Девушка неожиданно улыбнулась: – Нечего тебе и знать. Как у вас говорят: многие знания – многие печали. Так ведь, да? – Как скажешь, – сотник вздохнул несколько смущенно и, чуть помолчав, негромко попросил: – Ты это… не говори дьяку про то, что… что мы… – Не скажу… коли не спросит. – Да он тебя про другое спрашивать будет! Вон… пришли уже… – О, пресвятая дева! – глянув на корабли, потрясенно вымолвила Марта. Суда запрудили всю реку, от одной излучины да другой, так, что вдоль берега даже не было видно воды, везде стояли новенькие, пахнувшие сосновой смолою струги. Выстроенные просто и грубо, без всяких излишеств, для одной лишь воинской надобности, корабли вдруг ощетинились веслами, видать, получили приказ отплывать. Ну да – слышно было, как запели трубы. Взметнулись на мачтах золотисто-красные стяги с изображением святых, а на самом большом и красивом струге с узорчатой, как на каком-нибудь галионе или флейте, кормой, подняли государственный флаг – синий крест на бело-красном фоне. На царском струге не торопились, даже еще не подняли сходни, как, собственно, и на стоящих рядом судах, на один из которых и поднялась Марта, сопровождаемая двумя конвоирами и стрелецким сотником. – Удачи, – прощаясь, от чистого сердца пожелал Евграф. – Добрая ты девка… И красивая, да. Знал бы, как звать – за тебя помолился б… – Ничего. Я и сама за себя помолюсь, – девушка улыбнулась. – Однако за добрые слова – спасибо. Прощай, Евграф. – Прощай… Бог даст, еще и свидимся. Доставив пленницу по назначению, молодой стрелецкий начальник вернулся на свой струг и, запершись в кормовой каюте, улегся на жесткое ложе и долго смотрел в потолок. Все никак не мог выгнать из головы заморскую деву! Вот ведь привязалась… как наваждение. Вроде бы, подумаешь, взяли девку в толоки, пустили на круг – не впервой такое в военном походе… Да судя по всему, дева-то – шалавища еще та! Однако вот не шла из башки… не уходила… – Ага, доставили! – жестом отпустив конвойных, вышедший из кормовой каюты человек лет пятидесяти доброжелательно улыбнулся пленнице. – Здравствуйте! Welche Sprache bevorzugen Sie zu sprechen? На каком языке вы предпочитаете говорить? – Ну-у… пусть будет немецкий. Марта спокойно кивнула, внимательно разглядывая собеседника. Среднего роста, с широким добродушным лицом и редковатою бородой, изрядно тронутой сединой, тот производил впечатление скромного и вполне обаятельного человека – особенно когда улыбался. Тем более по-немецки он говорил очень даже чисто, как коренной житель Риги, Ревеля или Нарвы. Длинный – как принято у московитов – кафтан доброго немецкого сукна был оторочен собольим мехом и, вероятно, стоил немалых денег, при этом выглядел вовсе не вызывающе, видно было сразу – его владелец вовсе не собирался пускать пыль в глаза кому бы то ни было. – Меня зовут Ордин-Нащокин, Афанасий Лаврентьевич, я – думный дьяк. Никита Петрович вам, верно, обо мне рассказывал, – чуть поклонясь, сановник представился и показал рукой на корму. – Идемте. Там есть и столик и кресла. Там и поговорим. Вас как зовут? Впрочем, не хотите – не отвечайте. – Почему же? – девушка повела плечом. – Меня зовут Марта… Вас не смущает мое мужское платье? Просто другого не было. – Ну, что вы, милая фройляйн, – галантно развел руками дьяк. – Любое платье хорошо, что уместно для дела. А ваше дело – важное. Думаю, вам досталось… Господи, да вы, верно, голодны? Сейчас я велю что-нибудь принести… Эй, Сенька! Да где ты есть? А ну, спроворь-ко нам… – Слушаюсь, господине! Сенька – проворный молодой слуга с растрепанной золотисто-соломенной шевелюрой – живенько натаскал на корму самых разных яств, в том числе и вчерашнюю ушицу из белорыбицы, уже застывшую студнем и невероятно вкусную, так, что девушка никак не могла оторваться… Глядя на нее, Ордин-Нащокин добродушно щурился и кивал: – Кушай, кушай, красавица. А то отощала – одни глаза. Сбитню вот выпей… Вкусен! А вот еще рыбник… – Умм! Девчонка не стеснялась – проявив завидный аппетит, ела так, что только хруст стоял! Так и понятно – изголодалась… Если ее вчера и кормили… так только чем-то непотребным, тьфу… – Покушала? – Уфф! – похлопав себя по животу, Марта откинулась в кресле и тут же смутилась. – Ой… – Ничего, ничего, – умные, глубоко посаженные глаза дьяка смотрели на девушку спокойно и цепко. – За сведения доставленные благодарность тебе от самого государя, – отогнав от стола невесть откуда взявшуюся осу, негромко промолвил Афанасий Лаврентьевич. – Погоди-ка… Сенька! Неси. Тот же лохматый слуга, отодвинув посуду, поставил прямо на стол небольшой сундучок, обитый железными