем дорожить нужно! Ну и началось! Конечно, все сначала попытались сыграть на тисках «Барыню» или хотя бы выбить дробь, но вместо этого сразу же набили пальцы. А Петру Семеновичу хоть бы что. Он знай себе покрикивает: — Довольно, музыканты! Команды «дробь выбивать» не было. У кого рука покалечена — беги в аптеку, если совесть позволяет. Постепенно веселье прошло, и мы начали рубить. Просто ужас какой-то! Целишься, целишься по зубилу… хлоп! — и по руке! Кто-то даже взвыл от боли, но все сразу закричали: — Давай в аптеку! — Скорую помощь! Ну разве побежишь тут за йодом? В общем, только на втором уроке дело пошло на лад, и я перерубил свою полоску железа. Смотрю, а девчонки мучаются. Я подошел к Луне и говорю: — Давай я тебе покажу. Я уже кончил. А она как фыркнет! Как кошка, честное слово! — Нужен ты здесь, такой показчик! Опять шишку набьешь! Я покраснел и ушел. Чего она на меня злится — просто не понимаю. Другие ребята помогали девчонкам, и те ничего, а эта никого не допустила. Неужели и она будет задаваться так же, как и Женька Марков? А когда мы двинулись домой, оказалось, что она пошла другой дорогой. Я так ничего и не понял… Глава 19. В конце коридора Староста беспрерывно придирается ко мне — просто житья нет: «Громов, не кричи!», «Громов, не балуйся!», «Громов, ты что? Опять хулиганить собрался?» Я даже бегать перестал — хожу пешком, а она все равно придирается. Это надоело, и, когда мы оказались вдвоем в дальнем конце коридора, я прямо сказал: — Знаешь, Алька, ты лучше не лезь! А то я не посмотрю, что ты девчонка и старо… — Старостиха?.. — подсказала она совсем не сердито. — Ладно тебе! Я не посмотрю, что ты староста и девчонка, и набью тебе… — Зубы? — совсем весело осведомилась она. Она, оказывается, просто издевалась надо мной, просто смеялась. А за что? Почему… почему она так? У меня неожиданно перехватило горло и зачесались глаза, но я, конечно, сдержался. Что бы с тобой ни происходило — не смей распускаться при девчонках, и я ответил: — А ты думаешь как? Конечно… Что ж, думаешь, это по-товарищески — так придираться? — Эх, ты… — обиженно протянула Аля. — Что — я? — Ничего! Просто ты — трус! — Ты что, с ума сошла, что ли? — разозлился я. — Ну, а кто же ты, как по-твоему? Сказали тебе, что ты мой ухажер, так ты назло стараешься показать, что все это неправда. Струсил! И хулиганишь и смеешься надо мной. А когда меня старостой выбрали, даже не подошел. Удрал! Конечно, ты трус! Настоящий трус! Она выпалила все это одним духом, сверкая глазами, сжимая кулачки. Я сначала растерялся, потом как-то обмяк и даже как будто почувствовал себя виноватым, а потом тоже отчаянно разозлился и заорал: — Значит, я трус? — Трус! Трус! — почему-то шептала она и, должно быть, от злости прищуривала глаза. — Ну, тогда получи! — крикнул я и ударил ее по уху. — Ничего и никого я не боюсь! Поняла? Глаза у нее широко открылись, она побледнела, но лицо было уже не злое или обиженное, а скорее удивленное. Мы, наверное, целую минуту смотрели друг на друга. По моей спине забегали мурашки, а в животе стало холодно и пусто. Мне очень захотелось попросить у нее прощения, утешить, сказать, что ударил я почти нечаянно, потому что она сама меня довела до этого… Но я ничего не мог ни сказать, ни сделать. Я просто стоял и думал, что теперь мы с Луной настоящие враги. А мне этого очень не хотелось. Аля, тоже ничего не говоря, вдруг повернулась, заревела и побежала. Мне хотелось броситься за ней, догнать и, может, тоже разреветься. Но ведь, что бы с тобой ни случилось, умей сдерживаться. И, когда я уже почти сдержался, ко мне подошел Чеснык и, глядя куда-то в сторону, несмело сказал: — Олег… ты не думай… У меня такое положение… Все, что было у меня в ту минуту на сердце, все перекипело в какую-то бешеную злобу, и я резко бросил: — Плевать мне на твое положение! — Ну, Олег, — уже совсем покорно сказал Чеснык, — мне деньги нужны… У меня такое положение… — Я у тебя деньги сразу брал? — Не-ет… по частям.