Он тоже погиб сразу. Никита Петрович не стал отвлекать бедолагу от столь щепетильного дела всякими дурацкими вопросами – заколол сразу, как поросенка, без лишних слов. Отвалив убитого в сторону, приподнял несчастную деву: – Анна! Аннушка… ты как? – Боже! – придя в себя, красавица распахнула глаза. – Он ударил меня… Ой… – Пора идти, милая… Обопрись на меня… Давай… – Я бы наведалась на мызу! – выбравшись из кустов, с вызовом бросила Марта. – Как раз бы – как снег на голову – оп! – Уходим! – Бутурлин посмотрел на нее как можно более строго… и вдруг заметил злые слезы в уголках серых девичьих глаз. Вот так-то… Так она, что же – ревнует? Это служанка-то? Простолюдинка? Да как она смеет вообще? – Кто знает, сколько их здесь, в лесу? – осторожно подхватив Анну за талию, счел нужным пояснить лоцман. – На мызе – да, трое. А сколько их вообще? Те, кто в доме… пока осмотрят все, пока будут искать своих… Мы успеем уйти. Марта лишь скривилась: – Надеюсь. Продравшись через заросли, примерно через полмили беглецы вышли наконец на дорогу. Какой-то добрый крестьянин вез в город сено. На его телеге и доехали до городских ворот. Правда, вот стражники отнеслись к беглецам с большим подозрением: – И кто же вы такие, ага? – Говорю же, я – риттер Эрих фон Эльсер, капитан городского ополчения. А это – мой верный слуга Марк. Женщина же… – Я – Анна фон Майнинг. Вы, верно, знали моего мужа… – Господи! Вы – супруга господина Фрица Майнинга?! Казначея братства черноголовых? Ах… я вспомнил вас! Как супруг? – Его убили. Неведомые злодеи, на старой мызе. Нам чудом удалось вырваться. – Убили? О, пресвятая дева! – Видите ли, мы просто поехали на охоту… Впрочем, я поведаю в подробностях всё. * * * Расследование двойного убийства завершилось ничем. Когда судебные комиссары добрались до мызы, от нее остались лишь головешки. Лихой Сом и его людишки зачем-то подожгли дом. Лихой Сом… если это, конечно, был он… кто знает? За неимением возможности установить подлинность обгорелых трупов, следствие вынужденно удовлетворилось лишь опросом свидетелей и уже на этом основании признало госпожу Анну фон Майнинг полноправной вдовой. Всё! Никита Петрович мог наконец жениться на своей возлюбленной в самое ближайшее время… Если, конечно, отвлечься от его истинных неотложных дел! Тем не менее уже совсем скоро Бутурлин навестил бедняжку-вдову. Анна встретила возлюбленного в строгом траурном платье и шляпке с черной вуалью. На пальцах ее рук сверкали золотые кольца с рубинами, бледное лицо показалось Никите еще более красивым, чем обычно. Эти голубые глаза, эти губки… которые так хотелось поцеловать… Однако Аннушка держала себя весьма строго и, даже можно сказать – холодно. Хотя горячо благодарила за свое спасение – этого не отнять. – Супруг мой… он бил меня каждый день… Впрочем, о покойниках не подобает говорить плохо. Я благодарю… искренне благодарю тебя, мой милый Никита! Благодарю за свое избавление… – Я рад! Молодой человек пылко схватил руками ладонь возлюбленной… и почувствовал, как женщина дернулась, невольно, едва заметно, чуть-чуть… И вовсе не подалась навстречу… даже на поцелуй – в щечку – ответила холодно. Да что же… Черт возьми, что же случилось-то? Почему – так? Может, все еще наладится, может, во времени дело… – Завтра я уезжаю в Любек, – неожиданно огорошила Анна. – Ближайшим же кораблем. – В Любек? – Бутурлин похлопал глазами. – Но… – У меня там дом, я скопила денег, купила через поставных лиц, – поспешно пояснила возлюбленная, голос ее дрожал, однако голубые глаза смотрели холодно и твердо. – Если ты вдруг захочешь поехать со мной… – В Любек?! Никита Петрович покусал губу, где-то в глубине души уже понимая, что не будет больше никакой любви, останутся лишь воспоминания, сладкие грезы о былом, о том, что было и что не было, о том, что, наверное, могло бы быть… – Наверное, мы с тобой могли бы быть славной парой, – приблизившись, с грустью промолвила Аннушка. – Если бы вы, русские, не разрушили Ниен… – Но твой отец разорился намного раньше… – Бутурлин тут же возразил, однако собеседница вовсе не восприняла его слова, продолжая упрямо гнуть свою линию. – Пусть разорился, все равно… Дело не в отце, – надула губки дева. – В нас! Где мы будем жить, ты