полосками, с хитрым навесным замком… столь же хитрый ключ к нему нашелся у дьяка на шее. – Вот, – отперев замок, Ордин-Нащокин откинул крышку. – Все – твое. Что щуришься? Добрые ефимки, не «воровские». Да что там! Марта и сама видела, что добрые… чуть не ослепла от серебра, отраженное солнышко прямо в глаза ударило! «Воровскими» деньгами в России назвали фальшивые… А ефимки – йоахимсталеры! Талеры, талеры! Вот они! Раз, два… – Здесь полсотни. Полсотни… Не больно-то и много. Хотя – спасибо и на том. Не лишние будут, не лишние. Пятьдесят талеров… Полковничье жалованье за месяц! Можно выезд купить! А что? Повозку и к ней пару-тройку лошадей. И платье! Хорошее, самое-самое модное… Да, платье! И обязательно шляпку… Да-а… тогда уж на лошадей точно не хватит. Да и на платье-то… – Передайте вашему славному королю… Ой – царю! – мою самую искреннюю благодарность! – Обязательно передам. Афанасий Лаврентьевич покивал на полном серьезе и так же серьезно спросил: – Как там Никита Петрович? Что знаешь – расскажи. – Да хорошо все с Никитой Петровичем, – прикидывая, куда спрятать талеры, задумчиво отозвалась дева. – Капитаном служит, обучает ополченцев. Ко многим вельможам вхож. – Да я по записке понял, что вхож, – Ордин-Нащокин ухмыльнулся и довольно потер руки. – Это славно! Ах, как славно-то, да! Ты-то сама что дальше делать думаешь? В Ригу – не советую. Не пройдешь. Да и жарковато там будет. – Понимаю, – покивала Марта. – Эх… куда б их… – Мешок я тебе дам, небольшую такую котомочку. – Вот спасибо! – девчонка обрадованно сверкнула глазищами. Дьяк вновь улыбнулся, поистине нравилась ему эта неунывающая дщерь… по виду и манерам, конечно, гулящая, ну да что других-то судить? Тем более такое важное дело сделала. Не каждый решился бы… – Ты сама-то откуда? – Из На… Из Ревеля. – В Ревель пока тоже не советую. – А-а-а… – А вот Царевич-Дмитров – в самый раз. – Что-что? – не поняла Марта. – Царевич-Дмитров… Ну, бывший Кокенгаузен. – Ага! – Сними там апартаменты и спокойно живи, конца войны дожидайся. Денег у тебя хватит. – Ну-у… это смотря как жить! – И то верно. Дьяк спрятал улыбку. Нет, положительно, веселая девка! Жизнью битая, да, это видно… однако и способность радоваться не растеряла еще. Молодая, ага. – Значит, говорите, Кокенгаузен? – Да-да, так… Я там, к слову сказать, воевода. Через недельку прибуду. Хочешь – вместе поедем… – Да нет, я уж как-нибудь сама… Спасибо! Прощайте! – Подожди! Я тебе подорожную грамоту дам… Эй! Куда ж ты бежишь-то, дева? * * * Вечером Никита Петрович нажрался. Просто упился вусмерть – поминал приятелей, вспоминал Марту. Грустновато как-то все складывалось, невесело. И с Турном, и с Кронманом… и с красоткой служанкой. Как же смогли генерал-лейтенант и полковник пропасть вот так, ни за грош, погибнуть в небольшой стычке? Оба хоть и авантюристы, да люди в воинском деле опытные, тертые, таких на мякине не проведешь и на кривой козе не объедешь. Так, выходит, что же – объехали? Просто не повезло? Что ж, ратное счастье изменчиво, смогло статься и так. А может, и не так! Может, все дело с оружием связано, с теми самыми пищалями, проданными неизвестно кому. Впрочем, почему – неизвестно? Кое-что как раз известно: те стрельцы в зеленых кафтанах, они-то как раз здесь и при делах, это ж ясно. Турн и Кронман именно к ним и поскакали, да похоже, именно им оружие и продали. Вместе с возами и лошадьми. Скорее всего, так это и было, а дальше, верно, что-то не сладилось. Да что там не сладилось – деньги не поделили, не сошлись в цене! Вот стрельцы и прельстились – забрали обоз силой, а всех, кто тому мешал – перебили враз. Стрельцы… Надо же, русское оружие русским и продали! С другой стороны, может, это вовсе и не стрельцы были? Кафтанов-то любых нашить можно, и вот теперь поди, разберись. Что там были за люди – стрельцы, не стрельцы – один дьявол ведает… и еще Турн с Кронманом знали, да они уж теперь никому ничего не скажут. Раз уж в рапорте было сказано вполне определенно – убиты. Не один человек смерть их видел – несколько. О чем и доложили. Эх, парни, парни… Славные были ребята… хотя и враги. Вот еще и от этого было муторно на душе у Бутурлина. Привык он к шведам, к рижанам, со многими подружился, сошелся, и не хотел им никакого зла… Но зло – делал! Приближал победу русского войска, как только мог, в чем и преуспел преизрядно! Пользуясь широким кругом знакомств, самые тайные сведения лоцман добывал легко, играючи. Вот только проблема была – передать. Марту послал вот… На смерть, на смерть послал, чего уж! Молодую красивую девку. На смерть… – Господин… К вам посланец.