* * * Вечера проходили весело, а вот по утрам было грустно. Да и ночью иногда не спалось – думалось. Представлялось – вот бы сейчас зашла Марта, улыбнулась, сверкнула глазищами… что-нибудь бы рассказала, а потом… Да можно бы и без всякого «потом»! Просто бы зашла, посидела рядом, так, что можно было бы дотянуться рукой до ее плеч или локтя. Потрогать, погладить с нежностью… Услышать звонкий голосок, порадоваться улыбке, увидеть, как теплеют глаза… Странно, но молодой человек почему-то все чаще вспоминал Марту. А вот Анну – возлюбленную – почти что и не вспоминал. Была ли то любовь? Бог весть. Наверное, просто влюбленность – так ведь тоже случается, да. А еще бывает, как с Мартой. Что за чувства Никита испытывал к юной служанке – он не мог бы сейчас сказать, даже не знал, как бы назвать это влечение. Влечение к плотской любви – это было понятно и вполне объяснимо. Да, грех – но ведь без такого греха не прожить. Необъяснимо было другое – почему все сильнее хотелось увидеть Марту. Почему не Аннушка, а именно эта распутная греховодница простолюдинка вспоминалась сейчас с такой теплотой? Почему, с какой такой стати, так хотелось заглянуть ушлой служанке в глаза, спросить – как дела, что сегодня делала? Что случилось за день, что вызвало радость, а что, наоборот, раздражение. Как провела день – почему-то это было так интересно. Никита Петрович поворочался, уселся на ложе, вспоминая, как похвалил новый наряд Марты. Черная широкая юбка, белая сорочка с глубоким вырезом, коротенький темно-красный жилет… И впрямь – красиво. Не бог весть что, но красиво, да, и вообще, наряд этот очень шел девушке. Бутурлин так и сказал. И как Марта обрадовалась – прямо светилась вся! Вот вроде бы мелочь… а так приятно вспомнить. Вот бы случилось чудо, вот бы Марта вошла сейчас… Нет, не надо и греховной любви! Уселась бы рядом, поболтали бы о том о сем… посмеялись бы… Много ли надо для счастья? Счастье… Что же, выходит, оно в этой простолюдинке? Ужели так? Ну, нет же, нет! Однако почему тогда навалились воспоминания? Навалились и не отпускали, не давали спать, жгли… * * * До Кокенгаузена Марта добралась быстро и без всяких проблем. Еще издали заметив на берегу реки русский казачий разъезд, нарочно направила лодку на отмель. Туда-то и вскочили казачки! Для острастки пальнули из пистолета в небо, окликнули со всей строгостью: – Кто таков? Зачем здесь? – Я просто рыбак… – Рыбак? – один из казаков говорил по-немецки, пусть грубо, но говорил, иных, верно, в караул и не посылали. – А ну, покажи сети? – А вот! – Марта вовсе не была дурой, заранее приготовив и сети, и удочки. Однако казаки тоже оказались не лыком шиты, тут же привязались – а из какой деревни, да кто там староста, да что как… Естественно, девчонка соврала, да караульщики-то проверили, не поленились, послали двоих по ближайшим деревням. Вот ведь сволочуги, как славно службу несли! Бывает же. Пока посланцы шарились по деревням, оставшиеся казачки увели подозрительного «рыбачка» с собою, для проверки. – Ты челнок-то свой в кусточках пока спрячь, – посоветовал знающий немецкий казачина, вполне симпатичный парень с длинными вислыми усами и черными кудрями, падавшими ратнику на плечи из-под высокой бараньей шапки с красным верхом. Широченные синие штаны-шаровары, желтый шелковый пояс, кожаная портупея с саблею и зарядами для пистолетов, желтый колет дивной свиной кожи – казак выглядел бывалым воином, да так же умело и действовал. На слово вон «рыбачку» не поверил, все проверял досконально… Впрочем, это касалось не только одной незадачливой Марты. – Ну, что, братец, пошли. А руки мы тебе все ж таки свяжем, ага. Больно уж ушлый ты парень, как я погляжу. – Да ладно вам… ушлый… Хитрая девчонка вполне могла сбежать. Бросилась бы вот прямо сейчас в воду с кручи – иди потом ее