подумал? Думаю, что нет. – Но… Может быть, отстроился бы Ниен… – молодой человек возражал слабо, понимая, что во многом, почти во всем, его бывшая невеста права… Да и была ли она его невестою? Он, Никита, лишь просто так ее называл… в мечтах… в грезах… На самом же деле они с Анной не были даже помолвлены… Влюбленными их сделало воображение. И вот – грезы развеялись, увы! – Ну что? Что ты можешь мне предложить сейчас? – выставив ногу вперед, вскрикнула вдова. – Ты знаешь, я не смогу жить в Риге, если ее возьмет московитский царь! Здесь же все будет по-другому. – Почему ты так думаешь? – Никита Петрович возразил со всей возможной пылкостью. – Думаю, Риге будет предоставлено самое широкое самоуправление во всех делах. Да сама вспомни, когда Рига была вольным городом? Не помнишь? Вот и я тоже не помню. То поляки, то шведы… – Не забывай, шведы – лютеране, наши братья по вере. А русские – ортодоксы. Тем более у вас фанатик – патриарх Никон, у вас еретики, костры, у вас преследования за веру… Как когда-то в Париже – Варфоломеевская ночь! Я не хочу, чтобы меня сожгли на костре! – Да какой костер?! С чего ты взяла-то? Аннушка потупила взор, губы ее дрогнули, будто вдовушка вдруг собралась сказать что-то важное… да так почему-то и не сказала. Лишь вздохнула да глянула исподлобья, с укором: – Если ты хочешь быть со мной – едем! Завтра же, в Любек. – Но я же… – Я знаю – ты не можешь, – вдова покусала губу. – И, видишь, невозможного от тебя не прошу. Ты просто не сможешь жить, как обычный человек, верноподданный обыватель. Для тебя это скучно, ведь так? Как она верно подметила! Действительно, скучно… Но с чего Аннушка это взяла? Ведь они так мало знали друг друга… так мало, да… – Ты не поедешь в Любек, – между тем с горечью продолжала дева. – А я не поеду ни в Тихвин, ни в Москву. И не останусь в Риге. Просто не могу, поверь… – Значит, мы расстанемся… – Никита Петрович тяжко вздохнул и опустил голову. Самые грустные и горестные чувства терзали его сейчас, на душе кошки скребли, и ощущение скорой и непреодолимой утраты вдруг накрыло его с головой. Сотник еще что-то говорил, пытался в чем-то убедить возлюбленную, но уже хорошо понимал – тщетно. Любовь прошла? Да нет, наверное, еще только проходила, тлела, растекаясь гнойной раною… Что-то погасло в жизни. Теперь не о ком будет думать, мечтать… Как-то все зря – так уж, наверное, выходит. Так… Они простились плохо, без объятий, поцелуев и слез. Расстались, как совершенно посторонние люди. Так, может, такими и были? И всю любовь Бутурлин просто себе придумал. Придумал… Вот так и случается – придуманная любовь. И как быть теперь? Что делать? Как жить с разбитым сердцем? Когда Никита Петрович ушел, Аннушка с рыданиями бросилась на ложе. Плакала долго, все же и ее сердце отнюдь не оставалось нетронутым, а потом, к вечеру, выплакав все слезы, вновь перечитала письмо, то самое, что принесли еще утром. Неведомый доброжелатель – похоже, что приказчик из братства – советовал как можно быстрее уехать, не взваливая на себя никакие обязательства покойного мужа. Как оказалось, казна братства черноголовых пуста! И в этом, несомненно, обвинили бы казначея – мужа – ну, а раз он убит, то за все отвечает вдова. В случае официального вступления в наследство. Слава всем святым, особняк в Любеке приобретен на личные средства… Ну да, деньги все равно давал муж, но… Не докажут! Ничего не докажут. «Дом в Риге продадите позже, мы в этом поможем, – мелким убористым почерком писал неведомый друг. – Если же вдруг Ригу возьмут московиты, то вам и вовсе не останется чего терять». Вот в этом доброжелатель был прав! Русские ведь вполне могут захватить и разрушить Ригу! Как захватили и разрушили славный Ниен. Все так, все так, все правда… «Уезжайте ближайшим же кораблем, бегите, иначе вас схватят по приговору ратманов и братства. И тогда ничего не поможет. Вы не только останетесь в нищете, но и закончите свои дни в темнице». Все так! Уехать. Уехать скорей. Уже завтра… Жалко Никиту. Славный парень… Да, славный. С ним когда-то так хорошо мечталось. Но никакими мечтами нельзя жить. Не выйдет. Поэтому – бежать. Уехать. И постараться забыть обо всем. Ах, завтра уже. Уже завтра. * * * Письмо сопернице Марта написала сама, очень