поймай, попробуй. Плавать она и без рук могла – прямо, как рыба. Иначе б тогда, в Нарове-реке – точно утонула бы, как и положено честной женщине, никакой не ведьме. Сбежала бы и сейчас. Запросто! Только вот зачем? Не затем Марта к русским явилась, чтоб сразу же убегать, совсем наоборот даже. Так что пусть ведут! Тайное-то слово все равно надобно говорить самому старшему их командиру… как можно более старшему. Ну, не этому уже усатому! Молод еще, да и чин низковатый. На дороге, куда казаки подались по неширокой тропке, встретилась упряжка волов, влекущая за собою изрядный воз с навозом. Державший вожжи седоватый латгальский крестьянин выглядел вполне невозмутимо и не обращал никакого внимания на резкий запах дерьма, распространяемый кучей. Казаки тоже не обратили, а вот Марта поморщилась. – Кто таков? – приосанившись в седле, грозно вопросил усатый. – Яан. Меня зовут Яан, – с неожиданным проворством навозник слез с телеги и поклонился, сняв суконную шляпу. – Купил вот навозу на рынке… – На каком рынке? Где? – Так у нас же, в Нейземе. Тут недалеко. Везу к себе, в Курземки. – В Курземки, говоришь? А кто у вас там староста? Старый Якуб? – Да нет, – старик шмыгнул носом. – Наш староста из молодых да ранний. Зовут Пеэтер, рыжий такой, плечистый… – Проезжай, – махнул рукой старшой. – Рыжему Петрухе от Андрея-есаула поклон. Он меня должен помнить, ага. Андреем, значит, зовут… Марта опустила глаза. Есаул. С таким есаулом, если что, можно бы закрутить – парень красивый, видный… Позади вдруг заклубилась пыль, и вскоре на дороге показались всадники. Те самые казаки, посланные по деревням для проверки. Явились возбужденные, закричали еще издали: – Хватай его, есаул! Чужой это. Никто его в деревнях не знает. Девушка хмыкнула – ну и зачем так орать? Хватай, хватай… Давно ведь схватили уже. Руки связали даже. – А ну-ка, ребята, покрепче его вяжи! Да веревку к седлу… ага… Поторапливаясь, как видно, к обеду, казачки прибавили ходу, так что пленнице пришлось бежать, глотая желтую дорожную пыль и про себя ругаясь. Ехали недолго, вскоре за излучиной реки показались медленно плывущие корабли, которые есаул обозвал русским словом – «струги». На морские суда размерами они не тянули, но все же выглядели весьма основательно. Кроме весел, на стругах имелись и мачты, а значит – и паруса, по бортам и на носу грузно поблескивали пушки. Марта невольно ахнула – русские суда запрудили всю реку! Да еще часть войска шла берегом. Экая силища! Нет, не устоять Риге, не устоять. Честно сказать, девчонке было нисколечко не жалко рижан – пес с ними. Ей до них что? Как и им до нее. Нынче каждый сам по себе – так уж вышло. * * * Патент на чин пехотного майора славный риттер фон Эльсер получил лично из рук Делагарди вместе с поздравлениями: – Набирайте ополченцев, господин майор, – покачивая модным завитым париком, напутствовал генерал-губернатор. – Понимаю, не столь уж и простая задача. Учите! И уже очень скоро вам придется ими командовать. На городских стенах, друг мой! Кроме поздравительных слов, новоявленный герр майор получил и вполне конкретное задание, весьма секретное, кое и должен был незамедлительно исполнить со всем надлежащим тщанием. – Выберете из ополченцев надежных людей, коим можно доверить важное задание, – уже в кабинете разъяснил комендант. – Пусть вредят в тылу русских, поднимают восстания, сжигают и грабят обозы, убивают командиров и ратников. Заплатим щедро! Да и все трофеи – их. – Понятно, ваше сиятельство! Сделаем. – Только прошу вас поспешить. Такие люди были нужны еще вчера. – Ясно! Вот еще задача! Отправить в тыл своих войск вредителей и душегубов! Бутурлин, честно говоря, не знал, что и делать. Не выполнить приказ губернатора он не мог… а выполнять как-то не очень хотелось. Охочие людишки отыскались быстро, судя по виду – те еще лиходеи, коим самое место на виселице. Особенно не понравились Никите Петровичу двое. Один – неприметный какой-то кривобокий хмырь с плоским, словно у камбалы, лицом и таким же приплюснутым носом. Небольшого росточка, с хваткими, как клешни у краба, руками, он все пробирался бочком, никогда не смотрел прямо в глаза и вообще производил впечатление человека весьма хитрого, но вовсе не умного, так ведь тоже бывает, примитивная хитрость это вовсе, хотя многие люди во все времена именно на хитрости и выживают… наверное, потому что кругом – одни дураки. Умные люди так грубо не льстят, а этот льстил, и грубо: – Ах, вы такой молодой, а уже майор! Славный чин. Как раз для вас, господин риттер. Думаю, уже очень скоро вы станете полковником. С вашим-то умом, с вашими связями! Ах, как он вкрадчиво говорил! Только на дурака рассчитывал, вернее – на человека обычного, на лесть падкого. А Бутурлин-то был вовсе не таков, умный был Никита Петрович, хоть, наверное, и не очень хитер – вон, как быстро некая ветреная особа в доверие втерлась! Да так, что до сих пор из головы не выгнать. Вот ведь, случилось же – да. Звали краборукого типа Ян Красиньш, но лоцман сильно подозревал, что это имечко – вымышленное, тем более что Красиньш как-то раз откликнулся на кличку «Краб», как раз для него подходящую. Обозвал его так второй – из тех, что не пришелся по душе Никите Петровичу. Нет, вообще-то ему все охочие душегубы не нравились, но эти двое – особенно. Первый – Краб, Красиньш, второй же… Вторым был статный и крепкий парень с красивым, вечно улыбающимся лицом, обрамленным золотисто-соломенными локонами. Голубые глаза смотрели откровенно и прямо, всем был хорош… вот только улыбка… какой-то она казалось неискренней, напускною, натянутою, словно карнавальная маска. Звали его Вирдзинь, Иво Вирдзинь, полукровка, мать латгалка, отец – эст. Так вот этот Вирдзинь так ловко метал ножи, что, пожалуй, и сам господин майор не мог в этом за ним угнаться. И постоянно доносил. На своих сотоварищей, на знакомых и малознакомых – на кого угодно. Улучив момент, подходил, смотрел в глаза преданно, как собака, улыбался фальшивою своею улыбкой… – Осмелюсь доложить, господин майор, этот худой парень, Георг, совсем не хочет учиться военному делу. Совсем-совсем не хочет. И, думаю, он вовсе не собирается воевать. Сбежит при первом же ударе русских… как и многие здесь. Если хотите знать, я вам скажу, кто. После общения с Вирдзинем у Бутурлина оставалось какое-то неприятное гадливое чувство, будто в яму с навозом упал. Точно такая же ситуация была и с Крабом. Тот, кстати, ловко управлялся с кистенем. Тоже еще весьма специфическое умение. Об этих парнях тоже нужно было доложить своим, и не особо медля. Глава 5 Кусок доброй сиреневой ткани – обивка стен – отвалился в углу, отошел и торчал нелепо и некрасиво. Его бы приклеить или прибить гвоздиками, да вот Бутурлину было лень, в последнее время он вообще мало интересовался домом, все дни напролет проводя на службе, вечера же – в гостях. Не чураясь веселых компаний, риттер Эрих фон Эльсер быстро стал своим среди определенного рода молодых – и не очень – людей, аристократов, той самой «золотой молодежи» и льнувших к ней прихлебателей, прожигателей жизни, jeunesse dorée, как говорили французы. Французы… Вздохнув, Никита Петрович поднялся с ложа и, накинув на плечи халат, подошел к окну. Вот вдруг вспомнился бравый рейтарский капитан Жюль… вернее, не он сам, а его слуга… служанка… Ах, Марта, Марта… как ты, девочка? Добралась ли? Выполнила ли задание? Да и вообще – жива ли? Лоцман сильно надеялся, что жива, что скоро объявится… а если и не объявится, так это вовсе не потому, что погибла, а просто время такое – не пробраться в Ригу, не пройти, ведь русское войско уже совсем близко! Да, именно так, в этом все и дело.