старалась, памятуя все то, чему когда-то научилась у алхимика. Главное было – напугать, чтоб уехала, убежала куда глаза глядят! Тем более что ведь имелось, куда бежать – господин капитан как-то упомянул про домик в Любеке, недавно прикупленный бедняжкой вдовой, тогда еще – вполне замужней обеспеченной дамой. Да она и сейчас весьма обеспечена… особенно по сравнению с Мартой! Вот уж кто – голь-шмоль. Глянув в зеркало, на свое затрапезное платье, ушлая служанка с досадою покусала губы. Плохо быть нищей, хуже нету. Всякий тебя пнет, всяк презирает, потому как ты беден, а значит – просто тебя и нет. В любой момент можешь с голодухи сдохнуть, замерзнуть, уснуть где-нибудь на помойке да и не проснуться больше. А хочешь выжить – угождай! Наймись в услужение, лови любое хозяйское слово, все прихоти исполняй, или вот, торгуй своим молодым да гибким телом. Пока еще кто-то его берет. Встав, Марта подошла к большому зеркалу, висевшему в простенке меж окнами. Изогнулась, растянула пальцами вырез, обнажив плечико, улыбнулась сама себе – а ведь не так уж и плоха! Темные локоны, серые большие глаза, пушистые ресницы, и личико такое… вполне… и грудь, и бедра… Красива, да! Однако же, что с той красоты толку, когда денег нет? Да еще и простолюдинка – на что она вообще в этой жизни претендовать может? Разве что вот так, в приживалках у своего господина. Хорошо еще так… Повезло! И то – до той поры, пока хозяин не женится… Деньги! Сокровища, нагло похищенные из обоза русского царя! Лихой Сом оправдывал свое прозвище… И он где-то здесь, в Риге, и на мызе был он – точно. Значит, где-то там его шайка… уже поредевшая. Найти! Отыскать как можно быстрее, отобрать сокровища – или похитить, тут уж как пойдет, как выгодней будет. Денежки эти все на себя не тратить, большую часть лучше куда-нибудь сразу вложить – купить доходный дом, мельницу, парочку кораблей… Нет, корабли – все же риск. Зато – быстрая прибыль. Не всегда же война будет – поднимется еще и торговля. С Московией-то – золотое дно! Еще можно деньги в какую-нибудь солидную компанию вложить – в английскую или голландскую. Ост-Индская, говорят, неплохая, или Вест-Индская, или та же Московская, с конторой в городе Лондоне… Правда, там сейчас Кромвель и порядка, говорят, в бывшем королевстве нет… Или есть порядок? Английские купцы Кромвеля жалуют, это Марта знала – заходил как-то в Нарву корабль из Портсмута, хорошее работорговое судно. Вот, кстати, тоже дело, вполне себе перспективное! В торговлю чернокожими рабами вложиться. Далеко и ходить не надо – сам курляндский герцог Якоб совсем недавно африканскую компанию основал да прикупил с десяток океанских судов. В долги влез, да… Денежки ему нужны… впрочем, это уже не деньги, это уже по-другому называется – инвестиции! – Инвестиции! – покорчив в зеркале рожи и показав сама себе язык, ушлая девчонка несколько раз повторила это слово – инвестиции. Да уж, слово было солидное, ученое – его, верно, из простых людей мало кто знал. Из простых… Она ведь, Марта, тоже из простых, из грязи. А будут деньги, можно будет и дворянский титул купить! Вместе с земелькой. И станет она – баронесса. Баронесса Марта Элеонора фон… фон… Ну, где землица будет – там и фон. С таким-то титулом – и замуж можно. Хоть за этого русского – а что? Господин, что надо – всем пригож. Только вот в Московию с ним ехать – не больно-то надобно. Здесь использовать – да. Марта вдруг замерла, опустив пушистые ресницы, прикрыла глаза… Представила, как вот сейчас войдет в покои хозяин, Эрих фон Эльсер… или как-то там его еще? Но это ж неважно, совершенно неважно, да. Просто войдет, окатит веселым синим взглядом, от которого сразу в дрожь. Приблизится, поцелует… горячо, горячо, жарко… а потом, потом… проникнет под платье, начнет ласкать грудь… Ах, как приятно чувствовать сильные мужские руки, ощущать их всем своим телом! Как они гладят, гладят, мнут… И совсем скоро дыхание вдруг станет неуловимо тяжелым, а внизу живота вспыхнет, поплывет горячая любовная радость. Порозовев – ну, надо же! – красотка закусила губу, погладила себя по бедрам, провела язычком по призывно раскрытым губам… Ну, ведь правда и есть – красивая же, да! И еще – вовсе не дура. Нет, не дура, нет. – Ой, что это мы делаем?